Петр Великий. Ноша императора - Роберт Масси

Летом и осенью 1722 года, пока Петр и Екатерина были на Каспии, двор перебрался в Москву. Екатерина Мекленбургская жила со своей матерью в Измайлове и собирала там гостей со всей округи. Те съезжались по грязным проселочным дорогам в имение, где их ожидала чарка водки из рук самой герцогини, скверно приготовленный обед и танцы до полуночи. Когда от разгоряченных тел и зажженных свечей в маленькой гостиной становилось нестерпимо душно, гости перебирались в одну из спален – либо Екатеринину, либо в ту, где лежала больная царица Прасковья. Дом был спланирован до крайности неудобно: спальни были проходными и размещались между столовой и гостиной. Впрочем, светские приличия Прасковью заботили мало. Когда Петр вернулся с Каспия, Берхгольц среди ночи поспешил в Измайлово, чтобы первым сообщить эту весть царице. Обитательницы дворца уже улеглись в постель, но Екатерина, герцогиня Мекленбургская, так обрадовалась известию, что немедля повела Берхгольца к матери, сестре и фрейлинам, хотя все они уже разделись ко сну. Голштинца поразила теснота и скудость убранства дома вдовствующей царицы. «Вообще, – отметил он в своем дневнике, – все это ночное посещение не доставило мне удовольствия, хоть мне и довелось увидеть множество голых шей и грудей».

В 1718 году Петр учредил новый вид общественных развлечений – ассамблеи, которые собирались по вечерам два-три раза в неделю, чтобы скрасить долгую петербургскую зиму. Заводя ассамблеи, царь намеревался приучить своих подданных обоего пола к совместному времяпрепровождению и надеялся привить петербургскому обществу изысканность и лоск парижских салонов. Поскольку подобные собрания были россиянам в новинку, Петр опубликовал правила, в которых растолковывалось, что представляют собой ассамблеи и как они должны проводиться. Правила эти Петр изложил в типичной для него дидактической манере – так и видишь перед собой учителя, дающего наставления ученикам: «Объявление каким образом асамблеи отправлять надлежит.

Асамблеи – слово французское, которое на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать, вольное, в котором дом, собрание или съезд делается не только для забавы, но и для дела. Ибо тут может друг друга видеть, и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава. А каким образом оные Асамблеи отправлять, то определяется ниже сего пунктами, покамест в обычай войдет.

1. В которому дому имеет Асамблея быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куды всякому вольно притить, как мужскому полу, так и женскому.

2. Ранее пяти или четырех часов не начинается, а далее десяти по полудни не продолжается.

3. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни потчевать, и не точию вышеписанное не повинен чинить, но хотя и дома не случится оного, нет ничего, но токмо повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто попросит, игры на столах употребляемые.

4. Часы не употребляются в котором быть, но кто в котором хочет, лишь бы не ранее и не позже положенного времени. Также тут быть сколько кто хочет, и отъехать волен когда хочет.

5. Во время бытия в Асамблее вольно сидеть, ходить, играть, и в том никто другому не прешкодит, или унимать, также церемонии делать вставанием, провожанием и прочим, отнюдь да не дерзает, под штрафом великого Орла[40], но только при приезде и при отъезде поклоном почтить должно.

6. Определяется, каким чинам на оные Асамблеи ходить, а именно, с вышних чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также и знатным приказным, тоже разумеется и о женском полу, их жен и детей.

7. Лакеям или служителям в те апартаменты не входить, но быть в сенях, или где хозяин определит, также, когда в Австерии [трактире], и в прочих местах будут балы или банкет, также не вольно вышеописанным служителям в те апартаменты входить, кроме вышеозначенных мест».

Хотя эти правила не требовали от хозяина подавать гостям что-либо, кроме чая или холодной воды, ему вовсе не возбранялось предлагать им сытный ужин и выставлять на стол множество напитков. В отличие от пирушек, которые устраивал Петр в мужской компании, на ассамблеях никого не понуждали пить и на перепивших смотрели с осуждением. Петр держал у себя список домовладельцев и сам отмечал в нем, чья очередь устраивать ассамблею. И хотя царь по-прежнему не любил официальных приемов у себя во дворце, он охотно соглашался выступить в роли хозяина ассамблеи, когда подходила его очередь.

На эти приемы собиралось все петербургское общество. В одной комнате танцевали, в другой играли в карты, в третьей мужчины чинно покуривали длинные глиняные трубки и потягивали пиво из глиняных кружек, а в четвертой кавалеры и дамы оживленно беседовали, смеялись и развлекали друг друга – что было совершенно немыслимо в старой России. Петр старался не пропускать этих собраний: оживленный и разговорчивый, он переходил из комнаты в комнату или, присев за стол, дымил своей длинной голландской трубкой и попивал венгерское вино, обдумывая очередной ход в партии в шахматы или шашки. Правда, не всегда ассамблеи проходили гладко. Как-то раз князь Григорий Долгорукий подрался за столом со своим давним недругом, молодым князем Ромодановским, из-за затянувшегося дела о разводе. Был случай, когда один из гостей, перебрав, влез на стол и принялся маршировать по нему, спотыкаясь о пироги. Но в целом посетители ассамблей вели себя вполне пристойно, что не могло не радовать венценосного ментора, чудесным образом пересадившего европейские обычаи на российскую почву.

Что касается дам из высшего петербургского общества, то большинству из них достаточно было всего раз побывать на ассамблее, чтобы принять это новшество с распростертыми объятьями. Прежде они были обречены на затворничество в теремах, теперь же перед ними открылась новая куда более интересная жизнь. Молодые незамужние девушки получили возможность встречаться с неженатыми кавалерами. Им нравилось наряжаться, танцевать и кокетничать. В обиход вошли изысканные, шитые по последней моде платья, а уж румян, по сообщению Берхгольца, петербурженки использовали никак не меньше, чем парижанки. «Правда, – добавлял он, – они по-прежнему не желают тратить долгие часы на сооружение замысловатых причесок, какие носят дамы при западных дворах. Русские не любят прикладывать больших усилий и превыше всего ценят покой, отказаться от которого для них слишком большая жертва».

Матери стремились нарядить своих дочерей по последнему слову немецкой или французской моды и привить им западные манеры. «Надо отдать должное здешним родителям, – писал Берхгольц, – они ничего не жалеют, лишь бы только дать своим детям хорошее образование, так что можно с удивлением отметить большие перемены, произошедшие в этом народе за столь короткое время. Нет более и следа тех грубых и неприятных манер, какие были присущи ему совсем недавно». Некоторым из этих юных особ помогла переменчивая судьба, нежданно обратившая несчастье в преимущество. Генерал Иван Трубецкой, долгое время содержавшийся в шведском плену в Стокгольме вместе с женой и дочерьми, в 1718 году был обменен на фельдмаршала Реншильда. По возвращении в Россию три его дочери, с детских лет жившие с отцом в Стокгольме и получившие в Швеции отменное воспитание, выгодно отличались от всех прочих девиц их круга.