Хей, Осман! - Фаина Гримберг

   - Не о копье речь, - прихмурился Михал. - Душа моя в тревоге. Да ладно! Я хочу поскорее поправиться, хочу не последним лицом быть на свадьбе твоей... Теперь ведь я получил такое право...

Осман отвечал, словно бы и не слыхал слов Михала, совсем будто невпопад отвечал:

   - Ты ведь птица, Михал. Можешь ли мне спеть сейчас? Любовную песню можешь ли спеть?

   - Отчего не спеть! - голос Михала сделался беспечным. — Сейчас и запою. - И запел тотчас:

Марьяни, Марьяни молодая!Хитрая Марьяни коварная.Околдовала ты меня, Марьяни!

Платья мыть на море ты пошла.Хитрая коварная Марьяни.Околдовала ты меня, Марьяни!

Полную корзину платьев сложила,Хитрая коварная Марьяни.Околдовала ты меня, Марьяни!

Ты подняла на плечо корзину,Ты вниз на берег спустилась.Хитрая коварная Марьяни.Околдовала ты меня, Марьяни!

Ветер, весёлый ветер подул,Краешек юбки твоей красной приподнял.Хитрая коварная Марьяни.Околдовала ты меня, Марьяни!

Белую ножку твою увидел я.Всё кругом, словно солнце, засияло.Хитрая коварная Марьяни.Околдовала ты меня, Марьяни!..[285]

Осман вслушивался в певческий голос Михала, такой знакомый; вслушивался в греческие слова и даже иные из них и понимал... Думал: «Что же будет? Как же оно сделается?..» Но ответа не находил...

Когда Михал поправился, да и люди его уже могли свободно ходить, тогда и заключён был торжественно брак Османа с младшей дочерью шейха Эдебали. Тогда Осман увидел лицо невесты и услышал её имя — Рабия... Он очень удивился, то есть не имени невесты, а быстрому лёту времени... Будто много тысяч годов тому назад было это - юная Мальхун среди цветов в окружении подруг, маленькая девочка, весёлые девичьи голоса окликают: «...Рабия!.. Рабия!..»

Осман посмотрел на неё. Теперь была она взрослой девицей. Лицо бледное, губы тонковатые, но нежные, глаза опущены и видно, что небольшие глаза, а лицо немного чересчур удлинённое, вытянутое даже. И высокая. Когда она стояла, видно было, что она высокая; и она казалась ещё выше от худобы...

Далее всё было как велось издавна - песни, пляски, обычное свадебное веселье. В песнях называли невесту первой красавицей - баш-гюзель, но видевшие Рабию женщины знали, что уж первой-то красавицей назвать её нет возможности... Звучали пожелания берекет - плодородия...

Во время церемонии заключения брака и после, на пирах, Куш Михал оставался рядом с Османом. В брачном договоре было записано, что султан Гази выплачивает шейху Эдебали большой выкуп, но также и то, что в случае смерти шейха этот выкуп возвращается назад к Осману. Были записаны в брачном договоре и доли имущественные Рабии и возможных её детей, положенные им после смерти Османа. Осман должен был, согласно обычаю, предоставить своей второй супруге жилище, отделённое, отдельное от жилища первой его жены. Рабию также не нищей отдавал шейх, её отец, султану Гази.

Брачные торжества сопровождались многими пирами, угощениями для жителей Йенишехира, обычным весельем. Один из пиров устроен был Михалом, на этом пире Осман всячески показывал своё расположение к Михалу. Пиры продлились целую седмицу. Ничего занятного или достойного удивления не произошло в эту седмицу. После свадьбы шейх Эдебали оставался в Йенишехире. Осман собирал малый воинский совет, должны были собраться в одном из покоев дворца избранные полководцы. Осман не мог не пригласить и своего тестя. Впрочем, и прежде трудно было избежать присутствия Эдебали на подобных советах, хотя присутствие это и было докучно Осману. Шёл разговор о Византийской империи. Осман предоставил слово главное Куш Михалу; и тот в подробностях говорил об императоре Михаиле Палеологе, назвал его воином храбрым, но при этом заметил, что император — дурной полководец...

   - Это для нас должно быть важно, - сказал Куш Михал.

Затем он рассказал о несчастном происшествии, случившемся в Константинополисе. А случилось вот что.

