Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса - Артур Конан Дойль

– И он не боится грабителей?

– Адельберт не трус. Этого про него и злейший враг не скажет. Он умеет о себе позаботиться. На ночь включается сигнализация против взломщиков. Да там ничего ценного для взломщиков нет. Разве что он утащит всю эту шикарную посуду!

– А что от нее толку? – сказал Шинуэлл Джонсон тоном эксперта. – Никакой скупщик не польстится на то, чего ни переплавить, ни продать нельзя.

– Совершенно верно, – сказал Холмс. – Так вот, мисс Уинтер, если вы заглянете сюда завтра вечером в пять, я тем временем проверю, нельзя ли будет осуществить вашу мысль о том, чтобы вам лично повидать эту леди. Я крайне обязан вам за вашу помощь. Незачем говорить, что мои клиенты щедро…

– А вот этого не надо, мистер Холмс! – вскричала она. – Я же не ради денег. Дайте мне увидеть, как он тонет в грязи, и я получу все, чего добивалась. В грязи и с моей ногой на его проклятом лице. Вот моя цена. Я буду у вас завтра или в любой другой день, пока вы идете по его следу. Жирняга всегда вам скажет, где меня найти.

Я снова увидел Холмса только на следующий вечер, когда мы опять пообедали в одном из ресторанов на Стрэнде. Когда я спросил его, удалось ли ему устроить эту встречу, он пожал плечами. Затем рассказал мне всю историю, которую я изложу нижеследующим образом. Его жесткие лаконичные фразы нуждаются в небольшом редактировании, чтобы смягчить их в соответствии с правилами реальной жизни.

– Получить согласие на встречу было совсем нетрудно, – начал Холмс, – так как барышня упивается, выказывая безоговорочное дочернее послушание во всех второстепенных делах, стараясь искупить то, как она вопиюще нарушила его своей помолвкой. Генерал позвонил, что все готово, а яростная мисс У. явилась к условленному часу, так что в половине шестого кеб высадил нас перед номером сто четыре на Беркли-сквер, где проживает старый воин, – одним из тех ужасных серых лондонских дворцов, в сравнении с которым даже церковь выглядит фривольной. Лакей проводил нас в большую с желтыми шторами гостиную, где ожидала барышня: чинная, бледная, сдержанная, застывшая и далекая, как горные снега.

Не знаю, Ватсон, как мне сделать ее понятнее вам. Возможно, вы познакомитесь с ней, прежде чем мы покончим с этим делом, и вы сможете пустить в ход ваш дар слова. Она красива, но это эфирная красота иного мира, красота фанатички, чьи мысли витают в эмпиреях. Похожие лица я видел на картинах старых мастеров Средневековья. Понять не могу, как подобный зверь сумел наложить лапы на это создание не от мира сего. Возможно, вы замечали, как противоположности притягиваются друг к другу – духовное к животному, пещерный дикарь к ангелу. Но хуже случая, чем этот, еще не бывало.

Она знала, для чего мы пришли, – ведь, конечно, негодяй не терял времени, чтобы настроить ее против нас. Появление мисс Уинтер, думаю, очень ее удивило, но она указала нам на кресла, будто благочестивая аббатиса, принимающая двух нищих, пораженных проказой. Если, мой дорогой Ватсон, вы заболеете самомнением, пройдите курс лечения мисс Вайлет де Мервиля.

«Итак, сэр, – сказала она голосом, точно ветер с айсберга, – ваше имя мне известно. Вы явились, как я поняла, чтобы очернить моего жениха барона Грюнера. Я приняла вас только по просьбе моего отца и предупреждаю вас заранее: что бы вы ни сказали, это никак на меня не повлияет».

Мне было жаль ее, Ватсон. У меня возникло такое чувство, словно она была моей собственной дочерью. Я не красноречив. Я подчиняюсь моей голове, а не сердцу. Но я просто умолял ее, вкладывая в слова всю теплоту, какая есть в моей натуре. Я рисовал ей страшное положение, в котором оказывается женщина, которая, очнувшись от грез, узнает истинный характер мужчины, только став его женой, – женщина, которой приходится подчиняться, когда он ласкает ее окровавленными руками и целует похотливыми губами. Я ничего не смягчил – стыд, страх, мучения, безнадежность, неотъемлемые от этого брака. Все мои горячие слова не вызвали и легчайшей краски на этих матово-бледных щеках или проблеска эмоции в этих невидящих глазах. Я вспомнил слова негодяя о постгипнотическом воздействии. Действительно, можно было поверить, что она обитает где-то над землей в экстатическом сне. Однако ничего неопределенного в ее ответах не было.

