Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Хантер Томпсон

Таковы были слова Манкевича, и вот как он объяснил, почему лгал всем журналистам, в том числе мне, когда я спрашивал его об этом… Потому что я знал… У меня была эта цитата, полученная от нескольких сотрудников Макговерна, которые хотели обнародовать ее. Они думали, что, если бы люди узнали правду о ситуации с Иглтоном — о том, что его никак нельзя было оставить в связке, — восприятие поведения Макговерна в отношении Иглтона резко изменилось бы. Иглтон был бы уже не обиженным хорошим парнем, а тем, кем он являлся на самом деле, — беспринципным лжецом.

Ред.: Беспринципным лжецом.

ХСТ: С историей очень серьезных психических расстройств, без всяких гарантий того, что они не повторятся. А вот как Манкевич объяснил, почему он не рассказал этого журналистам в то время. Снова Хейнс Джонсон из Washington Post: «Манкевич сказал, что “он яростно набросился” на представителей прессы, воззвал к их патриотизму и обещал, что предоставит им больше новостей. Макговерн и Иглтон должны были пройти медицинское обследование в больнице Уолтера Рида и призвать других кандидатов сделать то же самое и обнародовать результаты. “Когда это произойдет, — продолжал Манкевич, — он постарается либо устроить эксклюзивное интервью с Иглтоном, либо сделать вброс цикла новостей по истории болезни последнего”».

Ред.: Что такое вброс цикла новостей?

ХСТ: Я не знаю. Вот такой язык Манкевич использует на всем протяжении кампании, когда запутывается и начинает толочь воду в ступе.

Ред.: Выходит, разница между восприятием и реальностью заключается в том, что публика решила, будто Макговерн отбрасывает Иглтона в политических целях, в то время как на самом деле того просто никак нельзя было оставлять в предвыборной связке. Он обманул Макговерна, а Манкевич пытался представить ситуацию наиболее выгодным образом, но ему не удалось.

ХСТ: Верно. В этот момент Манкевич боялся делать серьезные заявления для прессы, и это было правильно, я считаю. Посмотрите, что произошло с Джеком Андерсоном, когда он вышел в эфир Mutual Radio Network с историей арестов Иглтона за вождение в нетрезвом виде. Тогда он не смог ничего доказать. Он не сумел заполучить протоколы. Трю Дэвис, который выступал против Иглтона на предварительных выборах Демократической партии на пост сенатора в 1968 году в Миссури, сообщил Андерсону, что протоколы лежат в офисе в Сент-Луисе, и пообещал, что добудет их. Так что Андерсон был уверен в том, что получит протоколы задержаний за вождение в нетрезвом виде или их ксерокопии, как только обнародует эту историю. Рассказав эту историю как на радио, так и в своей колонке, он отчаянно нуждался в протоколах, потому что знал, что информация будет опровергаться. А Трю Дэвис на тот момент был президентом банка, принадлежащего Объединенному союзу шахтеров в Вашингтоне.

Ред.: Союзу Тони Бойла? Друга Хьюберта Хамфри?

ХСТ: Верно. И Дэвис сказал Джеку Андерсону, что, к сожалению, коробка с протоколами исчезла из той комнаты, из какого-то хранилища в Сент-Луисе, и вопреки тому, что обещал раньше, он не может предоставить их. Так Андерсон и остался с этой недоказанной историей, хотя почти все журналисты в Вашингтоне по-прежнему верят, что это правда.

Ред.: Как бы нам вернуться к тому, о чем мы говорили раньше?

ХСТ: Я хотел объяснить вам, почему Манкевич боялся обнародовать или помочь кому-то еще обнародовать правду о психическом состоянии Иглтона. Андерсон тогда очень сильно обжегся и был публично унижен, и так получилось — по причинам, которые он так и не смог объяснить, — что он сделал холостой выстрел в Иглтона, и тот в результате стал выглядеть лучше, чем до атаки Андерсона. Поэтому Манкевич и Гэри Харт вместе с Макговерном — а они были единственными людьми, знавшими подробности о психическом расстройстве Иглтона, — решили, что не могут обнародовать эту историю. Они не могли помочь кому-либо еще выяснить об этом деле больше, чем сам Иглтон того хотел, иначе это выглядело бы, будто сотрудники Макговерна намеренно устраивают утечки ложной информации об Иглтоне, чтобы заставить его выглядеть плохо, а это, в свою очередь, потом обеспечило бы Макговерну положительный имидж.

Ред.: Что-что? Что, в свою очередь, обеспечило бы Макговерну положительный имидж?

