Удивление перед жизнью - Виктор Розов

У Маргариты Владимировны есть неопубликованный рассказ, он так и называется — «Чанг». Этот рассказ я перечитал сейчас и коротко пересказал. А тогда, давным — давно, я, откровенно говоря, больше удивлялся не фокусам Чанга, а темпераменту и горячности писательницы, вступившей в бой за дрессированную свинью. Страстная натура, она сама понимала страсти других, какими бы странными они ни были на взгляд иного человека. В частности, Маргарита Владимировна понимала страсть открывателя таланта и страсть дрессировщика Малишевского. Мы часто признаем только свои увлечения и равнодушны к чужим, даже спешим объявить их чудачеством, а порой и глупостью.

Да, Маргарита Владимировна была человеком горячим. Горячим и жадным до нового. Несмотря на то, что из‑за своей уже болезненной полноты она крайне редко покидала «Метрополь», жила она не прошлым, не только книгами по истории, в которые уходила, когда работала, а современностью. Ценя старое искусство, она не только любила современное, а радовалась любому новому его ростку — в живописи, в театральном искусстве, в литературе. Не успевал я переступить порог дорогого мне номера 409. как на меня сыпался град вопросов. Я был в то время человеком крайне любознательным. Над кроватью у меня висели листы бумаги, на которые я записывал увиденные спектакли, выставки, фильмы, услышанные концерты, лекции. Жажда знаний была у меня в те годы неистовая, хотелось объять необъятное. Да разве только у меня! Иногда на уроках истории театра или истории пространственных искусств мы, учащиеся, сговаривались между собой: кто к следующему занятию отыщет больше дополнительного материала. И на следующем уроке шел бой. Преподаватель ставил вопрос. Тот, кому он адресовался, отвечал, после чего тянулись руки с желанием дополнить — этакое соревнование. Дополняли без конца, каждый старался выложить запас узнанного, и победителем считался тот, кто уж последним тянул во второй или десятый раз руку и добавлял еще какую — ни- будь кроху сведений.

И мне было о чем рассказывать Маргарите Владимировне и Людмиле Андреевне, которая и сейчас, в своем почтенном возрасте, крайне современный человек. Вопросы летели на меня с двух сторон, и я едва успевал поворачивать голову и отвечать, отвечать… Иногда Маргарита Владимировна перебивала дочь:

— Люся, оставь Витю, он ко мне пришел.

Людмила Андреевна:

— Мама, это ты совершенно замучила Витю своими вопросами, дай ему отдохнуть… Кстати, скажите, Витя, это верно, что Бабанову в «Ромео и Джульетте» будут дублировать какие‑то две девочки?

Я отвечаю:

— Да, ее будут дублировать Альтовская и Малиновская, выпускницы нашей школы, обе очень способные артистки.

Маргарита Владимировна:

— Люся, подожди минутку. Витя, вы знаете, что в Малом театре есть такой актер — Остужев?

Я говорю, что знаю, недавно видел его в «Разбойниках» в филиале Малого на Таганской площади.

Маргарита Владимировна:

— Как он вам показался?

Я:

— Скажу откровенно, не очень понравился. Старая школа, поет, рычит.

Маргарита Владимировна:

— Витя, Витя, это великий актер, его просто затирают в Малом театре. Поверьте мне, очень большой актер.

Я не верю. Видел. Не понравилось.

В то время А. А. Остужев еще не сыграл ни Отелло, ни Уриэля Акосту, ни даже Барона в «Скупом рыцаре». Как же права была Маргарита Владимировна, называя его тогда великим, — до Уриэля Акосты, до Отелло, после которых он стал, если можно так выразиться, «общедоступно великим».

У Маргариты Владимировны вообще был особый нюх на великих людей, какой‑то редкий дар чувствовать их и любить. Уже совсем в преклонном возрасте, больная, она познакомилась с художником Нестеровым… Может быть, именно об этом сейчас читает мой визави наискосок на верхней полке в «Памятных встречах»… Маргарита Владимировна в ту пору буквально как девочка была влюблена в искусство Нестерова. Она без умолку говорила о нем, превозносила чуть ли не выше всех русских художников. Нестеров был уже достаточно знаменит, его картины украшали Третьяковскую галерею. Я также любил его «Отрока Варфоломея» и «Пустынника», но не так восторженно, не с таким категорическим признанием превосходства его таланта над другими. Только два года тому назад, желая показать сыну картины Нестерова в Русском музее Ленинграда, я и сам остолбенел от изумления, войдя в зал. Нестеров за эти годы как‑то вырос, возвысился и в чем‑то далеко вперед ушел от своих предшественников, которые ранее затмевали для меня его своим уже канонизированным величием. Именно в Нестеровском зале Русского музея я опять вспомнил Маргариту Владимировну, ее правоту.

Как и должно писателю — просветителю, Маргарита Владимировна работала много. Книги ее и сейчас выходят в новых изданиях, продолжают свою очистительную и облагораживающую деятельность. Даже в школьных учебниках в списках рекомендуемых для чтения книг есть произведения Маргариты Владимировны. А ведь это, прямо скажем, особая честь.

…Едет сейчас с нами в купе Маргарита Владимировна пятым пассажиром, и проездного билета ей не надо. Книгу везут в портфеле, в чемодане, в сумке или даже просто под мышкой.

Что особенного, ценного оставляет после себя человек на земле? Добрую память, лучшую часть души, которую ему посчастливилось передать другим.

Странная это вещь— душа! Неразменная монета. Сколько человек ни отдает себя другим — бескорыстно, безвозмездно, безоглядно, — не убывает у него доброты. Напротив, точно брошенное в землю зерно: бросил, а оно возвращается в тебя полным колосом, целым урожаем.

Мне повезло— сколько добрых людей встретил я на своем жизненном пути!

Причудливо захламленный номер 409, где не было ни окололитературных чудачеств, ни нытья по поводу и без повода. Номер 409 — один из оазисов в моей многотрудной жизни тех лет, в котором было и светло, и тепло, и задушевные беседы, и непременная чашечка крепкого душистого чая в придачу. Как это бесценно — тепло, свет, задушевная беседа, добрые глаза перед тобой и крепкий чай, особенно когда тебе бесприютно, чуждо, опасливо, далеко от родной Костромы, где‑то на самом краю света — в Москве.

Маргарита Владимировна Алтаева — Ямщикова похоронена на Волковском кладбище в Ленинграде, на Литераторских мостках. Если войти в ворота кладбища, нужно повернуть в первую же аллейку налево, дойти до конца, и там по правой стороне лежит ее прах. А сама она едет сейчас с нами пятым пассажиром в купе. Настоящие писатели не умирают, независимо от табели о рангах — великие они или не самые великие. Важно — настоящие

Голубая звезда