Её несносный студент - Виктория Победа

себя так паршиво. Ксюша, конечно, за меня переживает, волнуется, в общем-то, стоящий на моей кухне отец — это результат ее переживаний.

— Вы разводитесь? — наконец выдаю, неожиданно для самого себя.

Оказывается, это действительно больно. Даже в восемнадцать лет, даже когда, казалось бы, многое понимаешь, все равно больно и тяжело, почти физически тяжело. Я никогда себе даже представить не мог, что нечто подобное вслух произнесу. У меня же была, мать его, идеальная семья. В какой момент все похерилось? Полетело к чертям?

— Ты дурак что ли? — внезапно рявкает отец, да так, что у меня уши от закладывает.

Орать-то так зачем?

— Не понял, — я реально чего-то не всекаю.

Видимо, усталость все же берет свое.

Я три дня не спал, только работа спасала. Не мог просто, стоило только лечь, как перед глазами вставала неприглядная картина.

— Послушай, Егор, — он вздыхает тяжело, облизывает губы, — надо же, никогда не страдал недостатком словарного запаса, — усмехается, — я перед тобой действительно виноват, как-то не заметил я, что мой сын уже вырос, и родительская опека ему больше не требуется. Занесло меня, да? Я, Егор, никогда тебе зла не желал, и амбиции свои за твой счет реализовывать уж точно не собирался, что бы ты себе там ни надумал.

Я, конечно, понимаю, о чем он, об Альке, о ком же еще. Я же не дурак, сразу все понял. Только не повелся. Она девчонка неплохая, иногда ее заносит на поворотах, но в целом человек хороший.

— Девочку твою я тоже обижать не хотел, просто не подумал даже, насколько все серьезно. Я так хотел дать тебе все самое лучшее, что забыл спросить, надо ли оно тебе.

Слова ему даются тяжело, крайне тяжело, я это вижу. Отец вообще не из тех, кто свои ошибки любит признавать, а сейчас, кажется, именно это и пытается сделать.

— Я не понял, ты сейчас извиняться пытаешься, что ли? — язвлю, а у самого ком посреди горла встает, и ни туда, ни сюда не двигается.

Чувствую себя соплей, по забору размазанной. Злился же, реально злился, почти возненавидел отца. И куда все делось? Почему так чертовски паршиво даже от мысли, что его в моей жизни не будет?

Стою теперь посреди собственной кухни, сопли жую. Идиота кусок.

И этот тоже хорош, лужей тут растекается.

— Пытаюсь, — усмехается снова, — я вообще не привык прощения просить, разве что у матери твоей, теперь вот у тебя.

— А мама? — вырывается у меня против воли.

— А что мама? — он улыбается как-то хитро. — В Таиланд путевку выбирает.

— Чего?

Какой еще Таиланд? Ничерта не понимаю.

— Того, должен я ей, она давно хотела, — отец бурчит недовольно, он явно не в восторге от предстоящих перспектив. Последняя такая вот поездка закончилась недельным свиданием с фаянсовым другом.

— Ничего не понимаю, а твои слова? О молодости твоей потерянной, о…

— Это когда я такое говорил? — он снова выходит из себя, от напускного спокойствия не остается и следа. — Я вообще ничего такого не имел в виду, с чего ты взял, что я говорил о себе?

— Эээ…

— Егор, вы с матерью — самое важное, что есть у меня в жизнь, самое дорогое, я, конечно, дел натворил, наговорил лишнего, но никогда, ни разу в своей жизни я не пожалел о своем выборе.

Я чувствую, как у меня — лба здоровенного — подкашиваются ноги. От греха подальше тяну к себе ближайший стул и падаю на него с грохотом.

По телу разливается облегчение. Черт, никогда ничего подобного не чувствовал, разве что в тот день, когда паспорт Александровны в руках держал и радовался, как дебил последний. Сейчас примерно также себя ощущаю, словно гора с плеч упала.

— Ты чего побледнел-то? — насторожено спрашивает отец, видимо, видок у меня еще тот.

— То есть у вас с мамой все нормально? — уточняю, на всякий случае.

— У нас с мамой все отлично.

— Охренеть, — выдыхаю облегченно.

Три дня, три, сука, дня я себе мозг трахал, а у них все нормально, у них, блядь, идиллия. И я рад, конечно, но, мать вашу, неужели нельзя было хотя бы намекнуть. Я же чуть себя не сожрал.

— А ответить на мои звонки никак, да?

— Ты мать свою что ли не знаешь.

— И то верно, — соглашаюсь.

— Ты мне вот, что скажи, Егор, у вас все действительно настолько серьезно? — отец резко меняет тему разговора, а я невольно напрягаюсь.

И вроде повода нет больше, а все равно расслабиться до конца не могу. Не получается.

— А ты как думаешь? — задаю встречный вопрос.

Отец кивает, подходит к столу, кладет руку на папку, о которой я уже и думать забыл, и пододвигает ее ко мне.

— Это что? — спрашиваю, глядя на отца.

— Открой и увидишь.

Ничего не понимая, открываю папку. Внутри какие-то документы, куча бумаг с печатями. Содержание текста документов доходит до меня лишь спустя несколько долгих секунд.

Знатно охренев, я продолжаю таращиться на бумаги. Брови лезут наверх, глаза выкатываются из орбит. Это че вообще такое?

— Это что?

— А ты читать разучился?

— Нет, но зачем?

— Это мой тебе подарок на свадьбу.

— На какую еще свадьбу?

— Как на какую? На твою, очевидно.

Поверить не могу, что он просто погасили мой займ. Вот так просто взял и погасил. Это что получается? Это он че, это он серьезно, что ли?

— Я сейчас нихрена не понял, пап.

— Чего ты не понял? — спрашивает снисходительно, словно я дурачок какой-то,