ХСТ: Если бы Иглтон самоустранился… Если бы больничные записи были доступны… Смотрите, Иглтон ведь никогда не показывал Макговерну свои медицинские документы. Он продолжал обещать, что сам доставит их в Южную Дакоту.

Ред.: Продолжал ли Макговерн просить его об этом?

ХСТ: О, да. Они продолжали… И они просто поверить не могли, когда он так и не появился с ними в Южной Дакоте.

Ред.: Он обещал, что привезет их?

ХСТ: Он обещал это дней десять, а потом сказал, что психиатры не выдадут их ни в клинике Мейо, ни в больнице Барнса.

Ред.: Почему бы больнице не обнародовать историю болезни пациента?

ХСТ: Ну, каков вопрос, таков ответ.

Ред.: Иными словами, это была неправда. Он просто не захотел привозить записи.

ХСТ: Ну, вы пошли бы к психиатру, который, как вы полагаете, захочет обнародовать ваш диагноз?

Ред.: Нет, но он обещал Макговерну записи и не предоставил их. Он мог бы привезти их.

ХСТ: Да, мог бы.

Ред.: Мог бы.

ХСТ: Макговерн так и не увидел эти записи до самого конца кампании, но к тому времени ему это уже было не нужно.

Ред.: Хорошо, теперь вернемся к восприятию и реальности — и к Манкевичу.

ХСТ: Когда я говорил с Манкевичем о медицинских документах Иглтона, он отрицал, что вообще что-либо об этом знает, в то время как на самом деле он точно знал все, о чем я только что рассказал… О тяжелом психозе и т. д…

Ред.: Что позже он и сказал Хейнсу.

ХСТ: Я задавал ему точно такие же вопросы.

Ред.: И он отрицал это.

ХСТ: Верно, он отрицал это. Но он сказал мне, что я должен отправиться в Сент-Луис и поискать эти документы самостоятельно. Он сказал: «Я удивлен, что никто из вас еще не отправился туда и не поработал над этим», — имея в виду журналистов. И намекал, что записи там есть, но это было все, на что он мог пойти. Они боялись, как я уже сказал… Ну, они хотели, чтобы информация поступила от кого-то другого, не из лагеря Макговерна, и тогда бы она вызвала больше доверия, а иначе это выглядело бы…

Ред.: Словно они пытаются заставить Иглтона выглядеть плохо.

ХСТ: Да, и Иглтон продолжал обвинять их в этом, постоянно твердя, что эти ублюдки испоганили его карьеру, а теперь еще и пытаются очернить его, чтобы самим быть в шоколаде. В то время как на самом деле Макговерн и шесть его лучших людей знали, что информация там есть и ее можно получить на руки, но не могли сделать это… Я хотел отправиться туда и попытаться купить ее или найти кого-то, кто смог бы украсть ее из сейфа больницы Реннарда.

Ред.: Какой больницы?

ХСТ: Больницы Реннарда. Эта информация находится в Сент-Луисе.

Ред.: Она все еще там?

ХСТ: Да, но это не публичные сведения.

Ред.: Я понимаю, но они могут быть обнародованы по просьбе пациента.

ХСТ: Да, по просьбе пациента.

Ред.: Значит, общественность восприняла Макговерна как плохого парня, тогда как на самом деле плохим парнем был Иглтон. И Макговерн так и не оправился от этого удара по его имиджу.

ХСТ: Нет, не оправился, это очень повредило ему… У Пэта Кэдделла имеются убедительные данные на этот счет. Опросы, проводившиеся в июле и с сентября по ноябрь, показывают, что дело Иглтона повредило Макговерну ужасно: цифры просто ушли в минус. Оправиться от такого было невозможно… Ущерб был грандиозным, особенно среди молодых избирателей, на которых основывался запас прочности Макговерна.

Ред.: Почему из-за Иглтона столь многие молодые сторонники Макговерна дезертировали?

ХСТ: Потому что эти люди больше склонны симпатизировать человеку, который проходил лечение в результате нервного истощения, даже если при этом он подвергся электрошоковой терапии. Это не те люди, которые могут сказать: «О, это псих, избавьтесь от него». К тому же раньше они воспринимали Макговерна как антиполитика или «белого рыцаря», как некоторые люди называли его, как честного человека… Не того, кто будет говорить одно, а делать другое. И в этой ситуации с Иглтоном, по его же словам, он был за него на 1000 процентов. А затем развернулся на 180 градусов и попросил того выйти из предвыборной связки.