Возвращение пираньи - Александр Бушков

Это было неправильно. Самолет, пролежавший на дне всего-то несколько д н е й, выглядит совершенно иначе. Он, несмотря на любые повреждения и разрушения, просто-напросто н е у с п е в а е т прийти в такое вот состояние...

Вынув из ножен широкий кинжал, Мазур постучал по фюзеляжу там и сям, посветил, ковырнул борт.

Не было никаких сомнений: самолет был п р о р ж а в е в ш и й. Чтобы так д о з р е т ь, он должен был валяться на дне не неделю, не месяц – многие годы... никакой ошибки, все ясно при самом беглом осмотре...

Он отогнал все и всяческие мысли, не позволяя себе расслабляться и тратить время на бесплодное умствование – становится все холоднее, пора пошевеливаться... Но ведь нет на дне д р у г о г о самолета! Вряд ли компьютерные распечатки служили для коварной дезинформации...

Примерившись, отвалил справа налево погнутую дверцу, очень похожую на автомобильную, – тягучий скрип, из проема брызнули рыбешки. До половины просунувшись внутрь, Мазур посветил вокруг – и, убедившись, что не рискует напороться на какой-нибудь острый обломок или запутаться в чем-то, пролез в салон.

Передние кресла сорвало ударом. Осторожненько попробуем их отодвинуть, выкинем одно, потом другое... вот так... Сразу стало просторнее. Та-ак...

Груда костей на полу. Два черепа, две грудные клетки... точно, их было только двое. Пресная вода не так разъедает, как соленая, кости сохраняются дольше... череп пробит, видимо, при ударе швырнуло головой на что-то твердое, угловатое... а этому поломало руки-ноги... может, и обоим поломало, кости так перепутались, что их не разделишь при беглом осмотре на двух индивидуумов... Много времени прошло, разложились, потом в дело вступили рыбешки, работающие не хуже грифов-стервятников...

Остатки одежды? Похоже. Секунду поразмыслив, движимый скорее рефлексами, Мазур принялся осторожно выгребать из салона всякий хлам – кости, проржавевшую винтовку, какие-то деревяшки – и бросать в сторону. Ржавое мачете, часы – ремешок, конечно, сгнил и исчез бесследно – распахнутый чемодан, пластиковый, потому и уцелел в воде... Стоп!

Он поворочался в полностью опустевшем салоне, шаря вокруг снопом света, внимательно осматривая все уголки. Если что-то и напоминает пресловутый «дипломат» – так это небольшой, очень тяжелый чемоданчик, скорее футляр, никелированный, к ручке прикреплен браслет полицейских наручников – а другой браслет, вероятнее всего, был защелкнут на запястье одного из тех двух.

Мазур добросовестно попробовал его открыть – не поддался. Ну и черт с ним, не стоит терять время... Еще раз огляделся – нет, больше ничего не видно, вычистил салон на совесть...

Со всеми предосторожностями выбрался наружу. Отталкиваясь ластами от дна, перемещаясь большими лягушачьими прыжками, обошел самолет вокруг, тщательно светя во все ямки, на каждый подозрительный бугорок. Расширил круг. Вскоре понял, что это бесполезно – в одиночку нечего и думать о скрупулезных поисках. Никелированный трофей – единственное, что внушает надежду... но как быть с в о з р а с т о м самолета? Ну, в конце концов, на милой Родине могли и не сказать всего – очередные недомолвки, это будет продолжаться, пока стоит мир... Нет, но это ведь не вяжется с очень и очень многим...

Решившись, он погасил фонарь, поднял левой рукой тяжеленную добычу, оглянулся и, узрев на фоне зеленоватого полумрака тонкую вертикальную полоску троса, поплыл к ней...

Опа! Правую ногу свело-таки судорогой. Встав на грунт, выхватив нож, Мазур ткнул кончиком в икру, содрогнулся от укола. Не похоже, чтобы особенно уж помогло, нога так и подсекалась, клоня тело вправо. Это уже не судороги – онемение ног, явственная дрожь в мышцах, резкий озноб. Третья стадия переохлаждения, пора уходить... до поверхности секунд десять... ну, восемь, тогда никакой кессонки...

Свободной рукой Мазур расстегнул пояс с грузилами, сбросил. И пошел вверх, стараясь не обгонять собственные пузырьки воздуха, непрерывно выдыхая: воздух уже начал понемногу распирать легкие, как всегда бывает при свободном всплытии... главное, подавить инстинктивное желание вдохнуть... обойдется, прорвемся... тело немеет, черт, мышцы так и дергает, кажется, что вместо кожи на тебя натянули чехол из гибкого льда...

Рывком выпрыгнул из воды по пояс. Перевалил чемоданчик в лодку, обеими руками ухватился на протянутый вдоль резинового борта трос, выплюнул загубник и пару секунд висел в такой позе, прислушиваясь к собственному телу. Ноги захолодели, но нет ни икоты, ни непрестанной зевоты... Мазур выкрикнул что-то нечленораздельное, с обжигающей радостью услышал собственный голос – ну вот, не достигло охлаждение по-настоящему о п а с н о й черты, вовремя убрался из воды...

