Дайте нам крылья! - Клэр Корбетт

Беркут со вздохом закинул руки за голову.

— Когда мы проверяли, на какой высоте способны летать, и доходили до предела, у нас начиналась гипоксия, даже если давали кислород, а при этом впадаешь в эйфорию, но ощущения очень странные — все кругом черно-белое. А когда снижаешься, цвета так и захлестывают — ух. Как будто сначала тебя размазало над облаками, а потом ты съежился — а на самом деле просто картинка стала крупнее.

— Ничего себе. Даже не верится. — Пери погладила Беркута по голове. — А эти молнии в волосах и на крыльях — это что, эмблема подразделения?

— Нет. У Хищников такая мода, — усмехнулся Беркут. — Детский сад, конечно.

— А мне нравится, — сказала Пери.

— Еще бы, — рассмеялся Беркут. — Ты же еще маленькая, я в твоем возрасте даже обучаться не начал, так что тебе в самый раз.

Пери задремала в объятиях Беркута, а проснулась уже в сумерках — от его поцелуя. Все тело у нее еще ныло — синяки после бури не зажили, — но она с радостью ответила Беркуту. Он накрыл ее крыльями, и она ощутила аромат неролиевого масла, которым он смазывал перья. Пери нежилась в шелковистых перьях — и своих, и Беркута, — голова у нее кружилась от благоухания, которое волнами окатывало их при каждом движении, — и вдруг ей подумалось, что она впервые занимается любовью с летателем с тех пор, как обрела крылья.

Потом Пери высвободилась и пошла окунуться в реке. Беркут встал и потянулся, а потом начал приглаживать встрепанные перья.

— Ну так как насчет браслета? — спросила Пери, плескаясь в воде.

Беркут не прервал своего занятия:

— Все равно ответ «нет», сладкая моя.

Ночью Пери проснулась — было совсем темно. Ночная прохлада донимала всех — Пери увидела, как Сойка во сне поежилась и поглубже зарылась в перья. Она распушила крылья, как птицы зимой, чтобы отгородиться от холода воздушной прослойкой. Стояла глубокая ночь. Пери вдруг ужасно захотелось под крышу, в тепло и уют. Такое же бывало с ней в детстве, когда она вечером шла по Панданусу и видела желтые огни окон в домах — и они манили ее, и ей так хотелось тоже оказаться в каком-нибудь из этих домов. Если бы это был ее дом, она очень дорожила бы этим мигом, когда стоишь в темноте и мерзнешь и при этом понимаешь, что в твоей власти шагнуть в этот желтый свет, словно за рамку картины. Однако ей не было нужды представлять себе, что она бездомная и одна в темноте. Если бы не Хьюго, она и была бы бездомной и бродила бы одна в темноте.

Пери проголодалась. Проверив, что Хьюго сладко спит, она осторожно спустилась по тропинке к реке, где в пещерке под водопадом хранилась еда. Звезды были подернуты далекими, очень высокими облаками, и Пери едва различила силуэт летателя, склонившегося над водой. Кто это? Пери его не узнала. Даже среди летателей из «Орлана» не было таких костлявых.

Пери остановилась, инстинктивно поняв, что нельзя проронить ни звука, нельзя, чтобы хрустнула под ногой ветка, и не успела ничего сообразить, как ее окатила волна ужаса. Силуэт повернулся, и Пери едва не закричала, но застыла на месте от потрясения.

Летатель пожирал их запасы, запихивал их в рот руками, капая слюной, — тощая волосатая тварь, жилистая, с обветренным изможденным лицом, на котором застыло выражение то ли сверхчеловеческой, то ли недочеловеческой свирепости. Глаза его жутко светились в темноте. Кошмарная бессмысленность падшего существа. Полнейшая потерянность. Пери слышала низкий рокот его дыхания, шипящий рык сквозь ощеренные зубы. Летатель был грозный и страшный, но враждебность его была какая-то механическая, ни на кого не нацеленная. А еще от него густо, тяжело воняло. Гибрид человека и не-человека производил жуткое впечатление. В нем воплощалось все, чего человек боится — это был оборотень, вампир, суккуб, древний ужас, подобных тварей мы, люди, страшились испокон веков. Как легко утратить человеческий облик — существо, сидевшее у воды, было гораздо омерзительнее, чем те, кто изначально не был человеком.

Тварь на нее не смотрела. Дикие звери не смотрят на людей. Пери существовала за пределами его мира. Существо скользнуло по берегу реки к краю утеса и исчезло.

Зашелестели кусты, на берег вышли два летателя — Беркут и Раф.

— Видели? — выдохнула Пери. — Он же прошел прямо мимо вас!

— Кто? — хором спросили оба. Пери сбивчиво описала незваного гостя.

Беркут присвистнул.

— Вот черт. Я-то считал, они тут не водятся. Это же Дикий.

