Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия

— Как она выглядит?

Я попытался объяснить. Джинсы, теннисные тапочки, кудрявые волосы — это Саша понял, остальное я описать не сумел. Невозможно дать словесный портрет прекрасного виде́ния. Она ни на кого не была похожа. Я попытался составить портрет-робот, хотя рисовать учился только в детском саду, с тех пор не практиковался и способностей живописца не имел. Я взял жирный карандаш и уголек, нанес на бумагу несколько линий, растушевал их и решил, что получилось похоже. Если включить воображение. Я показал портрет Кристиане.

— Ты когда-нибудь видела эту девушку?

— Похожа на кобылицу с развевающейся на ветру гривой.

— Это девушка с кудрявыми волосами.

— В библиотеке таких полно.

Я обвел взглядом зал. Вокруг большого стола действительно сидели девицы с локонами.

— Знаешь, Мишель, тебе бы следовало взять несколько уроков рисования.

— Слишком поздно. Кто ты по знаку зодиака, Кристиана?

— Козерог, с восходящим Скорпионом.

— А твой муж?

— Он тоже Скорпион.

— Чтобы хорошо ладить, нужно родиться под одним знаком зодиака?

— Вреда от этого не будет. Ты что, стал интересоваться гороскопами?

— С научной точки зрения. Я веду расследование. Вообще-то, я пришел взять «Утро магов», но не нашел книги на полке.

— Не знаю, по какой причине, но авторство приписали Повелю. Хочешь ее прочесть?

— А что, не сто́ит?

— Это ловушка для дураков. Ты заинтересовался гороскопами, хочешь прочесть «Утро магов»… Только не говори, что веришь в зеленых человечков!

Я проводил долгие часы в «Синематеке», сидел в зале, сколько выдерживал. Мне приходилось ходить на занятия в лицей и проводить много бесполезных часов за партой. Я посмотрел бесконечное количество фильмов. Потрясающих, смешных, барахляных, предвоенных. Самоотверженно выдержал Дрейера[170] и Одзу,[171] ретроспективу немых мексиканских комедий, насладился игрой Луизы Брукс[172] и творчеством Фрица Ланга.[173] Я садился в глубине зала, на одно и то же место у двери, чтобы не пропустить ее, если она появится. Я стал завсегдатаем. Со мной начали здороваться, интересоваться моим мнением. Так я познакомился с Уильямом Делезом. Он был помощником режиссера. Работал с постановщиком, чей антиколониалистский фильм так и не вышел на экраны из-за происков трестов и «грязных» капиталистов. С тех пор Уильям больше не участвовал в съемках и тратил время на разговоры о кино, кадрил девушек и рассказывал анекдоты. Он был высоким, с густыми, торчащими в разные стороны волосами, и женщины вечно просили его пересесть. Уильяму это надоело, и он обосновался на заднем ряду. В первый раз он занял мое кресло, но, как только я пришел, тут же подвинулся, и с тех пор мы всегда сидели рядом. Тот, кто приходил первым, держал место другому. Во время сеанса Уильям делал пометки в толстом блокноте и потом с трудом разбирал свои записи. Иногда он опаздывал и тогда спрашивал: «Что она сказала?», «Что он ответил?», «Он не выключил свет, когда выходил?» — или говорил: «Видел, какой грубый монтажный стык, просто ужас!» В конце сеанса Уильям отправлялся в холл размять ноги и походя выносил вердикт: «Великий фильм» или «Будем надеяться, что следующий окажется интересней». А еще он любил комментировать кино по ходу дела и иногда менял мнение на прямо противоположное: «Если подумать, фильм — полное дерьмо» или «В конечном итоге тут есть о чем подумать». Я не хотел ни с кем знакомиться, вступать в разговоры, что-то обсуждать. После просмотра «Поездки в Токио» Уильям спросил: «Вы что, немой?» — я ответил: «Нет», и после этого мы долго не разговаривали. Как-то раз я был в хорошем настроении — мне очень понравился фильм Дугласа Сёрка «Слова, написанные на ветру» — и решил проявить учтивость:

— Неплохо, верно?

— Ты тоже киноман?

— По правде говоря, нет. Я ищу молодую женщину. Мой друг — он знает, что говорит, — считает, что рано или поздно она здесь появится. Вот я и жду.

Уильям вопросительно вздернул брови, я не пожелал вдаваться в детали, но решил показать ему мой так называемый портрет.

— Никого не напоминает?

Уильям повертел рисунок в руках, как будто пытался вспомнить, потом спросил:

— Это Бетт Дэвис?

Мне пришлось в нескольких словах изложить суть дела. Зал постепенно заполнялся зрителями.

— Красивая история… — задумчиво произнес Уильям. — Я как раз ищу сюжет для сценария моего первого фильма. Начало мне нравится. Расскажешь потом продолжение.

