Гордость и предубеждение - Джейн Остин

И если в XIX веке Джейн Остин нашла ценителей в лице Вальтера Скотта и Дж. Г. Льюиса, то в XX веке о ней пишут Вирджиния Вульф и Эдвард Морган Форстер, Ричард Олдингтон и Сомерсет Моэм, Ральф Фокс и Кингсли Эмис, Сильвия Таунсенд Уорнер и Ребекка Уэст, Джон Бойнтон Пристли и В. С. Притчет.

Лишь Фокс и Эмис выступают в роли «хулителей». Признавая за Остии «иронию», «критику», «способность правильно анализировать свои персонажи», Фокс ставит ей в вину то, что она смотрит на жизнь глазами своего общества и своего времени.[57] Он совершает ошибку, столь характерную для многих критиков 30-х (и, к сожалению, не только 30-х) годов: он судит о Джейн Остин, исходя не столько из того, какой она была, сколько из того, какой, с его точки зрения, она должна была бы быть. То же отсутствие историчности — в оценке Кингсли Эмиса. Он дает своей статье броское название: «Что стало с Джейн Остин?», поясняя его в подзаголовке: «Мэнсфилд Парк». Эмис повторяет, почти дословно, рассуждение Фокса о «сдаче позиций». (Невольно спрашиваешь себя: неужели Эмис читал Фокса? Впрочем, конечно, это простое совпадение). В статье Эмиса есть известная доля логики: «Мэнсфилд Парк» действительно уступает двум первым романам в наглядности социальной сатиры. В нем нет «двухмерных» сатирических характеров типа леди де Бёр или мистера Коллинза. Однако из этого вовсе не следует, что сатира в этом романе полностью отсутствует. К тому же «Мэнсфилд Парк» — не последний роман Джейн Остин. Это середина пути — после него она написала еще два романа. И если «Мэнсфилд Парк» — некоторое отступление, то «Нортенгерское аббатство» и «Убеждение» опрокидывают поверхностную схему Эмиса.

Пожалуй, ближе всего к пониманию Джейн Остин подошли Вирджиния Вульф и Эдвард Моргая Форстер. Это и неудивительно; при всем несходстве их дарований, в них есть черты, роднящие их с Джейн Остин. Для Вирджинии Вульф это «непроницаемость», о которой уже говорилось выше, свойство, которым сама она владела в высокой степени. «Из всех великих писателей Джейн Остин труднее всего „поймать на величии“», — писала Вирджиния Вульф, восхищаясь «особой законченностью и совершенством ее искусства».[58] Для Э. М. Форстера это, наряду с «непроницаемостью», — удивительная объемность характеров (свойство это характерно и для первых, лучших романов Вульф). Форстер называет эти характеры «объемными» в отличие от «плоских», которыми изобилует литература не только прошлого, но и настоящего.[59] Он пишет: «Почему герои Джейн Остин доставляют нам каждый раз новое наслаждение по сравнению с тем же наслаждением, которое мы испытываем, читая Диккенса? Почему они так хорошо комбинируются в диалоге? Почему заставляют друг друга выявлять себя, не прилагая к тому никаких усилий? Почему они никогда не актерствуют?.. Наилучший ответ заключается в следующем: герои ее, хотя они меньше, чем герои Диккенса, размерами, организованы более сложно. Они проявляют себя во всех отношениях, и, предъяви мы к ним требования еще более высокие, они все равно оказались бы на высоте».[60]

Сомерсет Моэм посвящает Джейн Остин специальную главу в книге «Десять авторов и их романы», в которой рассказывает о десяти шедеврах мировой литературы. «Гордость и предубеждение» занимает почетное место в списке, включающем также «Тома Джонса», «Красное и белое», «Отца Горио», «Дэвида Копперфилда», «Мадам Бовари», «Моби Дика», «Грозовой перевал», «Братьев Карамазовых» и «Войну и мир».

«Юмор был самым драгоценным ее свойством», — пишет Сомерсет Моэм,[61] который воссоздает картину жизни в английской провинции тех лет, восхищаясь редким умением Джейн Остин осветить блеском таланта даже самые, казалось бы, обыденные темы. «Ее интересовало обыкновенное, а не то, что зовется необыкновенным. Однако благодаря остроте зрения, иронии и остроумию, все, что она писала, было необыкновенно».[62] Моэму вторит Сильвия Таунсенд Уорнер, которая восхищается сатирой Остин «с ее неуловимой абсурдностью, с ее сведением величественного к смешному», объектами которой были «та или иная разновидность притворства — в чувствах, манерах, помпезности».[63] Интересны наблюдения Уорнер над стилем Остин, в частности, мысль об использовании разговорных штампов тех дней — «штампы используются для того, чтобы передать презрение автора к штампам».[64] Не менее интересны замечания о роли детали в романах Остин: часто через деталь Остин передает мысль, которая нигде в тексте романа не выражается прямо.

