На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов

Первоначально русское командование планировало измотать противника в обороне на плацдарме на реке Хуньхе и затем перейти в контрнаступление. Позиция начали создавать еще в апреле 1904 г. из расчета на корпус для прикрытия переправ, а затем постоянно расширялась и получала дополнительные укрепления{1930}. Здесь располагась 3-я Манчжурская армия под командованием Каульбарса. Плацдарм был прилично укреплен. На нем было построено 3 редута и 4 люнета, укрытия для стрелков, одиночные ложементы. Перед этими позициями были устновлены проволочные заграждения, вырыто 2 линии «волчьих ям», перед каждым укреплением на подходе к первой линии заграждений было установлено по 10 фугасов{1931}. В тылу протянули до 20 верст дорог, через Хуньхе построили 6 мостов, частично для пешеходного, а частично для колесного движения{1932}. Поскольку после падения Порт-Артура время стало работать против русской армии, планы изменились. Но методы действий оставались старыми.

Наступление на Сандепу было приостановлено. «Все настаивают на скорейшем наступлении русских армий на японцев, — отмечает в своем дневнике от 5(18) февраля Линевич, — но Куропаткин все медлит и медлит»{1933}. Но медлил не только Главнокомандующий. На 10(23) февраля, воскресенье, Каульбарс назначил армии отдых. Так как начинать наступление в понедельник командующий не хотел, считая это плохой приметой, он перенес начало операции на 12(25), вторник. В какой-то степени суеверные опасения Каульбарса оправдались — 11(24) февраля Куропаткин отказался выделять из резерва для поддержки какие-либо силы, а в ночь с понедельника на вторник, минуя командующего 2-й армией, вывел из его подчинения I Сибирский корпус{1934}. В штабе Главнокомандующего получили информацию о том, что противник концентрирует против 2-й армии значительные силы — 115–125 тыс. чел. против 86 тыс. чел. Каульбарса{1935}.

Войска этого, конечно, не знали, и готовились к атаке. В частях перед Сандепу за молебнами следовали обстрелы позиций противника, подготовка и отмена штурма укреплений врага — все морально подавляло людей, и отрицательно действовало на их настроения{1936}. По плану наступление должно было начаться в 06.00 12(25) февраля. Вместо артиллерийской подготовки на позициях установилась мертвая тишина. Штаб армии получил приказ об отмене в 02.00 и успел известить штабы корпусов и отрядов в 05.30. До недоумевающих частей и младших командиров этот приказ дошел приблизительно в 07.30. В качестве объяснения предложили версию об утере секретности. Вслед за приказом последовала перетряска части командования{1937}. Примерно то же самое происходило и в 3-й армии. «Около 11 часов вечера 11 февраля была получена диспозиция 3-й Маньчжурской армии, — вспоминал офицер штаба VI Сибирского корпуса, — в коей, между прочим, указывалось, что 3-я армия, сохраняя занимаемое ею ныне оборонительное расположение, должна быть готовой к оказанию содействия 2-й армии, которая 12 февраля начнет наступление против левого фланга расположения противника. Соответствующие распоряжения уже были начаты, но около 2 часов ночи приостановлены, в виду телефонограммы штаба армии, что наступление 2-й армии отложено»{1938}. Зато с утра 12(25) февраля Куропаткин начал выдергивать части из плацдарма на Хуньхе{1939}. Выполнить свой план ему так и не удалось.

12(25) февраля 1905 г. началось японское наступление под Мукденом. Маршал Ойяма атаковал частью своих сил укрепленные русские позиции с фронта, отправив армию Ноги в дальний обход с целью выхода во фланг и тыл русских армий. Они занимали фронт длиной в 150 километров (с охраняющими отрядами). Её левый фланг на протяжении 45 километров прикрывала 1-я армия Линевича — 107 000 чел., 370 орудий и 22 пулемета. На правом фланге длиной 25 километров — 2-я армия Каульбарса — 100 000 чел., 439 орудий и 24 пулемета. В центре стояла 3-я армия, имевшая на 20 километров фронта 68 000 чел., 266 орудий и 10 пулеметов. Им противостояли пять японских армий общей численностью 270 000 чел., 1062 орудия и 200 пулеметов{1940}. Моральное значение преимущества в автоматическом оружии было весьма велико. Русские войска называли его «чертовой поливайкой» и начали ценить пулеметы выше орудий{1941}. Японская пехота также всеьма ценила их. «Во время Мукденских боев, — говорит японский отчет, — армия наша уже получила в достаточном количестве пулеметы, что увеличило ее силу. Офицеры и нижние чины глубоко верили в силу огня этого оружия, когда начинался бой, все с нетерпением ждали треска пулеметов со своей стороны, как крестьяне ждут шума капель дождя в знойное лето»{1942}.