Беркут и Раф бросились по тропинке, напролом через кусты, даже не пытаясь идти бесшумно. Пери ощутила дуновение ветра — они взлетели в темноту.

Тогда Пери кинулась назад под скальный навес — все мирно спали. Она сидела и ждала, когда вернутся Беркут и Раф.

— Никого, — мотнул головой Беркут. — Удваиваем охрану.

Пери пересела к нему поближе.

— Что ему было нужно?

— Что всем. Пища. Место, где поспать. Плохо другое — он наверняка не один. А если это стая, им нужна территория. Ты видела, какие земли тянутся отсюда до «Альбатроса». Поживиться там нечем. Если мы здесь славно устроились, они тоже смогут. Правда, у нас есть в распоряжении запасы, которых нет у них.

— Я все равно не засну, — сказала Пери. — Можно подежурить с тобой?

— Нет, — отрезал Беркут. — Я никогда не буду с тобой ни дежурить, ни ходить в патруль.

— Думаешь, я буду тебя отвлекать?

— Нет, — сказал Беркут. — Не думаю, а знаю. Оставайся с Хьюго. Тебе надо высыпаться.

— А тебе не надо?

— Не настолько. Мне хватает двух-трех часов, и я довольно долго могу не спать вообще. Удобно, когда солдатам не нужно много спать. Отчасти поэтому мы и живем меньше вас. Отдыхай.

Пери улеглась рядом с Хьюго — тот спал так крепко, что даже не пошевелился, когда она укрыла его своими перьями. Устроилась так, чтобы видеть небо, и смотрела, как кружит над лагерем Беркут, пока не погрузилась в неровный сон.

Глава семнадцатая

Поселок «Дзэн»

Когда я добрался до больницы, Томаса уже откачали. Я сидел рядом с ним в одном из боксов в отделении «скорой помощи», держал его влажную от пота ручку, а Лили тем временем названивала Руоконен. По лицу Тома разлилась бледность, дышал он с трудом.

Лили договорила, убрала инфокарту и победоносно сообщила:

— Руоконен считает, что летательские препараты тут ни при чем, Тому стало плохо не от них. Но она все равно подъедет в больницу где-то через час-полтора, посмотрит мальчика, проверит, не надо ли подобрать другую дозировку.

Что за бред! Я едва не выкрикнул это вслух. Одно противоречит другому! Если приступ вызван не препаратами, то зачем менять дозировку? Руоконен явно мухлюет!

Зажужжала моя инфокарта. Черт, как некстати, мне сейчас не до работы. Хотя Лили вон уже занялась работой, потому что мы все равно просто сидим и ждем, что будет. Так, и кому там неймется? Ага, сообщение от Хенрика. Я отвернулся от Лили и украдкой стал читать.

«Все по плану, архангел М. вспугнул Алмаза. М. за порог, Алмз. сразу звонить. Дилетант! Кому звонил, не знаю, но скоро выясню. Алмз. — скот, говорит, не хотел подвергать Л. опасности, только пригрозить. Увяз по маковку».

Понятно, Хенрик на всякий случай зашифровал Алмазом Бриллианта. Умно. Осторожность никогда не помешает. В ответ я набрал:

«Видел у Алм. в кабинете депутата. Харрис Уотерхаус. «Корни». Проверишь его?»

Хенрика эта парочка точно заинтересует. Дело там явно нечисто, очень уж непонятно они себя ведут: один на один вроде дружелюбно, а на публике чуть ли не цапаются.

Я кое-что проверил и отправил вдогонку еще одно сообщение:

«Гермес — не только посланец богов. Еще покровитель воров. Плодородия. И перекрестков».

Возможно, это поможет Хенрику разобраться с проектом «Гермес».

Набирал текст я одной рукой, а другой — не выпускал лапку Тома.

— Папа, нам правда не страшно? — тихо спросил он. Я слегка сжал его руку, мол, я тут, все в порядке.

Ни Лили с Ричардом, ни я так и не поняли, отчего у Тома случился приступ. “Post hoc ergo propter hoc”, — важно сказал Ричард, вручая Лили бутылку холодной воды. Нет, ну надо же! Том лежит едва в сознании, а Ричард бегает для Лили за водичкой — ухаживает за ней, не за ребенком. «Вместе с этим — значит по причине этого», — перевел Ричард. Он, надо полагать, решил, будто я не знаю латыни. И угораздило же Лили выбрать такого мужика на замену мне. Просто унизительно. Сам-то Ричард успокоился до неприличия быстро.

«Да засунь ты себе свою латынь в одно место», — зло подумал я, отвернулся от этого надутого самовлюбленного индюка и приобнял Тома.

— Процедуры сейчас прерывать нельзя, — заявила Лили.

— Как ты можешь? Вот так запросто поставить на кон жизнь Тома? — взвился я.

Лили просто затрясло от ярости: ну как же, я осмелился усомниться в ее материнской любви.