Петр Великий. Ноша императора - Роберт Масси

Дверь отворилась, и на пороге появился бледный, измученный Петр. «В чем дело? – спросил он. – Зачем вы пришли сюда и почему тревожите меня?» «Потому, – отвечал Долгорукий, – что из-за твоей чрезмерной и бесполезной скорби по всей стране растет нестроение».

Петр повесил голову. «Ты прав, – промолвил он и, выйдя из комнаты, подошел к Екатерине, мягко обнял ее и сказал: – Мы горевали слишком долго. Не будем больше роптать против воли Божией».

После смерти маленького Петра Петровича у Петра и Екатерины осталось трое детей – все девочки. В 1721 году Анне и Елизавете было соответственно тринадцать и двенадцать лет, а Наталье – три. Старшие царевны уже привлекали к себе благосклонное внимание иностранных дипломатов, подыскивавших выгодные партии для своих монархов. «Принцесса Анна, – писал камер-юнкер Берхгольц, чей государь, герцог Голштинский, впоследствии женился на этой царевне, – брюнетка; она хороша, как ангел, цвет лица у нее чудесный, а фигурою и руками она весьма походит на отца. Ростом она довольно высока для девицы, слегка склонна к худобе и отличается меньшей живостью, нежели ее младшая сестра Елизавета, которая была одета так же, как и она. На обеих принцессах были платья из великолепной двухцветной материи, без золотого или серебряного шитья, а головы их по последней моде украшали жемчуга и драгоценные камни, так что их убор сделал бы честь лучшему французскому парикмахеру».

Спустя три года, когда Анне было шестнадцать, ее очарованию воздал должное барон Мардефельд, прусский посланник, бывший к тому же искусным рисовальщиком и выполнивший на слоновой кости миниатюрные портреты всех членов российской императорской фамилии. «Я не думаю, – писал он, – чтобы в Европе нашлась в настоящее время принцесса, которая могла бы поспорить с ней в красоте, а именно в величественной красоте. Ростом она выше обыкновенного, она при дворе выше всех остальных дам, но талия ее до того изящна и грациозна, будто природа создала ее рослою, чтобы и в этом отношении, как и в других, ее нельзя было сравнить ни с кем другим… Обращение ее чуждо всякого жеманства, но во всякое время ровное, и скорее серьезное, чем веселое… Она отлично говорит по-французски и по-немецки, и предпочитает чтение моральных и исторических книг всякому другому препровождению, и именно таких книг, которые развивают более ум и суждение».

О том же, какова была в свои пятнадцать лет Елизавета, мы можем судить со слов испанского посланника герцога Лирийского: «Она столь прекрасна, что никогда прежде не встречал подобной красавицы. У нее восхитительный цвет лица, великолепно очерченный рот, сияющие глаза, шея и грудь редкостной белизны. Она высока ростом и отличается весьма живым нравом. В ней чувствуется рассудок и обходительность и притом немалое честолюбие».

И Анна, и Елизавета получили обычное для европейских принцесс того времени образование, сводившееся к обучению языкам, светским манерам и танцам. Они уже знали верхненемецкий и начинали бойко говорить по-французски. Петр с недоумением расспрашивая учителей, для чего надобен французский язык, коль скоро немецкий распространен так широко, что на нем всюду можно объясниться. Ему отвечали, что, хотя это действительно так, все цивилизованные народы, не исключая и самих немцев, учат французский язык. Анна, ученица более способная, вдобавок немного знала итальянский и шведский. Желая похвастаться своими успехами, она и родителям во время их заграничных путешествий писала по-немецки. На одно из таких писем Екатерина в 1721 году отвечала: «Наставник твой и господин Девиер отписали мне, что ты, душа моя, прилежно учиться изволишь. Я тому весьма рада и посылаю тебе презент – бриллиантовое кольцо, – дабы к большему старанию поощрить. Выбери себе одно из них, кое тебе больше понравится, а другое отдай дорогой сестрице Елизавете и поцелуй ее за меня. При сем посылаю тебе ящик апельсинов и цитронов, кои только что доставлены на кораблях. Отбери несколько дюжин и отошли от своего имени светлейшему князю [Меншикову] и адмиралу [Апраксину]».

