Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Хантер Томпсон

Как обычно, Никсон достиг пика слишком рано, и теперь его усилия блокируются тем, что называется сдерживающим действием. В гонке ноздря в ноздрю это могло бы иметь фатальные последствия, но — даже по оценкам Пэта Кэдделла, сторонника Макговерна, — Никсон может потерять эти 20 процентов отрыва в течение ближайших шести недель и все равно выиграть. (Оценка Кэдделла в целом совпадает с результатами самых последних опросов Гэллапа, проведенных десять дней назад, согласно которым Никсон может утратить все 30 процентов и все-таки выиграть.)

По моим собственным грубым прикидкам, вплоть до 7 ноября Макговерн будет неуклонно сокращать разрыв, но этого окажется недостаточно. Если бы я должен был сдавать книгу прямо сейчас, я бы попытался поставить на Макговерна с семью или восьмью пунктами отставания, но, вероятно, остановлюсь все-таки на пяти-шести. Другими словами, в данный момент я считаю, что Макговерн проиграет всеобщее голосование с отставанием 5,5 процента и, вероятно, финиширует еще хуже по результатам коллегии выборщиков[122].

Трагедия в том, что утром в четверг 13 июля, когда солнце взошло над Майами-Бич, Макговерн, похоже, уверился, что застолбил за собой Белый дом. И с тех пор он совершает один за другим невероятные промахи — Иглтон, Сэлинджер, О’Брайен и т. д., — что, естественно, навело значительную часть электората, в том числе не меньше половины его ярых сторонников, на мысль о том, что кандидат — просто мутный придурок. Его поведение после Майами превратило в посмешище все, за что он ратовал во время предварительных выборов.

Возможно, я ошибаюсь, когда говорю так. И по-прежнему возможно — по крайней мере для меня, — что Макговерн и в самом деле победит. В таком случае мне не придется волноваться, что мой почтовый ящик в универсаме Вуди Крик окажется забит приглашениями на обед в Белом доме. Ну и что, черт возьми? Мистер Никсон тоже никогда не приглашал меня, как и Кеннеди, и Линдон Джонсон.

Я выжил в те трудные годы и могу потерпеть еще четыре. У меня есть чувство, что отпущенное мне время заканчивается, и мне есть о чем подумать, кроме как о лежащих в моем почтовом ящике приглашениях отобедать в людской.

Пусть эти коварные гады едят без меня. Они стоят друг друга.

О, господи! Ситуация снова выходит из-под контроля. Солнце взошло, все дело накрылось, и этот злобный ублюдок Манкевич просто выдернул самую важную часть из моей великолепной саги. Мой мозг оцепенел от такого поворота. Проторчав 13 дней в этом дерьмовом номере на верхнем этаже вашингтонского «Хилтона» — лихорадочно печатая, ночь за ночью, заметки о реалиях этой жалкой кампании, — я начинаю задаваться вопросом, что, во имя обдолбанного Иисуса, сподвигло меня приехать сюда. Какое безумие заманило меня обратно в эту вонючую трясину города?

Неужели я превращаюсь в политического джанки? Это ужасно, тем более что я вижу, во что это превращает остальных. После двух недель в Вуди Крик возвращение на самолет для прессы походило на возвращение в палату безнадежных больных. Некоторые из лучших представителей корпуса прессы выглядели настолько вымотанными, что было больно даже видеть их, не говоря уж о том, чтобы стоять рядом и вести светскую беседу.

Многие, похоже, пребывают в терминальной стадии вспучивания кампании — ужасного заболевания, которое, как говорят, связано с нарушением функции надпочечников. Оно начинает развиваться в течение 24 часов с того момента, когда жертва впервые понимает, что кампания по существу бессмысленна. Весь запас адреналина в организме всасывается в кишечник, и ничто, что какой-либо из кандидатов говорит или делает, уже не способно исправить положение… Без адреналина плоть начинает набухать; глаза наполняются кровью и становятся меньше, щеки надуваются, брюхо увеличивается… Мозг заполняется продуктами переработки, сухой язык жестко трется о зубы, и органы восприятия начинают отмирать, как волосы, попавшие в огонь.

Я хотел бы думать — или, по крайней мере, утверждать, что думаю, лишь бы не смотреть правде в глаза, — что именно угроза вспучивания кампании вызывает ту адскую тоску, что захлестывает меня всякий раз, когда я пытаюсь написать что-то серьезное о выборах президента.

