Йерве из Асседо - Вика Ройтман

Если тебе интересно – в психологии это называется проекцией. То есть это когда я присваиваю тебе намерения, которых у тебя никогда не было, но я воображаю, что они у тебя были.

Извини, что я тебя гружу. Я не хотела тебя грузить, но дело в том, что когда я начинаю писать, мне потом трудно остановиться, и я пишу о чем попало, даже если это не имеет никакого отношения к тому, что я изначально хотела сказать. А изначально я хотела объяснить тебе причины, по которым я тебе пишу. Так вот. Я поняла, что без всякой связи с тем, помнишь ты меня или нет, я тебя помню и даже скучаю по тебе. И даже по твоему бульдогу. Помнишь, как он сгрыз Аленкин мяч? На самом деле мы с Аленкой именно из-за твоего бульдога и этого мяча и поссорились в третьем классе. Если бы твой бульдог мяч не сгрыз, может быть, Алена не пришла бы ко мне просить вынести мой мяч, а пришла бы, допустим, к тебе вместе со своим мячом. И тогда бы нам с Аленой не пришлось играть в резиночку, которую некуда было привязать, потому что ты тогда не вышел во двор, и у нас не было третьего, который необходим для игры в резиночку. Это нарушило равновесие.

В общем, я хотела тебе сказать, что мне очень жаль, что нам не довелось попрощаться, и очень надеюсь, что, когда я летом приеду на каникулы домой, мы с тобой сможем встретиться. Мне бы хотелось прокатиться с тобой на велике до парка Шевченко, например. Можно сгонять и на Французский бульвар. Еще можно просто сходить посидеть в Пале-Рояле, если ты вдруг разлюбил велики. Я уже полгода не каталась. В молодежной деревне в Иерусалиме, где я теперь живу и учусь, великов нет. Тут много чего есть, но не велики.

Я думаю, ты знаешь, что Алена тоже учится вместе со мной в той же самой школе. Мы помирились. Более того, мы с ней живем в одной комнате.

Причина № 2.

Мы с тобой никогда не разговаривали об Алене. Это странно. Алена мне однажды рассказала, что ты помогал ей с сочинениями после того, как я с ней поссорилась, а еще я однажды встретила вас вдвоем на Сабанеевом мосту, а это значит, что вы дружили или, по крайней мере, поддерживали дружеские отношения.

Вторая причина, по которой я тебе пишу, может показаться странной, и, наверное, ты даже подумаешь, что я некрасиво поступаю, задавая тебе те вопросы, которые сейчас задам, но у меня нет никакого другого выхода.

Я встречаюсь с парнем. Его зовут Натан. Я не могу сказать, что я его люблю, потому что думаю, что в нашем возрасте никто еще толком не знает, что такое любовь, а может быть, и в более старшем возрасте никто не знает, но не суть. Так вот, на днях я выяснила, что Алена тоже влюблена в моего парня. То есть в Натана. Мне не нравится слово “парень”, оно пошло звучит. Дело в том, что эта информация оказалась для меня совершенно неожиданной. То есть как бы не совсем неожиданной, я знала, что они много общаются и смеются над шутками друг друга, и когда-то, до того, как мы с Натаном стали встречаться, я действительно подозревала, что у них может что-то быть. Но потом Натан признался мне в любви, и все мои подозрения показались мне полнейшим бредом. А сейчас я снова их подозреваю.

С одной стороны, вряд ли Натан способен мне изменить с моей бывшей лучшей подругой, но с другой – почему, собственно говоря, не может? Каждый человек способен к предательству и к измене. Тем более что Алена за этот год нереально похорошела. Если бы ты ее сейчас увидел, ты бы понял, о чем я говорю (она не присылала тебе своих фотографий?). А в наше время внешность имеет очень большой вес в глазах других людей, и особенно – пацанов.

Вот поэтому я спрашиваю тебя, Митя, как нашего общего знакомого: как ты думаешь, способна ли Алена изменить мне с моим парнем?

Еще я хотела тебя попросить вот о чем: если окажется, что ты с Аленой переписываешься, не рассказывай ей, пожалуйста, что я тебе все это написала. Пусть это останется между нами. Я надеюсь на конфиденциальность, потому что, насколько я тебя знаю и помню, ты всегда был честным человеком.

Причина № 3.

Третья причина, по которой я тебе пишу, заключается в том, что я не понимаю, что происходит у меня в семье. За границу очень дорого звонить из Израиля, а из Одессы в Израиль – тем более. Когда я звоню домой из школьного автомата или из дома моих вторых бабушки и деда (я тебе не рассказывала, но выяснилось, что у меня целая семья вот уже сто лет проживает в Иерусалиме, а мне никто об этом не доложил до, буквально, прошлого года), то получается сказать два слова, и они тоже говорят мне два слова, которые сводятся к тому, что все хорошо, прекрасно и замечательно и как они по мне скучают и надеются, что у меня все хорошо. Я пишу им длинные письма, а они отвечают короткими записками и задают кучу вопросов обо мне.

А еще вот уже несколько месяцев, как я не разговаривала со своим папой. Меня это сильно волнует. Я не понимаю, почему он со мной не общается. Я предполагаю, что он на меня злится за то, что я уехала в Израиль, потому что он изначально был против, и хоть перед отъездом он дал свое согласие и больше мне не перечил и мне показалось, что он смирился с моим решением, вполне возможно, что после того, как я уехала, он опять начал сердиться и теперь наказывает меня молчанием.

Ты же живешь в одном доме с моими, а твоя мама – приятельница моей. Я тебя очень прошу, спроси у своей мамы, что там происходит. Или выясни, пожалуйста, у тети Люды, которая после обеда всегда сидит с тетей Катей на пороге четвертого подъезда во втором дворе. Они всю жизнь там сидели, лузгали семки и всех обсуждали, и я полагаю, что они и теперь там сидят, всем перемывают кости и лузгают семки. Существуют вещи, которые никогда не меняются.

Спасибо тебе, Митя, за то, что ты все это прочитал. Даже если ты не захочешь мне