Много лет спустя, уже будучи императрицей, Елизавета вспоминала, с каким живым интересом следил отец за образованием дочерей. Она рассказывала, что он частенько заходил к ним в комнаты взглянуть, как идут дела, и требовал отчета о том, что выучено царевнами за день. «Если он был доволен, то я удостаивалась его похвалы, сопровождавшейся поцелуем, а иногда и подарком». Вспоминала Елизавета и о том, как сильно сожалел Петр о недостатках собственного образования. «Отец мой часто повторял, что отдал бы палец, только бы образование его не было таким запущенным. Ни одного дня не проходило, чтобы он не сокрушался по этому поводу».

Третья дочь, маленькая царевна Наталья Петровна, родившаяся в 1718 году, так и не дожила до начала серьезного образования. Внешностью она напоминала обоих родителей: круглолицая, черноглазая, с розовыми, словно бутон, губками и темными кудряшками надо лбом, точно как у матери. Эта царевна скончалась в 1725 году. Всего у Петра и Екатерины было двенадцать детей: шесть мальчиков и шесть девочек, но, кроме Анны и Елизаветы, никому из них не довелось прожить долее семи лет.

Заметной фигурой в российском обществе того времени была старая, страдавшая подагрой царица Прасковья Федоровна, вдова сводного брата и бывшего соправителя Петра, царя Ивана. Овдовевшая в 1696 году Прасковья всю жизнь всячески демонстрировала лояльность по отношению к Петру. Обе ее дочери, во исполнение внешнеполитических замыслов царя, вступили в династические браки с членами иноземных царствующих фамилий. По первому требованию Петра Прасковья переехала в Петербург, хотя ей куда больше нравилась тихая жизнь в принадлежавшем ей подмосковном селе Измайлово. В новой столице царица Прасковья стала непременной участницей всех увеселений, на балы и банкеты ее привозили в кресле на колесах, сидела она всегда рядом с Екатериной и едко комментировала все происходящее. Из желания угодить царю Прасковья даже ездила с ним в Олонец, на воды; правда, ее приближенным показалось, что после лечения царица почувствовала себя хуже, чем прежде. С возрастом Прасковья стала сварливой и ссорилась даже со своими старшими дочерьми. Обе они в конце концов вернулись на родину: живая и веселая герцогиня Екатерина Мекленбургская – в 1722 году, а герцогиня Анна Курляндская – в 1730 году, когда и была коронована императрицей. После одного из яростных споров Прасковья даже прокляла Анну и простила ее лишь незадолго до своей смерти.

Летом и осенью 1722 года, пока Петр и Екатерина были на Каспии, двор перебрался в Москву. Екатерина Мекленбургская жила со своей матерью в Измайлове и собирала там гостей со всей округи. Те съезжались по грязным проселочным дорогам в имение, где их ожидала чарка водки из рук самой герцогини, скверно приготовленный обед и танцы до полуночи. Когда от разгоряченных тел и зажженных свечей в маленькой гостиной становилось нестерпимо душно, гости перебирались в одну из спален – либо Екатеринину, либо в ту, где лежала больная царица Прасковья. Дом был спланирован до крайности неудобно: спальни были проходными и размещались между столовой и гостиной. Впрочем, светские приличия Прасковью заботили мало. Когда Петр вернулся с Каспия, Берхгольц среди ночи поспешил в Измайлово, чтобы первым сообщить эту весть царице. Обитательницы дворца уже улеглись в постель, но Екатерина, герцогиня Мекленбургская, так обрадовалась известию, что немедля повела Берхгольца к матери, сестре и фрейлинам, хотя все они уже разделись ко сну. Голштинца поразила теснота и скудость убранства дома вдовствующей царицы. «Вообще, – отметил он в своем дневнике, – все это ночное посещение не доставило мне удовольствия, хоть мне и довелось увидеть множество голых шей и грудей».