Граф Кавур. Человек, который создал Италию - Алексей Васильевич Бабина

Франческо Криспи. Фотография, 1860

Мадзини считал необходимым воскресить революционное движение на юге полуострова, добиться там победы и противостоять амбициям Сардинского королевства и экспансионистским поползновениям других государств. «Мадзини, — утверждает Макс Галло, — в многочисленных письмах повторял: „Чтобы сделать юг революционным, достаточно этого захотеть… Мы не разжигаем недовольство в народе, но должны использовать его с самого начала боев против прежних угнетателей… Если мы не будем действовать, то неизбежно придем — я говорю это с болью и уверенностью — к гражданской войне и анархии“[481].

Государственные деятели типа Кавура, — продолжает французский историк, — бесспорно, патриоты, но озабоченные прежде всего сохранением политического равновесия и экономического развития, отдавали себе отчет в том, какой „океан“ проблем представляет собой юг. Прежде всего международных… Но это еще пустяки. Что делать с сотнями тысяч безземельных крестьян, которые наводнят всю Италию и будут мешать промышленному развитию Севера, размеренному и постепенному, о чем мечтает Кавур, этому взлету по английскому образцу? Юг — это неграмотность, отсутствие капиталов. Несомненно, это земля, ее использованием должен руководить Север, „колониальное“ пространство, хозяевами которого станут пьемонтцы. Но в обмен на что? Не лучше ли было бы управлять этим Королевством обеих Сицилий, влияя на него, контролируя, не получив при этом все его болезни? Кавур прекрасно сознает эту сторону „южного вопроса“, чреватую гангреной, начатой на его оконечности, грозящей параличом всему полуострову»[482].

Подчеркнув одну особенность отношения Кавура к югу, необходимо сказать и о другой, которая через несколько лет также будет всецело занимать ум иного выдающегося государственного деятеля эпохи — Отто фон Бисмарка. Кавур мыслил категориями сугубо практическими и достижимыми. Присоединение Ломбардии и Центральной Италии (включая бывшую папскую провинцию Романья) уже считалось превосходным результатом, достигнутым при жизни одного поколения. Вовлечение всего Апеннинского полуострова в объединительный процесс и, самое главное, результат в виде большого государства практически на всех итальянских землях, естественно, представлялись Кавуру и его ближайшим сторонникам делом далекого будущего, которое должны были реализовывать уже последующие поколения.

Территориально-объединительный аппетит Бисмарка также постепенно увеличивался с каждым значительным успехом его внешней политики. Если для прусского канцлера первоначально возвышение Пруссии виделось через призму округления границ королевства и включения в его состав относительно небольшого количества северогерманских государств, что вело к паритету с Австрийской империей в Германском союзе, то в последующем — уже через безусловное доминирование в Deutscher Bund и создание конфедеративного северогерманского союза. На этом этапе Бисмарк еще не представлял себе возможности даже в среднесрочной перспективе сформировать единую Германию. И только неожиданно грянувшая в 1870 году война с Францией подтолкнула канцлера к мысли реализовать полномасштабный проект по созданию общего германского Второго рейха.

Кавур до последнего не верил в возможность создать единую Италию от снежных гор Альп на севере и до продуваемых солеными морскими ветрами берегов Сицилии на юге. И опять же, как случилось в Германии десятком лет позднее, грянули события, заставившие Кавура по-иному взглянуть на ход исторических событий. При этом как сардинский глава правительства, так и прусский канцлер не в полной мере понимали жизнь во всех частях Италии и Германии, которые вскоре войдут в состав единого государства.

Этот парадокс отметил все тот же Макс Галло. «У Кавура сложное отношение к Югу, — говорит француз. — Он хочет вначале переварить Ломбардию и Центр. Милан и Флоренция, только что присоединенные к Турину, — вот подлинно итальянские города, где Пьемонт чувствует себя уютно. Но среди неаполитанских „ладзарони“ (нищих, босяков) или сицилийских „пиччьотти“ (молодых бунтарей) пьемонтцы всего лишь иностранцы»[483].

Как это перекликается с Бисмарком! Известный немецкий журналист и историк Себастьян Хаффнер пишет, что летом 1866 года, после успешной кампании против Австрийской империи, прусский канцлер инструктировал своего посла в Париже следующим образом: «Наша прусская потребность ограничивается распоряжением силами Северной Германии в какой-либо форме… Я без сомнения произношу слова „Северогерманский Союз“, поскольку считаю невозможным вовлечь в него южногерманский католико-баварский элемент, если требуется достичь необходимой консолидации Союза. Они еще долгое время не позволят по своей воле управлять ими из Берлина». И еще мысли Бисмарка по этому поводу, высказанные в мае 1868 года: «Мы все несем в своих сердцах национальное единство, но для расчетливого политика в первую очередь имеет значение необходимое, а затем желательное. Так что сначала строительство дома и затем его расширение. Если Германия достигнет своей национальной цели еще в XIX столетии, то это представляется мне чем-то великим, а если это произойдет в ближайшие десять или даже пять лет, то это было бы чем-то чрезвычайным, непредвиденным подарком от Бога»[484].

* * *

Итак, в конце 1859 — первой половине 1860 года пристальные взоры революционеров обратились на юг, и прежде всего на Сицилию. Остров с богатейшим прошлым и свободолюбивым народом не раз уже восставал против неаполитанских властей. К тому же в случае успеха Сицилия могла стать автономной республикой и дожидаться признания других государств. Этому способствовал и одновременно мешал международный фактор. В местных водах постоянно курсировал британский флот, а недалеко находилась английская колония — Мальта. На Сицилии было много британцев, которые охотно покупали землю, недвижимость и обосновывались там. Кроме того, остров, ставший «красным», мог сорвать планы Наполеона III, продолжавшего строить прожекты обустройства на неаполитанском троне своих родственников из семейства Мюратов. К тому же Австрия поглядывала с севера, не забыв своего поражения и эвакуации из центральной части полуострова.

4 апреля 1860 года в Палермо, Мессине и Катании началось восстание против бурбонского владычества под руководством Франческо Рисо. Через несколько дней правительственные войска подавили восстание в городах, но сопротивление ушло в сельскую местность. Этим-то и решили воспользоваться Мадзини и его сторонники. Они смогли уговорить Гарибальди отказаться от идеи атаковать французов на Средиземноморском побережье и отправиться на Сицилию. Гарибальди, испытавший душевную травму из-за потери Ниццы, 23 апреля оставил свое депутатское место в Турине и с головой окунулся в подготовку экспедиции на юге.

Тем временем Неаполитанское королевство и Сицилия также будоражили взор и правительство Пьемонта. Неаполь с населением более 9 миллионов человек и с большой армией и военно-морским флотом считался крупнейшим государством на полуострове и важнейшим геополитическим игроком. С учетом последних изменений интересы Сардинии и Неаполя могли где-то сходиться, а где-то входить в противоречие, но предполагать близкое крушение режима Бурбонов было сродни умопомешательству.

15 апреля 1860 года Кавур отправил письмо королю Франциску II с призывом принять конституцию в Сицилии и Неаполе. В этом послании Кавур подчеркнул, что монарх из рода Бурбонов,