Перерыв закончился, и на экране появились заглавные титры следующего фильма «Вера Круз» Роберта Олдрича.

— Если случайно встретишь ее…

— Что я должен буду сказать?

На нас зашикали, и я сел на свое место, пытаясь подобрать слова, но ничего не придумал. Уильям не отрываясь смотрел на экран. Вестерн действительно был отличный.

Я продолжал перемещаться по треугольнику, расширив на сто метров периметр поиска. Тщетно. Прошли месяцы. Мы каждый день встречались с Уильямом, он спрашивал, как дела, и расстраивался, что его сценарий застопорился.

— Почему ты не хочешь сочинить историю?

— Кино должно быть отражением реальности. Пора бы тебе сдвинуться с мертвой точки. Может, найдешь другую женщину? Нужно слегка оживить действие. Если ты будешь единственным героем, я не смогу написать диалоги.

— Какой у тебя знак зодиака?

— Я Телец, но у меня серьезная проблема. Мама не помнит точного часа моего рождения. Представляешь? Нет никакой возможности определить мой восходящий знак. А ты кто по гороскопу?

— Я Весы, хоть и не знаю пока, как относиться ко всем этим астрологическим делам.

— Идешь в «Синематеку»? На следующем сеансе показывают «Детей райка». В авторской версии.

— Лучше прогуляюсь по улице Суффло.

У меня появилось неприятное чувство, что история повторяется. Раньше со мной такого не случалось. А потом вдруг вспомнил «Белые ночи». Как же я любил эту книгу! Романтический юноша встречает на улице незнакомку в отчаянном положении, мечтает о ней, ходит по пустынному Санкт-Петербургу, пытаясь отыскать девушку, но его грезы разбиваются о жестокую реальность. Разница заключалась в одном: во мне жила уверенность. Я не мог обмануться. Я не был мечтателем. Я ждал. Во второй половине дня мимо Люксембургского сада проходят тысячи людей. Я загадывал неисполнимые условия: одиннадцатая женщина, вышедшая на перекресток с улицы Мсье-ле-Пренс, или восьмая, вышедшая из метро, или тринадцатая, вышедшая из тридцать восьмого автобуса, будет Она. Что за глупость. Она может пойти по другой улице, в двадцати метрах от Мсье-ле-Пренс, или вообще жить в другой стране. Несколько раз мне почудилось, что я ее вижу. Силуэт, волосы. А если она сменила прическу, я ее узнаю? Я плохо помнил форму лица. Что, если она вообще сотрется из моей памяти? Время от времени я спрашивал себя, не привиделась ли мне наша встреча? Может, это игра воображения или надо мной посмеялся герой «Белых ночей»? То, чем я сейчас занимаюсь, напоминает поиск песчинки в пустыне. Я загадал в последний раз: «Если она не появится через пять минут, я уйду».

И ушел. Присоединился к Уильяму, когда свет в зале начал гаснуть. Он сберег для меня место.

Следующим вечером, когда мы ужинали «под телевизор», зазвонил телефон. Жюльетта, как всегда, первой схватила трубку и ответила.

— Это Мишеля, — с удивленным видом сообщила она.

— Кто его спрашивает? — недовольно поинтересовалась мама.

— Не знаю. Какой-то мужчина. Хочет поговорить с Мишелем.

Мама нахмурилась. Я взял трубку.

— Мишель, это Саша. Я не вовремя?

— Все в порядке.

— Я прочел в газете информацию, которая может вас заинтересовать. Бержье и Повель, авторы «Утра», устраивают пресс-конференцию для журнала «Планета». Вот я и подумал…

— Вы правы. Где?

— В театре «Одеон».

— Когда?

— Сейчас.

Я был в дверях, когда услышал мамин возмущенный возглас: «Куда ты, Мишель?» — но отвечать не стал.

6

Я бежал — ни на что не надеясь, ради очистки совести. Бежал, бросив вызов богам. А может, они болели за меня. Скоро я это узнаю. Сотни зрителей вышли из театра «Одеон» и собирались группками на площади. Полицейские заворачивали машины. Если она и была там, я ни за что не найду ее в толпе. Над площадью поднимался гул голосов. В воздухе витало нечто мистическое. У людей были просветленные лица. Я поднялся по ступеням, стал выискивать ее взглядом и вдруг заметил у дверей мима Дебюро.[174] Что это, если не знак судьбы? Она разбрасывает вокруг нас мелкие камешки, чтобы мы могли найти дорогу. Высокий и длиннорукий, с костистым угловатым лицом, наделенный природной грацией, Дебюро пожимал руки поклонникам и что-то оживленно говорил. Я подошел, он обернулся, посмотрел на меня черными глазами и улыбнулся. Тепло и нежно. Как будто знал меня.