Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Флинн

— Значит, Дитрих мог приютить подобную миссию, — сказал Том, дергая себя за нижнюю губу, — миссию, попавшую в беду. Может, на нее напали феодалы-разбойники, например. Дитрих говорит, некоторых ранили.

— Возможно, — согласилась Джуди. — Только…

— Что?

— Китайцы не настолько отличаются от нас. И летать не могут. Так зачем же называть их летающими демонами?

— Если их прибытие совпало со вспышкой галлюцинаций из-за отравления спорыньей, то в народном сознании два события могли соединиться.

Джуди поджала губы:

— Если так, то Дитрих обратил, по крайней мере, одну галлюцинацию в католичество. Иоганн. Как полагаешь, это не тот самый Иоганн фон Штерн, вопрос о крещении рассматривался в епископальном суде?

— Думаю, да. А это было ответом Дитриха. Помнишь документ «Moriuntur»?

— Да. Полагаю, это отрывок из дневника пастора Дитриха.

— Bestimmt.[209] В такой маленькой деревушке, как Оберхохвальд, священник, вероятно, был единственным грамотным человеком. Вот. Пришло от Антона по электронной почте сегодня утром. — Том передал ей распечатки нескольких pdf-файлов. — Он откопал их во Фрайбурге.

Джуди жадно пробежала листки глазами. Конечно, она была научным сотрудником, но это не означало, что сам процесс расследования не приносил ей радости. Дойдя до конца, она положила листки на стол и слегка нахмурилась. Затем пролистала их вновь и перечитала некоторые отрывки.

— Ты обратила внимание на ту часть, где говорится об их именах? — спросил Том. — «Его зовут Иоганном, потому что его настоящее имя слишком труднопроизносимо для нашего языка». Он же никогда не слышал языка не индоевропейской группы.

Джуди рассеянно кивнула:

— Он, наверное, изучал иврит, если был тем самым doctor seclusus, о котором упоминает Оккам. И, вероятно, слышал арабский. Но…

— Ты читала тот раздел, где Иоганн и некоторые его товарищи помогают жителям деревни во время чумы? — Том вырвал листки у Джуди, та еще какое-то время не отрывала взгляд от места, где они были. Клиолог послюнявил палец и зашуршал страницами. — Вот. «Ганс и трое его соотечественников ежедневно навещали больных и хоронили мертвых. Как печально, что те, кто прятались при их виде, не восстанут засвидетельствовать их подлинную христианскую любовь к ближнему. — Том отпил газировки. — Так Иоганн и я молились, желая укрепить силы друг друга и дать утешение тем пилигримам, что все более падали духом».

И тут Джуди пришла идея. Всего лишь интуиция, и ей трудно было ее сформулировать. Она забрала распечатки у Тома, пролистала их и отчеркнула ногтем строку.

— Что ты думаешь об этом? — Резкость в ее голосе заставила Тома бросить на нее любопытный взгляд, прежде чем он прочел указанный абзац.

— Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он, закончив чтение. — Дитрих однажды встретил Ганса, тот сидел в одиночестве и смотрел на звезды. Они поговорили немного, и пилигрим спросил, сможет ли он когда-нибудь найти путь домой. Ностальгия путешественника, ne c'est pas?

— Нет, Том. Он пишет, что Ганс указал на звезды и спросил, сможет ли найти путь домой.

— И что? Люди в те дни путешествовали, ориентируясь по звездам.

Она отвела взгляд, оттолкнула тарелку в сторону.

— Я не знаю, — сказала она. — Это всего лишь предчувствие. Записи Дитриха. Они значат нечто другое… Не то, что мы думаем.

Том не ответил. Он прожевал кусок хлеба и отложил сандвич недоеденным. Несмотря на обилие обнаруженных ими материалов, они не приблизились к объяснению причины, почему в Оберхохвальде так никто и не поселился. Вот над чем стоило поразмыслить.

Остерегайся их, как остерегаемся мы нечестивой земли Тойфельхайма. В последний год своего существования это была обычная деревушка. И всего поколение спустя ее назвали Обителью дьявола.

Он не осознавал этого, но сейчас с головой погрузился в тайну — суть дела оставалась сокрытой, — а чтобы найти отгадку, ему понадобится немного магии.

XVII

Апрель — Май, 1349

Неделя литании.[210] 25 апреля

К весне казалось, что крэнки жили здесь всегда. Они освоились с интригами, ритмом, дружбой и завистью, с тонкостями бытия деревни и манора, начали участвовать в церемониях и пирушках. Странники лишились общества себе подобных, и теперь, подчиняясь instinctus, они таким образом искали уюта. Когда Францля Длинноносого ранили рыцари-разбойники, засевшие в пещере под Фельдбергом, два крэнка вызвались выследить преступников в своей летающей упряжи, хотя и безуспешно.

— Это люди фон Фалькенштайна, — сказал Макс Дитриху позднее, — перебравшиеся в леса после падения Утеса. Я думал, они бежали к Брайтнау.

Тщательно спланированный coup[211] Пастушки пришелся на Фомино воскресенье.[212] Многие крэнки, из-за слишком буквального перевода, думали, что долгожданный господин-с-неба явится и спасет их, и после того, как этого не произошло, пришли в величайшее уныние. Пастушка (не толковавшая все так дословно) аккуратно обрабатывала своих подопечных, ожидая только момента этого разочарования. Она втерлась в общество Манфреда, всегда пребывая между устами Увальня и ушами герра, и рассчитывала, что Манфред все больше станет прислушиваться к ее советам, вдобавок — а потом и вместо — к решениям Гроссвальда. Правда, рыцарь, не чуждавшийся интриг вассалов, прекрасно понимал все ее маневры.

— Она думает сместить его, — сказал он Дитриху однажды вечером, прогуливаясь в компании с ним и Максом по стенам замка, — словно моя клятва защищать его ничего не значит.

— Пастушка рассказывала мне, — отозвался Дитрих, — что у крэнков есть игра, в которой маневрируют и удерживают позиции. Я думаю, ей скучно, а интриги — способ развеяться хоть отчасти. Любопытный народ.

— Терпеливый народ, — ответил Макс. — Господь, наверное, создал их для засад и караульной службы; но, что касается интриг, самый бестолковый итальянец обдерет крэнков как липку.

Пастушка, похоже, оскорбилась, когда Манфред отверг ее притязания на власть и приставил охрану к Гроссвальду. Дитрих не был уверен в том, насколько большим препятствием стали бы охранники, доведи Пастушка свой замысел до конца, но крэнки, похоже, не желали сердить своего хозяина. Большинство пилигримов и один из философов Скребуна объявили о своей преданности Пастушке, настоявшей в итоге на отделении.

Увалень свыкся с ролью «господина крэнков» и любил «побряцать кимвалом», как говорили в народе, даже несмотря на то, что выход из-под его власти сначала Ганса с товарищами, а затем Пастушки с пилигримами сильно подорвал положение барона. Большая часть команды корабля, тем не менее, осталась верна ему, и, возможно, он убедил себя в том, что именно здесь и проходит справедливая и привычная граница его власти. Рано по утрам Гроссвальда видели на парапете замка, где крэнк сидел, застыв изваянием, взирая сверху на мир огромными желтыми глазами и думая невесть о чем. Дитриху так и не удалось проникнуть в мысли этого жестокого и заносчивого властителя.