Предатель - Андрей Волос

Заладил!.. Смерть, смерть!.. при чем тут смерть? В конце концов, никто ничего не знает… нужно верить в лучшее.

Чтобы отвлечься, потянул цепочку прежних соображений. Сто раз уже проходился по этой цепи; ничего, не помешает и в сто первый…

«Пропал без вести» — что это значит?

Это либо убит, а тело не обнаружено; либо сдался в плен, а никто этого не видел; либо дезертировал. Но не удрал из части, из расположения — в расположении часовые, КПП непременно, охрана и оборона… а, опять же, скрылся с поля боя. Гарун бежал быстрее лани… Бежал он в страхе с поля брани…

Классика.

Варианты событий стоят как призывники на комиссии: «Убит» — годен; «Сдался-в-плен» — не годен; «Оказался-в-плену» — ограниченно годен, то есть при определенных условиях; «Дезертировал» — тоже не годен!..

Иного расклада событий в судьбе Артема он вообразить не мог.

Кира, правда, предполагает некую медицинскую экзотику: заболел, потерял память, лежит в госпитале, фамилии лекарям сказать не может… Что плохи наши лекаря, что честно умер за царя…

Маловероятно. Но ведь нужно хоть на что-нибудь надеяться? Как хочется надеяться!..

Ладно, ладно, скоро все выяснится.

Хотя, конечно, ни черта не выяснится. Военкомат отвечает за призыв. Призвал — и с плеч долой. Допустим, из войск приходит депеша — дескать, не можем найти такого-то, делся он куда-то, обыскались, хвать-похвать — ни тут нет, ни там. Что военкомат? — военкомат ставит жирную галку: пропал без вести. Кому в военкомате интересно, по какой причине его найти не могут? В военкомате своих дел невпроворот… а с другой стороны, и впрямь: даже найдись там заинтересованное лицо, так где войска, где военкомат — только руками разводить.

Лизка рвалась с ним за компанию: самолично требовать ответа, кто и когда вернет ей мужа.

Но ее Сережка подхватил ветрянку… сказать «к счастью» язык не повернется. Кира не может помочь, сама привязана Анечкой…

В общем, не поехала, и хорошо, что не поехала.

Все хорошо, вот только щемит, щемит душу: ведь взял — и тайком, без его ведома, против его воли повернул колесо судьбы!.. А оно вон как обернулось. Может, если бы послушал его, не встревал, не лез со своей заботой, если бы поток жизни струился дальше без этого вмешательства — все бы иначе сложилось.

Правда, неизвестно, лучше ли… хуже?..

Да уж куда хуже.

Ага, вот он. Дом тридцать. Да.

Бронников потянул на себя тяжелую дверь.

Думал, оттуда пахнет кирзой, ружейным маслом… шинельной кислятиной. А ничего похожего: чисто канцелярские ароматы. Клей, бумага. Чернила.

Но все же есть, есть своя специфика: гардеробщиком — солдат!

Разделся, получил номерок.

— Спасибо.

Рядовой молча кивнул.

— Скажите, военком где тут у вас?

— Второй этаж. Направо пройдете, увидите.

— Спасибо…

Полная женщина за секретарским столом посмотрела равнодушно.

— Добрый день, — приветливо, с улыбкой поздоровался Бронников. — Мне бы к военкому…

— Занят, — она тоже едва заметно улыбнулась. — Посидите, пожалуйста.

— Спасибо… Простите великодушно, а как военкома по имени-отчеству?

— Тарас Григорьевич.

— Спасибо.

— Емельянов Тарас Григорьевич. Посидите, скоро освободится.

Эх, хорошо бы сейчас расстегнуть портфель, нашарить книжку, вынуть самописку, размашисто начертать на титуле приличествующее случаю: «Тарасу Григорьевичу Емельянову от автора — с искренним уважением». Очень было бы уместно. Да где она, книжка-то.

На шкафу бормотал телевизор. По экрану ползли переливчатые полосы, изображение плыло и трепетало. Юрца бы сюда… Все «бы» да «бы»… Юрец в Дубровлаге. Бронников ездил к нему осенью. До Потьмы поездом Москва — Ташкент. Потом расшатанный заплеванный вагон узкоколейки Потьма — Барашево. Ползет рывками, трясется, качается… скользят за мутными его стеклами леса, перелески, озера… И лагпункты: сплошной серый забор, колючая проволока на свисающих внутрь деревянных кронштейнах. Вышки по углам. Яркий безжизненный свет мощных ламп. Окна закрыты наглухо, в тамбур на остановке выйдешь — слышен хриплый лай овчарок… Снова перелески, чахлые рощи. С каждым километром краски мира все более блекнут: синий становится стальным, золотой — ржавым, зеленый — коричневым; звуки резче, злее… Поселок Сосновка. Четыре дня просидел в четырехместной комнате барачной гостиницы… она же — общежитие бессемейных офицеров-надзирателей. Свидания так и не разрешили, уехал несолоно хлебавши.

