Дагги-Тиц - Владислав Крапивин

Однако эта «некрасивая симпатичность» не подкупила Инки. Он отметил ее лишь мельком и остался в холодной ощетиненности. Он был не лопух и знал, что есть среди взрослых всякие подонки: примажутся к пацану, уведут куда-нибудь и делают с ним разные гадости. А то и совсем — поминай как звали…

Но все же Инки не сказал «иди ты». Потому что незнакомец смотрел… ну, так, будто он знал, что пацана зовут Инки. И тот смешался на миг. И вдруг решил ответить правдой. Иногда правда крепче отшибает любопытных собеседников, чем всякие «не твое дело».

Инки, глядя прямо, сказал:

— Да. (В том смысле, что да, неприятности.)

Рыжеусый не удивился. Смотрел по-прежнему.

— А что случилось? — Это он без лишнего любопытства. Сочувствую, мол, но не настаиваю на ответе.

— Улицу потерял, — в упор сказал Инки.

Незнакомец опять не удивился. Кивнул:

— Бывает… — Откинулся к спинке и стал смотреть перед собой. Вернее, через дорогу, на одуванчики. Это отсутствие интереса слегка царапнуло Инки. И он спросил досадливо:

— С тобой тоже бывало?

Собеседник опять кивнул:

— Со мной много чего бывало… А что за улица-то?

В простом вопросе Инки опять почудилось неназойливое сочувствие. Он не огрызнулся, а хмуро объяснил:

— Называется Строительный Вал… Один раз я там был, а теперь никак не могу найти…

— Случается… А он, этот Вал, тебе зачем?

Тут уж точно пришла пора обрубить такое приставание. Но Инки сказал (тоже глядя на одуванчики):

— Там хорошо…

— Понятно…

Ему правда было понятно? Или он так просто? Инки быстро глянул сбоку, они встретились глазами. Рыжеусый, кажется, чуть смутился.

— Я знаю улицу с похожим названием. Земляной Вал. Причудливая такая… Но это не здесь, далеко…

— А где?

— Там, где я живу. За триста верст отсюда…

Наверно, он думал, что мальчишка спросит: «В каком городе?» Но Инки лишь заметил:

— Пешком не добредешь…

— Это уж точно… На поезде почти шесть часов, а на автобусе и того больше. Но мне приходится часто мотаться туда-сюда…

Инки, разумеется, не был вежливым ребенком. Но тут спросил именно из вежливости:

— А зачем?

Рыжеусый откликнулся охотно:

— У нас городок маленький. Правда, он рядом с большим, но многих товаров и там не сыщешь, а здесь подходящие магазины. Вон в том… — он кивнул через плечо, в сторону «Хозтоваров», — полно всяких нужных инструментов. Иногда пополняю арсенал…

— Понятно, — сказал Инки. И вдруг почувствовал: досадно будет, если рыжеусый парень сейчас встанет и уйдет. Хорошо, если бы посидел здесь еще немного.

Скамейка была длиной метра два, они сидели на разных концах. Незнакомец вдруг попросил:

— Если не трудно, согнись, пожалуйста, запусти руку под сиденье. Там внутри у подставки есть выемка, в ней сигаретная коробка. Это мой секретный запас. Достань… — И добавил опять: — Если не трудно…

Инки было не трудно, любопытно даже. Он изогнулся, пошарил под рейками, отыскал на ощупь в холодном бетоне квадратное углубление, а в нем гладкую коробочку «Явы». Подъехал по рейкам к собеседнику.

— Вот…

— Благодарю вас, милорд… Дома курить не велят, а я совсем отвыкнуть не могу. Поэтому, когда оказываюсь тут, отвожу душу. Хотя чувствую себя клятвопреступником… А ты, наверно, еще не куришь?

Полагалось бы возмущенно фыркнуть. Но Инки сказал просто:

— Не-а… Но некоторые думают, что курю.

— Потому что худой и бледный?

Инки не обиделся.

— Потому что прозвище «курительное»…

— Какое же? — спросил рыжеусый, распечатывая пачку.

— Смок.

Тот глянул внимательно.

— Не такое уж курительное. Скорее джеклондоновское. Такая книжка есть…

— Я читал, — сказал Инки с тайной горделивостью. — Но имя не от книжки…

— А от чего?

— От артиста Смоктуновского… (Ну, прямо как тогда, при комиссии.)

Рыжеусый даже чуть присвистнул.

— Во как? А ты… выходит, тоже артист?

— Нисколько… Просто давным-давно играл муравья в басне, а один парень сказал: «Прямо Смоктуновский». Потому что я, как и он, Иннокентий… Ну и пошло…

Рыжеусый машинально разминал сигарету и смотрел на Инки не отрываясь. И вдруг сказал:

— Ты удивительно четко излагаешь свои мысли…

Инки вспомнил недавний спор с завучем Клавдией из-за сменной обуви.

