Её несносный студент - Виктория Победа

тарахтело, как ненормальное, еще немного и выскочит из груди, уши заложило от грохота собственного пульса.

— А надо, Женя? — женщина вскинула правую бровь, посмотрела на мужчину. В ее взгляде не было ничего, кроме циничного равнодушия. Лицо ее приобрело выражение абсолютной отрешенности.

Евгения словно молнией насквозь прошибло, по крайней мере именно так он себя почувствовал. Боль — абсолютная, нестерпимая — пронзила тело мужчины.

Он смотрел на любимую женщину, на красивом лице которой сейчас красовалась давно забытая, непроницаемая маска и не понимал, как умудрился так глупо облажаться.

Сейчас он словно вернулся в прошлое, на двадцать с лишним лет назад, в тот день, когда впервые ее увидел, в тот день, когда еще не понимал, что пропал, потонул, погряз окончательно и бесповоротно, лишь заглянув в серые, как осеннее небо глаза.

Девчонка, дерзкая смотрела на него также, как и сейчас — равнодушно, не проявляя никакого интереса к нему, к Евгению Волкову — кумиру всех без исключения девчонок на их факультете.

Евгений уже успел забыть, каково это — смотреть в холодные, пустые глаза. И видит Бог, он не хотел вспоминать, а пришлось, потому что Ангелина Аркадьевна, его Лина, его Ангел, вновь превратилась в ту ершистую, неподдающуюся логике, дерзкую девчонку.

— Лин, — он не знал, что сказать, не понимал с чего начать.

Весь его богатый словарный запас разом выветрился из головы, стоило наткнуться на равнодушие во взгляде женщины. — Послушай, Ангел, я…

— Жалеешь, значит? — губы женщины скривила невеселая усмешка. — И как давно ты это понял?

— Лина, — он снова сделал шаг к ней, она же сделала очередной назад, — да, черт, послушай же ты, — мужчина вздохнул шумно, ладонью провел по копне густых светлых волос.

— Я слушаю, Женя, а вот трогать меня не надо, — она говорила спокойно, даже слишком, и это ее спокойствие дико раздражало мужчину. Боги, лучше бы она кричала, скандалила, громила все вокруг. Он был готов вынести все что угодно, но только не это холодное равнодушие в ее глазах. А следующая фраза и вовсе отправила его в нокаут.

— Я могу дать тебе развод прямо сейчас, мог бы просто сказать, незачем было делать вид, что постоянно занят на работе, — и будь Евгений чуть более внимателен, он бы обязательно услышал, как дрогнул голос жены на последних словах.

— Какой, нахрен, развод, — взревел мужчина. — Какой, к черту, развод!

— Орать будешь на своих подчиненных, Женя, а со мной, будь добр, на пару тонов ниже.

— Лина, — быстро осознав свою ошибку, Евгений сбавил обороты, — прости, я погорячился, Лин, ну какой развод, о чем ты вообще говоришь, я же люблю тебя больше жизни, — он вздохнул, устало провел ладонью по лицу и снова взглянул на жену.

Черт возьми, как же сильно ему хотелось схватить ее, встряхнуть, прикрикнуть, чтобы никогда, больше никогда не смела даже заикаться о подобном.

— А как же потерянная молодость? — она выгнула бровь, усмехнулась не без иронии во взгляде.

Мужчина было открыл рот, но так и не нашелся с ответом. Потому что сам виноват, потому что сам наступил на свое же дерьмо. Но разве мог он подумать, разве мог хотя бы на долю секунды представить, что его собственный сын так просто, можно сказать играючи, обратит слова мужчины против него же самого. Он просто говорил логичные вещи, правильные, говорил то, что считал нужным.

— Лин, да не жалею я ни о чем, что за чушь вообще, я ни дня не жалел, слышишь, ни одного гребанного дня, и я бы повторил, если бы пришлось.

— Тогда, может объяснишь, что это сейчас было? О чем говорил твой сын, Женя? Что ты натворил и что произошло год назад?

Он молчал, подошел к столу, наполнил почти опустевший стакан и залпом опрокинул в себя его содержимое.

— Женя, что ты сделал? Я так понимаю, речь о той девочке, Ксюше?

Раньше они не обсуждали личную жизнь сына, даже после небольшого скандала на дне рождения Николая Федоровича предпочли не касаться щекотливой темы.

Ровно до сегодняшнего дня.

— Женя.

— Ничего не произошло, — наконец произнес мужчина, — я просто попросил ее исчезнуть из его жизни, настойчиво попросил, и мне показалось, что она поняла.

Лина некоторое время молчала, только сверлила мужа взглядом, а потом ее глаза внезапно загорелись, адское пламя, вспыхнувшее на глубине серых омутов не предвещало ничего хорошего.

— Скажи-ка мне, Женя, как все это связано со срывом нашего сына ровно год назад, — она не говорила, нет, — шипела, словно дикая кошка, готовая броситься и разорвать любого, защищая своего детеныша.

Евгений медлил, молча устремил взгляд в пол, не решаясь даже посмотреть в глаза жене. Но это и не требовалось. Лина все поняла без лишних слов, без эмоций.

— Ты… то есть это из-за тебя наш сын чуть себя не угробил, это из-за тебя я могла потерять своего ребенка, — ни о каком спокойствии больше не могло идти и речи. — Женя, ты вообще в себе? Ты хоть понимаешь, что натворил? Чем могло все это обернуться? И ты все это время знал, знал и молчал!

— Да знал, Лина, — рявкнул он внезапно, не сдержав собственный, совершенно неуместный сейчас порыв.

— Зачем, Женя, — уже спокойнее произнесла женщина.

— Зачем? — удивился мужчина. — Лина, приди в себя! Егору было семнадцать лет, Ксюша эта — вертихвостка, чтоб ее, была его учительницей. Учительницей, мать вашу!

— И что? — словно не понимая, словно бы они говорили на совершенно разных языках, произнесла женщина.

— И что? — возмутился мужчина. — Это все, что ты можешь сказать? И что?

— Да, Женя, и что? Что такого страшного случилось, что ты, не моргнув глазом чуть не отправил на тот свет нашего единственного ребенка, Женя! — Ангелина Аркадьевна сорвалась на крик.