Новый Мир ( № 3 2009) - Новый Мир Новый Мир

Андрей Немзер. Русская литература в 2008 году. — “Время новостей”, 2008, № 237, 22 декабря <http://www.vremya.ru>.

“<...> Сараскина решилась написать книгу, с одной стороны, сейчас невозможную , с другой же — крайне нужную всем, кому есть дело до судьбы и личности Солженицына. Включая тех его оппонентов, что заинтересованы в поиске истины, а не в низвержении ими же из сплетен и передержек изваянного „кумира”. Чудеса, конечно, случаются, но едва ли мы скоро прочтем более фундированную, внятную и проникновенную биографию Солженицына. И это искупает все погрешности, которые можно отыскать в работе Сараскиной”.

См. также: Ольга Лебёдушкина , “Интеллигенция и есть сознание...” — “Дружба народов”, 2008, № 12 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

Лиза Новикова. “Я потом, что непонятно, объясню”. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2008, 20 декабря <http://www.chaskor.ru>.

“Я не знаю, как мы посмотрим на „День опричника” или на „П5”, когда действительно окажемся на строительстве ВРС (Великой Русской стены) или в пасти крокодила Хуфу, но пока такие сатирические опыты кажутся необходимым чтением”.

“Я, например, все высматриваю нового Салтыкова-Щедрина, который, разбираясь в сегодняшних уголовных и политических хрониках, умел бы и остроумно обобщать. Как, например, в „Господах ташкентцах”. Вот бы скрестить Юлию Латынину с Владимиром Сорокиным и добавить немного Виктора Пелевина! У нас очень не хватает настоящей умной сатиры”.

О Солженицыне — не по лжи. — “Литературная газета”, 2008, № 50, 10 декабря.

Говорит Юрий Кублановский: “Миссия же Солженицына была — сказать соотечественникам и миру во всю мощь дарования правду о русской катастрофе: революции и ее последствиях. И до последнего Солженицын не верил, не хотел верить, что это — необратимая катастрофа, что это — окончательная гибель русской цивилизации”.

Анатолий Осмоловский. Удовольствие от искусства. — “Художественный журнал”, 2008, ноябрь, № 69.

“„Искусство во все времена, начиная с ранней античности и до наших дней, было связано золотой пуповиной с правящим классом” — эта справедливая мысль Клемента Гринберга осаживает чрезмерно ретивых поборников „сопротивления” до сих пор. Стоит подчеркнуть, что в этой мысли очень важна метафора „золотой пуповины”: она подчеркивает неявную связь, связь, которую в критическом угаре можно и позабыть. С другой стороны, эта метафора констатирует относительную независимость искусства — его способность жить самостоятельной жизнью и даже занимать в известной мере критическую позицию. Но самой центральной категорией является понятие „правящего класса”. Если в результате революции правящий класс может меняться (что на краткий миг произошло в России с 1917 по 1924/25 г.), то и искусство начинает „служить” не буржуазии, а новым „господам” — рабочему классу. Троцкий в одной из статей справедливо отмечал, что футуристам очень повезло — их возникновение и творческий рост пришелся на переломный момент революции. Именно благодаря этому совпадению у футуристов появился шанс реально трансформироваться — преобразоваться из скандалезных декадентов в новую поэзию новой рабоче-крестьянской республики. Как мы помним, эта трансформация произошла: поэзия зрелого Маяковского по поэтике, синтаксису, структуре и темам разительно отличается от Маяковского раннего. Маяковский не только состоялся как поэт, но и на долгие годы заложил основания советской поэзии, которые эксплуатировались с разной степенью убедительности Асеевым, Сельвинским, Евтушенко, Вознесенским, Рождественским (это только самые известные). Развитие поэтики Маяковского — очевидное доказательство связи между искусством и правящим классом, с одной стороны, и реальностью происшедших в ходе революции перемен — с другой”.

Павел Пепперштейн. Социология московского концептуализма. В беседе участвовали Полина Жураковская и Виктор Мизиано. Материал подготовила Полина Жураковская. — “Художественный журнал”, 2008, ноябрь, № 69.