— Говорят, я излагаю их хамски…

— Одно другому не мешает… Кстати, думаю, что про тебя немало врут…

Инки неопределенно повел плечом.

Рыжеусый толкнул сигарету в губы. Достал зажигалку.

— Смок — это прозвище. А имя, выходит, Иннокентий…

Инки чуть поморщился, но кивнул. Сказать свое настоящее имя он не был готов.

— А я — Борис… — услышал он.

— Понятно… — Имя было не хуже других.

Рыжеусый закурил и спросил, глядя сквозь синий дым:

— А ты видел какие-нибудь фильмы со Смоктуновским?

Инки наклонил голову.

Рыжеусый сказал:

— Наверно, «Берегись автомобиля»? Недавно показывали…

— «Гамлета»…

Борис вынул изо рта сигарету.

— Ну и… как?

— Что?

— Понравилось?

— Да… — сказал Инки в сторону.

— А… что именно понравилось?

Инки вдруг почувствовал, что надо тронуть висок у глаза (с чего бы это?).

— Ну, вообще… Гамлет… Как они все на него, а он… все равно…

Борис хотел снова взять сигарету в зубы и раздумал. Секунды две смотрел на Инки непонятно.

— Смок… а ты, наверно, одинокая личность, да?

Инки оттопырил губу. Будто бы от возмущения, а на самом деле от растерянности. Никогда его не спрашивали про такое…

Похоже, что Борис ощутил неловкость вопроса. Опять спрятался за сигаретным дымом. Потом попросил Инки засунуть сигаретную пачку обратно в тайник. Инки засунул.

Они помолчали. В молчание пробился тихий, но отчетливый перезвон.

— У тебя мобильник сигналит, — насупленно сказал Инки.

Борис завозился, длинными пальцами с рыжими волосками полез под куртку.

— Это не мобильник. Это… вот… — И вытащил большие карманные часы на цепочке. Те продолжали мелодично звонить. Борис нажал кнопку, остановил игру, откинул крышку (в нее ударил луч пробившегося солнца). — Таскать часы на руке я не люблю, можно легко расшибить. А это еще дедовы, он их после войны из Германии привез. Швейцарская работа…

Борис положил часы на ладонь, протянул Инки, хотя тот не просил. Инки вежливо присмотрелся. Циферблат был золотистый, узорчатый, с черными римскими цифрами и похожими на перышки стрелками (стрелки показывали два часа). И слышалось тиканье. Чуть различимое, но… знакомое. В привычном для Инки ритме. Словно маленький швейцарский механизм пытался выговорить такое же, как у ходиков, «дагги-тиц».

— Похоже, — не удержался, выдохнул Инки.

— Что похоже?

— Тикают, как мои…

— А у тебя какие? — Борис глянул на торчащие из обшлагов Инкины голые запястья.

— Они не здесь. Дома висят… — И почему-то захотелось рассказать дальше. — Я их на помойке нашел, починил… Старые такие, ходики называются…

— Знаю, видел такие… Точно идут?

— Да. Я наладил… Только гири нет, пришлось банку с песком прицепить. — Признаться, что это детское ведерко, Инки постеснялся.

Борис метко отправил недокуренную сигарету в стоявшую неподалеку урну. Захлопнул и спрятал часы. Сказал так, будто вопрос обсуждался давно:

— Я могу тебе помочь. С гирей.

— Как?

— У меня в кладовке где-то валяется гиря от ходиков. Литая, в виде еловой шишки. Моя бабушка ею когда-то орехи колола. Найду — привезу…

Инки смотрел вопросительно. Мол, специально, что ли? Борис объяснил:

— Ровно через неделю приеду снова, у меня заказ тут в магазине. Давай увидимся в это же время, ровно в два.

— Д-двавайте… — неуверенно сказал Инки (и не заметил, что впервые обратился к Борису на «вы»). И добавил тверже: — Ладно!

— Значит, до встречи… — Борис встал, согнулся, протянул руку. Инки тоже протянул. Длинная ладонь Бориса пожала Инкину ладошку твердо, но аккуратно. Потом он широко и слегка неуклюже зашагал по сырому песку. Сумка в левой руке обвисала до земли (наверно, там лежали купленные в «Хозтоварах» инструменты). Ни разу не оглянулся. Ну, Инки тоже не стал долго смотреть вслед. Поднялся и пошел домой…

Больше они с Борисом не виделись.

Потому что в следующий четверг Анна Романовна всех заперла в классе после уроков. Накануне была самостоятельная работа по математике, почти никто ее толком не решил, Анна Романовна раскричалась. Мол, в конце учебного года показывать такие знания (то есть никаких знаний!) — это бессовестное разгильдяйство, и теперь они будут писать работу заново.