Однако динамик действовал исправно.

— Генеральным секретарем Центрального Комитета КПСС Пленум единогласно избрал товарища Горбачева Михаила Сергеевича!

Произнося последние три слова, торжественный голос главного диктора страны Кириллова взволнованно возвысился.

— Затем на Пленуме выступил генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС товарищ Горбачев Михаил Сергеевич. Он выразил сердечную благодарность Пленуму ЦК за оказанное высокое доверие — избрание его на пост генерального секретаря ЦК КПСС…

Дочитав информационное сообщение о Пленуме ЦК КПСС, диктор Кириллов перешел к информации о личности нового генсека. Голос его чуть повеселел.

— Михаил Сергеевич Горбачев родился 2 марта 1931 года в селе Привольное Красногвардейского района Ставропольского края в крестьянской семье…

Тридцать первого года, смотри-ка! Едва за пятьдесят перевалило, молодой, даже странно… Вспомнил, как год назад, когда похоронили Андропова, он проходил мимо стоявших у подъезда старух; толковали о новоизбранном генсеке — Константине Устиновиче Черненко, 1911 года рождения; и одна вздохнула, качая головой:

— Господи, покойников выбирают!..

Да, Константин Устинович как-то уж чересчур быстро прибрался. Говорили, астматик; Кира тоже обращала внимание: смотри, мол, как плечи поднимает, как дышит в микрофон… Даже приличных анекдотов не успели сочинить. «Политбюро постановило: 1. Назначить Черненко К. У. генеральным секретарем ЦК КПСС. 2. Похоронить его на Красной площади…» «Звонок в Политбюро: — Вам генеральный секретарь не нужен? — Мужик, ты что, больной? — Да, я очень больной и очень, очень старый!..»

Стало быть, похороны завтра… как обычно, в час дня на Красной площади… опять сгонят скорбеть со всей Москвы… площадь до краев, музыка… Как ни привыкай, а все мурашки по коже.

Дверь кабинета раскрылась, вышел улыбающийся майор с папочкой в руке. Проходя, подмигнул секретарше.

— Подписал? — спросила она.

— А то! — весело сказал майор.

— Ну вот видишь!.. — И тут же Бронникову: — Проходите.

Кабинет был не чрезмерно велик, но просторен.

— Здравствуйте, Тарас Григорьевич, — сказал Бронников, ступая по ковровой дорожке. — Позволите?

— День добрый. Садитесь.

Военком — седой мужик лет пятидесяти пяти с полковничьими звездами на погонах кителя, краснолицый, с пористым набрякшим носом — махнул самопиской в сторону стула.

— Чем могу?

— Я, собственно, вот по какому делу, — Бронников прокашлялся, одновременно еще раз выстроив в мозгу предполагаемую схему разговора. — От вас призывался Артем Ковригин. Из вашего военкомата. В июне восемьдесят третьего.

— Так.

— В апреле прошлого года его перевели в Афганистан. Последнее письмо получено в августе. Больше писем не было. Теперь пришло извещение, что он пропал без вести.

— Гм, — хмуро сказал военком, откидываясь на спинку кресла. — Понятно… А вы, простите великодушно, кем ему приходитесь?

— Я муж его двоюродной сестры, — чуточку усмехнувшись, чтобы заведомо отметить неосновательность своего права задавать вопросы, ответил Бронников.

Военком вскинул брови.

— Видите ли, — вкрадчиво пояснил Бронников. — У отца сердце больное, мать ногами мается, из дома практически не выходит, жена с ребенком сидит. Вот меня и делегировали.

Военком крякнул.

— Хотели уточнить… так ли это. И вообще… — Сбавив градус деловитости в тоне, он простодушно и вопросительно развел руками. — Как это может быть: пропал? Он же не в лес пошел… верно? Его в армию взяли…

— А вы сами, простите, по какому ведомству? — придирчиво сверля взглядом, спросил военком.

И сейчас еще колебался, называться ли писателем. А вдруг билет попросит? Но ведь не лифтером, черт бы их всех побрал!

— М-м-м… В прошлом инженер-конструктор, теперь на творческой работе. — Несколько потупившись, сердечно признался: — Писатель.

— О! — военком поднял брови. — Вот как! А фамилия, простите?

— Бронников.

— Бронников? Не слышал, не слышал…

Бронников извинительно пожал плечами — мол, что делать.

— Да это и понятно! — неожиданно возмутился военком. — Сейчас ведь кто только не пишет! Бумаги не напасешься! Строчат как бешеные, сотни томов, тысячи! — за таким лесом приличного дерева-то и не увидишь!.. Бронников, Бронников… погодите-ка: а в журналах не публикуете?