Но, скорее всего, дело не в этом. Реальная причина, я подозреваю, заключается в другом: мне невыносима сама мысль о том, что Ричард Никсон почти наверняка будет переизбран еще на четыре года на пост президента Соединенных Штатов. Если текущие опросы надежны — и даже если нет, ведь величина отрыва делает сами по себе цифры неважными, — Никсон будет вновь избран огромным большинством американцев, которые считают, что он не только более честен и надежен, чем Джордж Макговерн, но и, скорее всего, прекратит войну во Вьетнаме.

Опросы также показывают, что Никсон получит большую часть голосов молодых избирателей. И что он может заполучить все 50 штатов.

Ну… возможно, и так. 1972-й может стать годом, когда мы, наконец, встретимся лицом к лицу с самими собой. Мы просто ляжем на спину, подняв лапки, и скажем сами себе, что на самом деле мы — нация 220 млн торговцев подержанными автомобилями и на все свои деньги нам надо накупить оружия и уже не испытывать ни малейших угрызений совести по поводу того, что мы убиваем любого в мире, кто пытается заставить нас чувствовать себя некомфортно.

Трагедия заключается в том, что Джордж Макговерн, несмотря на все его ошибки и неопределенные разговоры о «новой политике» и «честности в правительстве», является одним из немногих людей в этом столетии, которые баллотируются на пост президента Соединенных Штатов, действительно понимая, каким фантастическим монументом всему лучшему, что есть в человечестве, могла бы стать эта страна, если бы мы уберегли ее от рук жадных мелких жуликов наподобие Ричарда Никсона.

Макговерн допустил некоторые глупые ошибки, но что это значит по сравнению с тем, что Ричард Никсон совершает намеренно и каждый день по политическим резонам и в контексте всего того, за что он выступает?

Господи! Чем это закончится? Как низко нужно пасть в этой стране, чтобы стать президентом?

Октябрь

Не спрашивай, по ком звонит колокол…

По независящим от меня обстоятельствам я не стану ничего писать об этом периоде президентской кампании 1972 года. Во вторник 7 ноября я встану с постели и отправлюсь на избирательный участок, чтобы проголосовать за Джорджа Макговерна. После этого поеду обратно домой, запру входную дверь, снова лягу в постель и буду смотреть телевизор. Вероятно, через какое-то время меня охватит беспокойство, и тогда я снова встану и начну писать о гнусном, хладнокровном обломе, к чему на сегодняшний день я не вполне готов. А до тех пор, я думаю, постер Тома Бентона «Переизбери президента» говорит все, что можно сказать на сегодняшний день об этих проклятых выборах. В какой-то другой год у меня мог бы возникнуть соблазн дополнить это изображение черепа несколькими своими гневными высказываниями. Но не в 1972 году. По крайней мере, не в угрюмом онемении этих последних часов, оставшихся до того, как все накроется медным тазом, потому что на этом этапе кампании слова уже не важны. Все главное давным-давно сказано, и все правильные мысли озвучены задолго до Дня труда.

В этом-то и заключается мрачная правда, о которой мы еще не скоро забудем: все варианты были отобраны, и все основные кандидаты, кроме Никсона, публично допрошены с пристрастием экспертами, желавшими точно знать, что они отстаивают по каждому вопросу — от контроля над огнестрельным оружием и абортов до стоимостного тарифа. К середине сентября оба кандидата застолбили свои предвыборные площадки, и если не все могли точно сказать, что конкретно отстаивает каждый кандидат, то уж по крайней мере почти всем собирающимся проголосовать в ноябре стало понятно, что Ричард Никсон и Джордж Макговерн — очень разные люди. Различаются не только их политические взгляды, но и их личные качества, темперамент, руководящие принципы и даже образ жизни…

Два этих человека не похожи друг на друга, как инь и ян, и различие это настолько велико, что трудно найти на арене национальной политики лучшее воплощение дуализма — врожденного раздвоения личности и поляризации инстинктов, — что почти все, кроме американцев, уже давно считают ключом к нашему национальному характеру. Это не то, что подразумевал Ричард Никсон, когда в августе говорил, что президентские выборы 1972 года предложат избирателям «самый недвусмысленный выбор этого века» — но на том уровне, которого он сам никогда не поймет, вероятно, он был прав… И это как раз Никсон представляет темную, продажную и неисправимо склонную к насилию сторону американского характера, которую почти все страны в мире научились бояться и презирать. Наш кукольный президент со своей кукольной женой и коробом кукольных детишек — американский ответ на чудовищного мистера Хайда. Он воплощает ту нехорошую силу, что есть в нас, силу оборотня, человека-волка, этот упертый, хищный стряпчий по черным делам, который в ночи полнолуния превращается в нечто отвратительное, когтистое и покрытое сочащимися кровью бородавками…