Младший сын императора, Андроник[286], имел сильную наклонность к разгульной жизни и мотовству. Этот юноша наделал много долгов и отличался безмерным женолюбием. Однажды завёл он связь с продажной женщиной, каких в стольном городе византийцев немало водится; но эта была особенно известна красотой и бесстыдством. Юный отпрыск императора частенько хаживал к ней ночами. Но спустя какое-то время женщина стала избегать Андроника и откладывала свидания. Андроник принялся караулить, затаясь у дома прелестницы. Так он узнал, что она принимает нового возлюбленного. Раздосадованный Андроник решил расправиться с этим удачливым своим соперником. Ночью, когда незнакомец, кутаясь в плащ, приблизился пеший к жилищу развратницы, Андроник бросился из засады с обнажённым мечом. Однако удачливый любовник сдался не так легко. Начался настоящий поединок, и Андроник всё же одолел. Однако он не успел скрыться с этого проклятого места. Набежали стражники с фонарями, Андроника схватили и завели ему руки за спину. Тогда он громко назвал себя. Но тут осветили лицо убитого, откинув его плащ. И что же? Это оказался старший сын императора, наследник трона Мануил! Сгоряча император, узнав об этом ужасном деле, приказал заключить младшего сына в тюрьму. Сейчас Андроник уже освобождён, но к нему приставлены соглядатаи, отец не пускает его к себе на глаза. Потому в Константинополисе - уныние и разброд...

   - И нужно нам действовать, как возможно быстрее! - заключил Михал. - Нужно действовать, покамест император не оправился от потрясения и не примирился с сыном...

И тут подал голос шейх Эдебали:

   - Откуда ты, Михал Гази, - вопросил шейх, - откуда ты знаешь всё это? Слушая тебя, возможно подумать, будто бы ты и сам побывал в городе неверных, или у тебя там повсюду наставлены разузнавачи, а сродники твои живут на каждой улице поганого гнездилища неверных!..

Осман почувствовал, как досада накатила. В глазах чуть потемнело; чуял, как дрогнули губы под усами...

«Когда-нибудь я убью этого человека...» - спокойно и чётко прояснилось в уме... И далее ухитрилось ловко ввернуться продолжение фразы чёткой: «...я убью его, непременно убью, если только...» Ощущение зажатого рта сделалось в уме необыкновенно ясным, как будто и на самом деле он зажал себе рот ладонью...

Но Михал нисколько не смутился и не показал вида рассерженности, а отвечал на обвинительный голос шейха учтиво и внимательно:

   - Многие греки наши имеют родичей в Константинополисе, я также имею там родичей, с которыми, впрочем, не поддерживаю никакой связи. Но когда в стольном городе случается такая беда, молва разносится куда как широко!..

Все удовлетворились ответом Михала, один лишь Эдебали ворчал. Какое могло быть принято решение? Только одно: следовало воспользоваться случившимся в Византии. Про себя, в уме, Осман подумал, что ведь непременно перед началом подготовки к действиям решительным должен быть ещё один совет полководцев. Но вдруг ему сделалось ясно, что не следует говорить об этом вслух. Он и промолчал.

Прошло ещё пять дней. Осман ни о чём не приказывал. Никто, однако, не упрекал его в бездействии. Верили ему и оттого полагали, что действия его и замыслы - верны, а если он не отдаёт никаких приказов, то, стало быть, так и надо; зачем-то, стало быть, выжидает...' Но Осман устал ждать, выжидать. «С чего это я вообразил, будто нечто произойдёт? - спрашивал он себя в уме. - Какие признаки, приметы мне были явлены? Нет, следует бросить пустые мечтания... Пустое, пустое...»

В день шестой Михал Гази спросил Османа, не хочет ли тот пригласить шейха Эдебали к себе для беседы с глазу на глаз.

   - Без тебя? - спросил Осман. И в голосе его слышались неуверенность и некая выжидательность.

   - Полагаю, я при вашей беседе не нужен, - отвечал Михал обыденно. - Да ведь шейху я не по душе. Не хочу дразнить его понапрасну...

Раздражение и разочарование охватили душу Османа... «Ничего не случится, ничего не случится, ничего не случится...» - билось в голове, позвякивало, будто бляшка на упряжи конской - под ветерком... А вслух Осман вдруг спросил:

   - О чём же мне говорить с ним?

   - Попробуй узнать, что он думает о выступлении против византийцев, да и обо мне, уж заодно...

   - Он не любит тебя, ты сам знаешь, - глухим сделался голос Османа.

   - Не любит, да. Но сколько же времени это возможно: не любить и бездействовать? Быть может, и он решится наконец убить меня, подослать убийц наёмных, или другое что... - Михал равнодушно замолк...

«Нет, случится!» - ударило в уме Османовом... Но более ничего не сказал...