“Московский концептуализм сейчас вновь становится актуальным. Причем молодежь реагирует на него очень живо и не ощущает по отношению к нему особой временной дистанции. Не думаю, что причина здесь в том, что сейчас сложились аналогичные или сколько-нибудь похожие на советскую эпоху общественные условия. Я не вижу ни малейшего сходства — несмотря даже на опять устанавливающийся тоталитаризм. На микроуровне этот тоталитаризм совсем другой, и он несет с собой совсем другой воздух, другую воду, другой огонь — другие стихии. Противостоять ему можно лишь через борьбу, через предельное напряжение всех сил. Московский концептуализм же существовал в очень идиллическом режиме. Это позволило ему воспарение, которое он собой и являет. Московский концептуализм — это высокий стиль, одно из наиболее ярких его проявлений в истории искусства. Отсюда и противоречия его актуального существования. В настоящий момент, когда капитализм окончательно этаблировался в России и экономически, и политически, т. е. с приходом Путина — можно чисто умозрительно представить возможность другого развития московского концептуализма в актуальных условиях. Так, закономерным было бы ожидать от него возрождения критического подхода и аналитики неокапиталистической культуры, в которой окажутся задействованы как старые приемы анализа советской культуры, так и выработаются новые. Однако беда московского концептуализма в том, что он оказался вписан в орбиту явления, которое называется „современное искусство” и которому он, на самом деле, глубоко антагонистичен. Как типичный московский концептуалист я всегда терпеть не мог современное искусство. <...> Современное искусство в том виде, в каком оно существует сейчас, представляет собой одну из сугубо колониальных структур, которая навязывается всем колонизированным территориям наравне с Макдоналдсом и прочими явлениями”.

“Советская власть сакрализовала и, по сути, реконструировала оппозиционную русскую культуру царского времени. Этим деянием она дала мощный импульс всей оппозиционной контрсоветской культуре. Все мыслили в этих категориях. Предполагалось, что оппозиционно мыслящие люди будут впоследствии также канонизированы, в соответствии с той же логикой, согласно которой советская власть канонизировала Толстого, Некрасова, Белинского и Чернышевского. Но получилось по-другому. С исчезновением советского мира исчезла и большая русская культура. Один из главных вопросов теперь — куда поместить концептуализм. Я уже сказал, что это высокий стиль, большая культура. Для того чтобы его правильно разместить, необходимо реставрировать большую культуру. Но этого нельзя добиться в условиях тоталитаризма наших дней, даже если ввести цензуру. Только в условиях социализма человек может противостоять бытию в целом”.

Виктор Пивоваров. Зачем Кабакову орден. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 23 декабря <http://www.polit.ru>.

“В последнее время произошли некоторые события, которые стали предметом широкого непубличного обсуждения. Имеется в виду присуждение титулов почетных членов Академии художеств России бывшим нонконформистам Оскару Рабину, Владимиру Немухину, Эдуарду Штейнбергу, Эрику Булатову, Илье и Эмилии Кабаковым, а также вручение Президентом России ордена Дружбы Илье Кабакову. Эти события, по самой своей сути из ряда вон выходящие, похоже, никак не комментируются в прессе и безусловно заслуживают внимательного рассмотрения и оценки”.

“Художник — это человек, одержимый Бессмертием. Это та скрытая болезнь, которая приводит к тому, что человек вообще становится художником. А кто в таком случае это бессмертие обеспечивает? Поскольку бессмертие находится за пределами нашей земной жизни, то обеспечить ее может только какая-то Высшая, трансцендентная инстанция. Каждый эту инстанцию понимает по-разному. Для одних это Бог, для других — Мировой разум, для третьих — История искусства, для четвертых — Гройс, и т. д.”.

“Когда-то давно, в другой жизни, тот же Кабаков говорил, что художник — это проститутка, кто ему заплатит, с тем он и спит. Я решительно не согласен с таким определением. Художник — это вовсе не какая-то проститутка, художник — это проститутка метафизическая! (Вот вам еще одно, согласен, может быть слишком романтическое, определение художника.) Деньги для него вторичное, признание — вот та валюта, за которую он продается”.

Ирина Роднянская. Битов и Пенелопа. — “Зарубежные записки”, 2008, № 16 <http://magazines.russ.ru/zz>.