«Я выслушала вас с терпением, мистер Холмс, – сказала она, – воздействия это на меня, как и предполагалось, не оказало ни малейшего. Мне известно, что Адельберт… что мой жених вел бурную жизнь и навлек на себя злобную ненависть многих людей и самую несправедливую клевету. Вы всего лишь последний из тех, кто чернил его передо мной. Возможно, вы действуете из лучших побуждений, хотя я узнала, что вы – платный агент, который столь же охотно служил бы барону, как и против него. Но в любом случае я хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда, что я люблю его, и что он любит меня, и что мнение всего мира для меня значит не более, чем щебет воробьев за окном. Если его благородная натура когда-либо на мгновение пала, возможно, я была ниспослана, чтобы помочь ей вновь обрести ее истинную благороднейшую высоту. Я не вполне понимаю, – тут она обратила взгляд на мою спутницу, – кто, собственно, эта молодая леди?

Я хотел ответить, но тут ураганом в разговор ворвалась девушка. Пламя и лед лицом к лицу, если вам когда-либо доводилось увидеть такое, вот чем были эти две женщины.

«Я тебе скажу, кто я! – вскричала она, вскакивая с кресла. Ее лицо искажала ярость. – Я его последняя любовница. Я одна из сотни, которых он соблазнил, и использовал, и погубил, и выбросил на помойку, как выбросит и тебя. Твоей помойкой скорее станет могила, да оно, пожалуй, и к лучшему. Говорят тебе, глупая женщина, если ты выйдешь за него, то найдешь свою смерть. Может, от разбитого сердца, может, от сломанной шеи, но так или иначе он с тобой разделается. Я говорю не из любви к тебе, мне наплевать, будешь ты жить или умрешь. А из ненависти к нему, чтобы помешать ему и поквитаться с ним за то, что он сделал со мной. Да все равно, и не смотри на меня вот так, моя прекрасная леди, потому что можешь упасть пониже, чем я, когда это кончится».

«Я предпочту не обсуждать подобное, – холодно произнесла мисс де Мервилль. – Скажу только раз и навсегда, что мне известны три случая в жизни моего жениха, когда он оказывался связанным с корыстными женщинами, и что я убеждена в его искреннем раскаянии за то зло, которое он мог причинить».

«Три случая! – возопила моя спутница. – Дура! Дура набитая!»

«Мистер Холмс, прошу вас закончить этот разговор, – прозвучал ледяной голос. – Я исполнила желание моего отца и приняла вас, но я не обязана выслушивать бредни этой особы».

С ругательством мисс Уинтер метнулась вперед, и, если бы я не схватил ее за запястья, она вцепилась бы в волосы этой невыносимой девицы. Я потащил ее к двери, и мне очень повезло, что я сумел усадить ее в кеб без публичного скандала, в такой ярости она была. Да и самого меня, Ватсон, охватило холодное бешенство. Было что-то неописуемо оскорбительное в невозмутимой надменности и предельной самоуверенности женщины, которую мы пытались спасти. Так что теперь вы опять полностью осведомлены о нашем положении, и совершенно ясно, что я должен обдумать новый ход, так как этот гамбит не сработал. Я буду держать вас в курсе, Ватсон, ведь более чем вероятно, что вам тоже придется принять участие в игре, хотя не исключено, что следующий ход за ними, а не за нами.

Так и оказалось. Их удар был нанесен – вернее, его удар, так как я никогда не поверю, что леди была соучастницей. Думается, я могу точно указать вам тот самый булыжник, на котором я стоял, когда мой взгляд упал на тот плакатик, и ледяной ужас сковал мне душу. Да, между Гранд-Отелем и Чаринг-Кроссом, где одноногий газетчик продавал вечернюю газету. После нашего последнего разговора прошло ровно два дня. Черным по желтому меня ошеломила жуткая новость:

Думаю, я простоял так в потрясении несколько минут. Затем смутно помню, как схватил газету, как закричал продавец, которому я не заплатил, как я, наконец, остановился у дверей аптеки и начал читать роковую заметку. Вот что в ней сообщалось:

«Мы с сожалением узнали, что мистер Шерлок Холмс, известный частный детектив, сегодня утром стал жертвой смертоносного нападения, оставившего его в опасном состоянии. Точные подробности пока не известны, но случилось это, видимо, около двенадцати часов на Риджент-стрит перед «Кафе Ройал». В нападении участвовали два человека, вооруженные палками, и мистер Холмс получил повреждения головы и тела, по мнению врачей, крайне серьезные. Его отнесли в больницу на Чаринг-Кроссе, а затем он настоял, чтобы его отвезли домой на Бейкер-стрит. Напавшие на него преступники были как будто прилично одеты и ускользнули через «Кафе-Ройал» на Глассхаус-стрит позади него. Без сомнения, они принадлежат к тому криминальному братству, которому столь часто приходилось страдать от деятельности пострадавшего».