Условия абсолютного добра - Николай Лосский

В большой повести «Устои» Златовратский обрисовывает добрые нравы общины, «мира» *, в котором все близки друг другу, горе и радость делят вместе, чувствуют обязанность помогать друг другу. Мы, говорят члены такой общины, «друг другу все одно что родные». Философия дяди Мина в общине, хранящей «устои», такова: «Мужичок мир любит, спокой; ему мало, что на огороде у него тихо, ему чтоб все кругом было светло и радостно. Потому уже, ежели у соседа плохо, и у тебя хорошему не быть, жди беды» (Ч. III. Гл. «Дети полей»). В главе «Сон счастливого мужика» мир представляется крестьянину как источник правды: «Справедливее мира не сыщешь, его не закупишь, не обойдешь, не обманешь, потому на миру все у каждого всякому видно. Мир никого не обидит напрасно, так как ему самому мзды не надо, строго « чинно блюдет он общее дело». Встречаясь с несправедливостью с тяжелым затруднением, крестьянин, живущий по заветам предков, утешал себя надеждой на Бога и на царя: «А Бог‑то зачем? —  А царь‑то зачем?»

О Златовратском говорили, что он «обсахаривает» мужика Это неверно. Он, правда, любит изображать положительные стороны общинной жизни и христианские основы ее, но нельзя сказать, что они существуют лишь в его воображении: славянофилы Хомяков, К. Аксаков раньше его видели положительные «устои» общины. Возможность разложения общины Златовратский понимал и даже наблюдал. В повести «Устои» он рассказывает, как приехал из Москвы к своему отцу в дружно жившую до тех пор семью молодой крестьянин и разложил семью. Работая в большом городе, он привык заботиться только о себе и равнодушно смотреть на обитателей даже и соседней квартиры как на чужих людей, до

____________

*Крестьяне не употребляют слова «община»; они называют ее словом «мир».

284

которых ему дела нет. Наблюдая его поведение, тетушка его, «благомысленная» хранительница устоев, Ульяна Мосевна с упреком говорит ему, что он делает «все особнячком, все особнячком», а племянник отвечает ей: «По–столичному. Так‑то оно лучше: ни ты ни к кому в душу не лезешь, ни в твое расположение никто носу не сует».

Сельская община была главной формой крестьянского землевладения во всей России, кроме Малороссии. Многие народники в семидесятых годах мечтали, что Россия минует капиталистическую стадию экономического развития и благодаря общинному духу русского крестьянства прямо перейдет к социализму. Глеб Успенский, друживший с Михайловским, тоже надеялся на такой путь развития России, однако он наблюдал влияние на крестьянскую жизнь быстро развивавшегося капитализма и в своих произведениях показывал, как крестьянин становится носителем не общинного духа, а мелкобуржуазных интересов. Некоторые народники, например Златовратский, не любили его за это, а он в ответ на нападки говорил, что не любит «слащавого» народничества; от меня требуют «шоколадного мужика», а я в своих очерках сообщаю о «расстройстве народных порядков». Однако, находясь под влиянием Михайловского, Успенский вместе с ним думает, что близость крестьянина к природе и разнообразие труда вырабатывают многостороннюю личность и органическую цельность жизни. В статьях его «Крестьянин и крестьянский труд» есть очерк «Поэзия земледельческого труда». В серии статей «Власть земли» он говорит, что русский народ «могучий и кроткий, покуда над ним царит власть земли». «Оторвите крестьянина от земли, и настает душевная пустота» пьянство, распутство, мошенничество. Такая история жизни крестьянина сообщена им в очерке «Рассказ Ивана Босых».

К числу народников Федотов приобщает поэта Некрасова. Он называет Некрасова «христианским народником», потому что Некрасов с любовью говорит о религиозности крестьян. Дочери государя Николая II, сообщает Федотов, живя после отречения государя в Сибири, увлекались Некрасовым, как христианским народником, близким к тому, как их воспитали в семье (С. 31). Сам государь Николай II был, можно сказать, христианским народником.

Народничество выразилось не только в литературе, а и в деятельности русской интеллигенции. В начале семидесятых годов возникло так называемое «хождение в народ». Тысячи молодых людей, изучив ремесла, стали селиться в деревнях с целью поднятия культурного уровня крестьянства и пропаганды социализма. Ценные сведения об этом движении дают участники его Вл. Дебогорий–Мокриевич (1848–1926) в книге «Воспоминания» и О. В. Аптекман (1849–1926) в книге «Из истории революционного народничества» *.

________________________

*Дебогорий–Мокриевич Вл. Воспоминания. 1894; Аптекман О. В. Из истории революционного народничества. «Земля и воля» 70–х годов. Изд. 1924 и 1925 гг.