Подтянувшись на руках, перевалился в лодку и долго лежал, придавленный тяжестью акваланга, упершись левой щекой в свой трофей, казавшийся куском антарктического льда. На ощупь расстегнул пряжки, сбросил акваланг с плеч, отодвинулся от загадочного чемоданчика и лежал еще несколько минут, содрогаясь в ознобе, но тем не менее охваченный откровенно звериной радостью: выбрался, выжил, остальное чепуха...

Дрожа, постукивая зубами, дотянулся до коротких весел с овальными широкими лопастями. Тьфу, якорь... Не тратя времени, дернул свободный конец троса, развязал узел, выкинул трос за борт и неуклюже погреб к берегу. Вокруг, казалось, стоит ледяная сибирская зима. Любое дуновение ветерка обдавало промозглым холодом, зубы клацали, свидетелей не было, и Мазур позволил себе чуть-чуть поохать:

– А-вва-вва-вввааа....

Сразу стало чуточку легче.

Когда лодка с хрустом придавила днищем мелкие камешки на берегу, к нему бросились Ольга с Кацубой – подполковник держал наготове бутыль с индейским эликсиром, Ольга торопливо протянула огромное одеяло, красное в черную клетку – Мазур видел его в палатке, нет сомнений, оно как раз и было предназначено для...

Без малейшей брезгливости Мазур накрылся одеялом, стянул мокрые насквозь плавки и принялся растираться, жахнув предварительно полный стаканчик зеленоватой жидкости. Во всем теле еще ощущалось некоторое онемение, но это довольно быстро прошло – все-таки не арктические воды, выскочил вовремя...

– Эй, эй! – прикрикнул он, заметив, что Ольга, повертев в руках тяжелый никелированный футляр, пытается справиться с замком. – По-моему, сеньорита, вы превышаете свои полномочия...

– Уверен? – спросил Кацуба с каким-то чрезвычайно кислым видом.

– Что там за самолет? – спросила Ольга, послушно отставив чемоданчик.

Тут только до Мазура дошло.

– С а м о л е т? – повторил он медленно. – А откуда ты вообще знаешь...

Кацуба тоскливо вздохнул, присел на камень и спросил Ольгу:

– Мы как, будем устраивать дешевое кино с дикими выкриками и потрясанием оружием?

– Зачем? – спросила она, избегая взгляда Мазура. – Мы достаточно цивилизованные люди...

До Мазура продолжало д о х о д и т ь – помаленьку, сквозь некую пелену. Все он понимал, но боялся самому себе признаться, что так оно и есть.

– Ладно, – сказал Кацуба, тоже не глядя на него. – Валяйте, сеньорита, вытаскивайте, что там у вас... Ведь есть?

Она кивнула, полуотвернувшись, с хрустом рванула тонкую подкладку пятнистой куртки, вскинула глаза, со странной смесью бесшабашного вызова и смущения протянула руку с большой овальной бляхой. Настороженно глянула на Кацубу:

– Вы, я думаю, достаточно опытный человек, чтобы держать себя в рамках...

Выпростав руку из-под необъятного одеяла, Мазур взял у нее тяжелую бляху. Эмалевый многоцветный герб Санта-Кроче. Крылатая шпага во всю длину бляхи. Надпись двумя полукругами: «депто де насьональ гуардиа», номер, еще какие-то значки, наконец, между полудугами надписей две черные эмалевые буквы. Е и М. «Эскадрон смерти», который приличия ради прячется за аббревиатуру «ескадрон моторизадо»...

– Я знаю, что о нас пишут и болтают за границей, – сказала Ольга, глядя на него с той же смесью лихого вызова и смущения. – Ну а мы – вот такие...

– Ого, – сказал Кацуба, глянув на те самые непонятные Мазуру значки. – Везет вам, сеньорита, я майора получил, будучи старше вас годочков на десять...

– Ничего тут нет от везения, – отрезала она. Вдруг шагнула к Мазуру, ухватила его за торчащие складки одеяла и выпалила с нешуточной яростью: – Но если ты посмеешь подумать, что я в интересах дела была способна... Только посмей!

– Да не смею я, не смею, – сказал Мазур устало. – Честное слово, и в мыслях нет...

Он не был потрясен. И удивлен не был. Ничего не было, кроме тоскливой отрешенности. Ручаться можно, профессиональное подсознание давно произвело все необходимые умозаключения и все расставило по полочкам, но нечто д р у г о е мешало облечь эти жестокие истины в слова. Чего-то в этом роде он и ожидал. Очень уж все было хорошо...

Где-то на периферии сознания тем временем неутомимо щелкала холодная логическая машинка, приводя в систему все то, что прежде казалось несообразностями, случайностями, совпадениями и пустяками. Вот почему она так хорошо умела стрелять и прекрасно владела рукопашным боем. Вот почему на их пути то и дело как нельзя более кстати возникали спецназовцы капитана Эчеверриа – ее, конечно же, берегли и подстраховывали со всем рвением. Вот почему им так легко удалось вырваться из лап продажного лейтенанта в Санта-Кроче. Вот почему лейтенант форменным образом описался в кабинете шефа – перед ним стояла не просто столичная штучка с кучей серьезных рекомендательных писем, а майор «эскадрона смерти»: действительно, описаешься... Вот почему она обошлась с теми подонками на катере так безжалостно: школа «эскадрона», та еще выучка... Все укладывалось в стройную систему.