Джон Бойнтон Пристли пишет об Остин в книге «Английские комические герои».[65] Величайшим достижением Джейн Остин в плане комедии он считает характер мистера Коллинза. «Джейн Остин знакомит нас с целым собранием снобов, — пишет Пристли, — и мистер Коллинз, конечно, член этого общества. Он стоит в стороне от всех, ибо он не обычный сноб. То, что мы называем снобизмом, стало для него всепоглощающей страстью; низкопоклонство и чинопочитание превратилось для него в поэзию».[66]

Ричард Олдингтон задает вопрос, который волнует всех, кто задумывается о популярности Джейн Остин в XX веке. Почему ее романы живут? Почему, несмотря на то, что манеры и эпоха, породившие их, давно ушли в прошлое, они продолжают трогать и волновать читателей? Ответ на этот вопрос Олдингтон видит в том, что Джейн Остин была большим художником, обладавшим умением «жить жизнью своих героев и передавать это чувство читателям». Он добавляет: «Диккенс владел этим даром, но погрешности вкуса, предрасположенность к мелодраме, сентиментальности и карикатуре часто ослабляли его. Дар этот у Джейн Остин был, возможно, более скромным и сдержанным, но зато вкус ее был безупречен, и она никогда ему не изменяла».[67]

К сказанному Олдингтоном хотелось бы добавить всего несколько слов. Джейн Остин принадлежит к тем редким художникам, которые появляются задолго до того времени, когда их достижения могут быть должным образом оценены. Не случайно то, что она не нашла подлинного понимания ни у своих современников, ни в XIX веке. Лишь в XX веке, когда жанр романа пережил значительные изменения, творчество ее получило, наконец, признание. Это связано, в первую очередь, с предельной, по тем временам, объективизацией повествования, со стремлением отказаться от прямого поучения, заставив героев жить собственной, независимой от автора, жизнью. Не случайно также и то, что «наследники» у Джейн Остин появились лишь на рубеже XX века. Выше говорилось уже о Генри Джеймсе, сознательно проводившем принцип «непроницаемости» через все свое творчество. Э. М. Форстер, так же, как Остин, блестяще владеет даром иронической «инсинуации». Из мелких событий обыденной жизни он воссоздает удивительно емкие и значимые картины эпохи («Путешествие в Индию», «Хауардс Энд»). Айви Комптон-Бернетт сделал остиновский диалог сердцевиной своего повествования, сведя до минимума авторский текст. Можно было бы назвать еще нескольких «наследников». Впрочем, употреблять этот термин следует с осторожностью; лучше говорить, по-видимому, о чертах сходства между Джейн Остин и этими писателями, которых отделяет от нее столетие.

И, наконец, причина вечной молодости Остин — в ее тонкой иронии и веселом смехе. Непреложные истины, внешне с почтением принимаемые ею, подвергаются ироническому осмеянию; смех ее не только веселит, но и будит мысль и подтачивает самые основы ложных общественных принципов. В этом непреходящее значение иронии Остин, ее гуманность и этическая ценность.

О романе

Судя по записи, сделанной Кассандрой Остин, «Первые впечатления» (первый вариант романа «Гордость и предубеждение») создавались между октябрем 1796 года и августом 1797 года. Таким образом, «Первые впечатления» были написаны сразу же после «Элинор и Мэриэн» (первый вариант романа «Разум и чувство»), но предваряли окончательный вариант «Разума и чувства». 1 ноября 1797 года отец Джейн отправил письмо издателю Кэддлу, в котором предлагал ему отпечатать за счет автора или каким-либо другим способом «рукопись романа в 3-х томах, объемом приблизительно с „Эвелин“ мисс Берни». Предложение это было отклонено Кэддлом с обратной почтой. Больше название «Первые впечатления» в переписке семейства Остин не появляется. Окончательный вариант романа получил название «Гордость и предубеждение». Первоначальный вариант не сохранился, поэтому мы лишены каких бы то ни было возможностей для сравнительного анализа текста.

Причиной изменения заглавия послужило, очевидно, то, что в 1801 году вышел в свет роман М. Холфорд под названием «Первые впечатления».

Новое название — «Гордость и предубеждение» взято из романа Фэнни Берни «Цецилия» (1782). В пятом томе «Цецилии» доктор Листер, один из героев, так резюмирует мораль романа: «Вся эта грустная история — результат Гордости и Предубеждения. Однако, запомните вот что: если горести наши проистекают от Гордости и Предубеждения, то и избавлением от них мы бываем обязаны также Гордости и Предубеждению, ибо так чудесно уравновешены добро и зло в мире».