Мона - Дан Сельберг

В окрестностях Хан-Юниса, Газа

Эрик вернулся в темную келью. Мочой пахло сильнее, чем раньше. Может, группа использовала помещение в качестве туалета, когда здесь не сидели заключенные. Эрик полулежал, опершись на бугристую стену. Около получаса назад он слышал слабое шуршание где-то слева. Какое-то животное или насекомое. Крыса? Скорпион?

Он рассказал всю правду Самиру. Может быть, зря? Если Самир скажет Ахмаду Вайзи, изменится ли что-нибудь? Вряд ли. Ахмад уже все знал. Встретится ли Эрик с Самиром еще раз?

Он поменял положение. Снова послышалось шуршание.

Милая, замечательная Ханна. Как она? Ухудшилось ли ее самочувствие? Пытался ли Йенс дозвониться до него? Ханна стояла у Эрика перед глазами.

Густые волосы. Светлые и волнистые. Теперь в то, что он любил, закралась седая прядь.

Скрежетание заставило Эрика вздрогнуть. Скрип раздался снова, и дверь в камеру открылась. Он не моргая сидел в темноте. Слабый свет пробивался из-за силуэта у двери.

— Эрик?

Мягкий голос Самира. Эрик прошептал:

— Я здесь.

— Осторожно глаза. Я зажгу свет.

После щелчка комнату залил свет. Эрик огляделся. Свет шел от лампочки, свисавшей с потолка на черном проводе. Камера была меньше, чем он себе представлял. Вытянутая. Сёдерквист заметил большие трещины на стенах. Раздолье для крыс. На грубом полу лежали груды бумаги, пластиковые бутылки и грязные тряпки. Самир, сгорбившись, вошел в дверной проем.

— Как ты?

— Живой.

Самир отодвинул ногой зелено-коричневую тряпку и аккуратно сел перед пленником по-турецки.

— Аллах испытывает тебя.

Эрик чуть улыбнулся.

— Несомненно.

Самир посмотрел на него грустным взглядом.

— Я многое почерпнул из наших дискуссий.

— Я тоже. Они были очень полезными для меня.

— Я рад, что ты пришел. Мне бы хотелось, чтобы все закончилось по-другому.

— Я тоже. Но это еще не конец.

— Ты прав. Ночь длинна, и только Аллах знает ее тайны.

Самир умолк. Эрик ничего не сказал, а просто посмотрел на мужчину, сидевшего меньше чем в пятидесяти сантиметрах от него. После всех споров они узнали друг друга, по крайней мере в некоторой степени. Самир протянул руку и взял Эрика за запястье.

— Твоя судьба не в моих руках. Я попробую поговорить с Ахмадом. Может, мне удастся уговорить его передать тебя ХАМАСу. Нехороший вариант, но ближе к властям тебе в Газе не оказаться. Лучше, чем пуля.

Эрик почувствовал себя кошмарно одиноким. Самир долго смотрел ему в глаза. Потом он повернул его руку, раскрыл ладонь и вложил в нее небольшой плоский предмет. Когда Эрик опустил глаза, он увидел айпод. Собственный айпод. Самир сохранил его, когда охранник ударил Эрика.

— У рыцаря должен быть свой айпод.

Самир понизил голос:

— Я загрузил для тебя Седьмую симфонию Чайковского. Фантастическая композиция. Думаю, она тебе понравится. Может быть, она вернет тебе любовь. Помни мою семью. Мою историю.

Самир отпустил его руку и встал. Эрик остался сидеть на полу.

— Я обещаю.

Самир поднял руку для приветствия.

— Инша Аллах.

Он вышел через низкую дверь, оставив свет включенным. Снова раздался скрип от задвигаемого снаружи засова. Эрик посмотрел на маленький серебристый плеер в руке. Чайковский. Фантастическая композиция. Но у него не было наушников, поэтому послушать он не мог. Эрик придвинул колени к себе и попытался вспомнить какие-нибудь композиции Чайковского. Он раньше никогда не слышал о Седьмой симфонии. Странно. Он вдруг начал думать о Пятой. Она напоминала Пятую симфонию Бетховена, но у Чайковского не было такой жесткой структуры. Сначала основная мелодия. Неровная ми-минор. Ре-минор, которая вначале теряется за главной мелодией, но затем вырывается вперед. Эрик напевал для себя. Голос был слабым и дрожал. Бас понизился на октаву. Вторая секция звучала больше как классический Чайковский, мощный и яркий, с ведущими духовыми. Эрик услышал шум за дверью и скрип отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, и он улыбнулся в проем.

— У меня, к сожалению, нет наушников, но я постараюсь помнить Чайковского.

— Особо нечего помнить. Гомосексуальная псина, испорченная холерой и водкой.

Внутренности сжались, когда Эрик встретился взглядом с Ахмадом. Эрик отпрянул в глубь камеры.

— С кем ты разговаривал? С Самиром Мустафом? Мне показалось, я видел, как он выходил отсюда.

Эрик рефлекторно посмотрел на айпод. На секунду дольше, чем нужно. Ахмад улыбнулся.

— Ты получил подарок?

Эрик сжал плеер в руке. Ахмад спокойно облокотился на стену и осмотрелся.

— Довольно грязное здесь место, но ничего лучше предложить не могу. Мы не рассчитывали запирать тебя тут. Мы подготовили для тебя гораздо более красивое помещение. Но вещи и обстоятельства изменились.

Эрик молчал.

— Значит, Самир был здесь и миловался с тобой? Подарил прощальный подарок? Не понимаю, почему все ходят с этими штуками в ушах. Идиотизм. Вы пропускаете все, что происходит вокруг. Не воспринимаете детали. Детали — это самое важное.

— Что вы собираетесь со мной сделать?

— Не люблю разговаривать с человеком, который не смотрит мне в глаза.

Эрик взглянул на него.

— Что я собираюсь с тобой сделать? Прежде всего я оставлю тебе эту ночь. Не люблю торопиться. Завтра рано утром мы поговорим. Не буду хитрить — тебе будет нелегко. Понимаешь, мне важно получить всю информацию. И я должен быть уверен, что ты говоришь правду. В моем мире есть только один способ гарантировать это.

Эрик не выдержал огненного взгляда Ахмада. Он снова опустил глаза на свои бледные руки. На свету он заметил, что на них много ссадин, а два сустава на левой руке покрыты запекшейся кровью. Ахмад шевельнулся, и что-то щелкнуло. Как будто оружие.

— Вытяни руку. Нет, не эту с музыкальной штуковиной. Другую. Пустую.

Сердце бешено билось в груди, когда Эрик после секундного сомнения медленно протянул дрожащую руку.

— Открой ладонь. Не шевелись.

Что-то пролетело по воздуху и тяжело упало на ладонь. Эрик посмотрел на маленький предмет. Матовая серая верхушка на блестящей меди. Пуля.

— Я тоже умею дарить подарки. Теперь она, наверное, выглядит угрожающе, но спустя несколько часов нашего разговора она станет самой ценной для тебя вещью. Этот кусочек свинца будет для тебя ценнее чистого золота. Когда она наконец придет, ты примешь ее с распростертыми объятиями.

Ахмад выпрямился.

— У тебя впереди долгая ночь. Позаботься о том, чтобы помириться со своим Богом.

Ахмад ушел, больше ничего не сказав. Перед тем как уйти, он выключил свет. Дверь захлопнулась, и щеколду задвинули обратно. В кромешной темноте был особый символизм. В одной руке лежал плеер. В другой — пуля. Бесконечная музыка и бесконечная тишина.