Японская армия впервые получила пулеметы системы Максима конце японо-китайской войны, но не успела их использовать. Однако японцы заметили эффективность этого оружия, несколькими образцами которого владели китайские части. В промежуток между 1895 и 1904 годами шли испытания, в ходе которых японское командование стало склоняться в пользу системы Гочкиса. В части эти пулеметы стали поступать уже в ходе войны{1943}. В результате японцы, почти не имевшие автоматического оружия в начале войны, резко увеличили его количество — к концу войны в каждом японском полку была уже пулеметная рота — 7–8 пулеметов. Японские отчеты говорят о высокой эффективности использования этого оружия как для отражения русских контратак, так и для подготовки собственных наступлений{1944}. Все это также сказалось в мукденском сражении — японцы обладали превосходством в средствах обороны, что позволяло им экономить силы на второстепенных участках для концентрации на важных направлениях.

Сражение стало увеличенной и ухудшенной для русских армий копией Ляояна. Японцы осуществляли излюбленный прием окружения, пытаясь отсечь русские армии от железнодорожной артерии. Ойяма, поклонник прусской стратегии, бывший во время франко-прусской войны представителем японской армии при германском командовании, настойчиво пытался реализовать идею «Седана», но только в этот раз не путем одностороннего, как под Ляояном, а двустороннего обхода. Русская стратегия долгое время приучалась на примере Европейского театра военных действий к мысли о необходимости действия из польского выступа, от внутренней коммуникационной линии. Нечто подобное происходило и в Манчжурии.

Главнокомандующий русскими армиями полностью подстраивался под волю противника, диктовавшего ее многочисленными демонстрациями и постепенно терял контроль над войсками. Так Куропаткин действовал с самого начала двухнедельного сражения. Как только обнаружилось наступление противника против армии Линевича, так все приготовления 2-й армии к атаке были отменены и часть её войск, выполняя приказание Главнокомандующего, по словам генерал-квартирмейстера 3-й армии ген.-м. М. В. Алексеева, «как угорелые овцы шарахнулись… к левому флангу»: «Общее убеждение, что силы там у японцев скромные, что действия их там, хотя, как всегда, и энергичные, имеют характер демонстративный. Но они знают, по видимому, характер нашего Главнокомандующего: усиленными переходами все, что было возможно, направлено туда, в эти горы, где и развернуть такие силы трудно. Словом там, на перевалах, узких путях, собрана половина всех наших сил»{1945}.

В армии с места на место перебрасывались не только войска, но и их командиры. Например, 12(25) февраля генерал Ренненкампф вместе с частью офицеров своего штаба был снят с командования своим конным отрядом и отправлен на формирование нового отряда у Линевича. Его заменил генерал Эйхгольц. Но ненадолго — любимец Каульбарса не смог справиться с ситуацией в условиях боя и начал отходить. В результате Куропаткин, минуя командующего 2-й армией, распорядился вернуть Ренненкампфа назад. Последнему пришлось восстанавливать управление над своим отходящим отрядом. Все это произошло всего лишь за сутки{1946}. Подобные действия вызывали раздражение и у командования, и у рядовых. Когда в III Сибирский корпус ген. Н. И. Иванова была прислана на помощь бригада Болотова, то первой реакцией командира корпуса были слова: «Зачем только Куропаткин растрачивает свои резервы? Это не главная атака, ему не стоит волноваться за меня. Хотя Куроки яростно атакует каждый день, он все же несет огромные потери; некоторые из его полков почти полностью уничтожены. У меня хорошие позиции, у япошек нет ни единого шанса, когда дойдет до штыковой с моими доблестными сибирскими стрелками»{1947}. Это происходило уже 11–13(24-26) февраля.

Еще за неделю до катастрофы армия верила в благополучный исход сражения. 16 февраля(1 марта) П. Н. Краснов заявлял в армейской газете: «Новый год начался счастливо. Грозная, под ружьем стоит Маньчжурская армия в сознании скорой победы. И ее не смутят и не потревожат ни японские прокламации, ни жалкое нытье людей тыла, которым все надоело, которые все готовы бросить и во всем видят неудачу. В передовых окопах наших позиций твердо уповают на то, что «на зачинающего Бог!»{1948} Однако именно в это время армию потревожили далеко не японские прокламации или козни готового сдаться тыла.