285

Дебогорий–Мокриевич, придя к мысли, что только физический труд не есть эксплуатация человеком человека, не кончил курса Киевского университета, изучил сапожное ремесло и поселился в деревне. Аптекман, успешно заканчивавший уже занятия в Военно–хирургической академии в Петербурге, не приступил к государственным экзаменам и в 1875 году стал фельдшером в Псковской губернии в больнице при религиозной общине кн. М. М. Дондуковой–Корсаковой. При беседах и работе, говорит он, «каждый раз передо мною открывались все новые и привлекательные для меня стороны народного характера» (С. 73). Любя народ, Аптекман, еврей, пожелал приблизиться к нему также религиозно и потому крестился.

Среди народников, поселившихся в деревне, были две резко отличные друг от друга группы: «бакунисты–бунтари» и «лавристы». Последователи Бакунина подстрекали крестьян к бунтам, надеясь таким образом вызвать всенародный бунт и свержение правительства. Последователи Лаврова не были бунтарями, они старались поднять культурный уровень крестьянства и занимали мирной пропагандой социализма. В 1874 году правительство арестовало более тысячи бакунистов и лавристов. Во время предварительного следствия, которое длилось четыре года, одни из ни умерли в тюрьме, другие были искалечены тяжелыми болезнями, третьи освобождены за полным отсутствием улик. В 1877 году начался «процесс 193–х», который закончился осуждением части подсудимых на каторгу. Сенат ходатайствовал перед государем Александром II о замене каторги ссылкой на поселение, но государь отвергнул это ходатайство.

Народники вскоре заметили, что социализм не интересует крестьян и что внимание их сосредоточено на повседневных нуждах, на недостатке земли, на тяжести податей и т. п. Тогда лавристы выдвинули на первый план эти интересы крестьян и образовал в 1878 году общество «Земля и воля». Аптекман говорит об атмосфере «нравственной чистоты, истинно человечного благородства: в их группе (103). Политической свободы они в то время не добивались: они думали, что дворянско–буржуазная конституция будет еще вреднее для крестьян, чем абсолютная монархия. В 1879 году в журнале «Земля и воля» появились статьи о необходимости политических убийств в борьбе с деспотизмом правительства. Явились народники, пришедшие к мысли, что конституция необходима и что ее можно вынудить у правительства террором, особенно путем цареубийства. Против этого решительно возражал Георгий Валентинович Плеханов (1856–1918): он остроумно доказывал, что следствием политического террора будет только «вставка, трех палочек вместо двух при имени Александр» (192). Споры эти привели к распаду «Земли и воли»; вместо нее появились две партии «Народная воля» и «Черный передел». Народовольцы убили государя Александра II и дали России не только три палочки Александра III, но еще и вызвали вместо приближавшейся конституции длительную, тягостную политическую реакцию.

286

«Черный передел», куда вступил Аптекман, просуществовал всего лишь три месяца. В 1880 году Аптекман был арестован и сослан на пять лет в Якутскую область. Отбыв срок наказания, он уехал в Мюнхен, закончил там свое медицинское образование и, вернувшись в Россию в 1889 году, был некоторое время земским врачом. Во время реакции в царствование Александра III народничество приняло мирные формы. Множество интеллигентов усердно работало в деревне как земские врачи, учителя и учительницы народной школы, агрономы, статистики. Лидером этого движения был Николай Константинович Михайловский (1842–1904), фактический редактор вместе с Владимиром Галактионовичем Короленко (1853–1921) журнала «Русское богатство». В начале XX века во время подъема революционного движения из среды народников возникла партия социалистов–революционеров (эсеры), развившая потрясающую по своим размерам и жестокости террористическую деятельность.

Думая о народничестве, следует вспоминать не жестокий террор эсеров, а народолюбие русской интеллигенции, старавшейся нести культуру в жизнь крестьянства и самоотверженно служившей его нуждам. Любовь эта не встретила отклика со стороны крестьян. Весь строй жизни образованных людей был иной, чем у крестьян, непонятный им и вызывавший у них недоверие. Особенно отталкивала их безрелигиозность интеллигенции. У крестьян была своя культура, иная, чем у интеллигенции. Войдя в избу, он прежде всего крестился, смотря на икону, и потом отвешивал поклоны всем присутствующим по определенному порядку, степенно, неторопливо. По средам и пятницам они постились. Даже в мелочах жизни у крестьян был выработан своеобразный стиль, например еда из общей миски по порядку, медленно, с соблюдением равенства. Торопливость интеллигента и несоблюдение установленных форм отталкивали от него крестьянина. Глеб Успенский в очерке «На травке» рассказывает, как к нему пришел по делу старшина. Успенский поздоровался с ним и хотел подать ему руку, но старшина сказал: «Перво–наперво позвольте уж нам наш мужицкий закон соблюсти Богу помолиться, а потом уж и вашу ручку примем. Уж извините! такое у нас, у мужиков, у дураков, глупое обыкновение». Он помолился на образа, повесил картуз и сказал: «Ну, вот теперь позвольте познакомиться». Проходя мимо церкви, крестьянин крестился, а об интеллигенте, рассказывает Успенский, крестьянин с пренебрежением говорит, что он «лба не умеет перекрестить».