Тайны русской веры. От язычества к империи. - Сергей Перевезенцев

И, наконец, еще одно прочтение смысла «своего отечества» — образ своего рода рая. Под пером Аввакума мечта о таком «своем отечестве» приобретает черты прекрасной страны, полной света и благоухания. Прежде всего это мать-пустыня, где «жестокое житие Христа ради» терпели древние праведники и куда, «утекая от соблазнов», бегут современники. Несмотря на все трудности, которые приходится претерпевать праведникам, ощущение праздничности не оставляет Аввакума. Здесь царит «веселие душевное»: монастыри, «яко крины процветоша», а праведники «упованием будущих благ веселятся». Сами жители пустыни сравниваются с поющими птицами, и прежде всего с райской птицей сирин: «Святые отцы… со умилением и со слезами песнь Богу поют».

Между прочим, стоит обратить внимание на данное сопоставление: пустыня — рай. Образ «рая» нередко присутствует в произведениях Аввакума. И это не случайно. Обуреваемый жаждой «жизни вечной», протопоп призывает своих сторонников не страшиться и терпеть множественные муки в земной жизни. В награду он обещает истинные райские кущи. При этом христианские понятия и символы приобретают у него материализованное выражение. Так, рай в представлении Аввакума наполнен вполне материальными благами: «жилища и полаты стоят», а в палате — «стоят столы, а на них настлано бело. И блюда с брашнами (т. е. с едой) стоят…»

Поэтому можно сказать, что на мировоззрение Аввакума самое значительное влияние оказало народное понимание христианства. Даже сам стиль произведений протопопа построен на перемежении богословских понятий с народными, иногда очень крепкими, выражениями.

И характер Аввакума был также страстен и противоречив. Он абсолютно не принимал своих противников, буквально ненавидел их, грозил им самыми страшными карами. И в то же время в посланиях к соратникам перед нами совершенно иной человек — добрый, нежный, отдающий всего себя заботе о ближних своих.

ИНОК ЕВФРОСИН

Евфросин (2-я пол. XVII в.) — старообрядческий писатель. Судьба его нам практически неизвестна. В 60-е годы XVII столетия Евфросин находился в Курженской обители, близ г. Повенца, где был близок к знаменитому вождю старообрядчества игумену Досифею. В начале 90-х годов он жил в пределах Калуги и Белева. Некоторые исследователи предполагают, что он был тем Евфросином, по имени которого в начале XVIII века назывался старообрядческий толк «евфросиновщина».

В историю религиозно-философской мысли России Евфросин вошел как автор «Отразительного писания о новоизобретенном пути самоубийственных смертей», написанного в 1691 году и дошедшего до нас в единственном списке. Впрочем, в самом «Отразительном писании…» упоминается еще несколько его сочинений, которые сейчас неизвестны.

«Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей» — это полемический трактат, направленный против учителей и последователей самосожжения в старообрядчестве. Написанное на рубеже двух эпох — Древней Руси и эпохи петровских преобразований, это сочинение тоже несло в себе черты нового времени. При этом элементы светского миросозерцания наиболее ярко проявились в решении главного вопроса всей книги: допустима ли добровольная смерть и правомерно ли обречение живого существа на физические страдания?

Проблема, поставленная Евфросином, была более чем актуальна в то время. В 80-е годы официальная власть резко усилила репрессии против старообрядцев. По указу 1685 года сторонников «старой веры» повелевали в одних случаях жечь в срубе, в других — бить кнутом. Раскаявшихся в «расколе» отправляли до конца дней под строгий надзор в монастырь. Укрывателей «раскольников» определяли наказывать батогами, кнутом и даже отправляли в ссылку, а имущество виновных забиралось в казну.

В этих условиях в старообрядческой среде вновь оживляется учение об Антихристе. Наибольшим влиянием начинает пользоваться учение о духовном или мысленном Антихристе. Сторонники этого учения считали, во-первых, что Антихрист уже явился в мир, а во-вторых, под его личиной понималось не какое-либо конкретное лицо, а вся никонианская церковь в целом. В 1694тоду учение о приходе мысленного Антихриста было провозглашено в качестве догмата на старообрядческом соборе в Новгороде. В первой статье определений этого собора говорилось: «Несомненно нам верить и прочим учение творить, еже есть:…Антихрист царствует в мире ныне, но царствует духовно в видимой церкви…» А утверждение учения об уже состоявшемся воцарении Антихриста влекло за собой и ожидание самого скорого конца света.

Многие последователи «старой веры» в поисках спасения от Антихриста и искренне веря в спасительную силу мученичества, избирали смерть — самосожжение. Конечно, большую роль в этом сыграли возрожденные и даже усилившиеся среди старообрядцев аскетические настроения, уверенность в греховности всего сущего, презрение к телесной жизни во имя жизни духовной и вечной. Только с середины 70-х годов до 1691 года групповые самосожжения унесли жизнь более 20 000 человек. А самый массовый характер самосожжения приобрели как раз во второй половине 80-х годов XVII века как ответ на репрессии властей.

Религиозно-философское основание самосожжений создал еще протопоп Аввакум. Он первым одобрил «гари» (т. е. самосожжения) как акты мученичества, а сама «огненная смерть» в его изображении представала как блаженная смерть праведников, освобожденная от боли и страха. Своих сподвижников он уверял в том, что самовольно вошедший в огонь мученик обязательно увидит Христа и «ангельские силы с ним», которые «емлют души те от телес, да и приносит ко Христу, а Он, Надежа, благословляет и силу ей подает божественную». Позднее взгляды Аввакума на «огненную смерть» как на средство достижения райского блаженства были не только усвоены, но и усилены другими идеологами старообрядчества — Семеном Денисовым, Иваном Филипповым, Петром Прокопиевым.

Таким образом, смерть праведника в огне считалась великим благом, объявлялась «легкой» и противопоставлялась «лютой», мучительной смерти грешника. А ведь еще со святоотеческих времен считалось, что «легкая» смерть та, за которой душу ожидает вечное блаженство. Зато за «лютой», тяжелой смертью должны последовать адские мучения. Точно так же трактовалась и спасительная, очищающая сила огня. Так, в духовных стихах «огненная река» предстает как сила, помогающая праведникам переправиться в рай:

Идут они ровно по-суху и ровно по-земле,Огнем их, пламенем лице не пожирает.

Необходимо также сказать, что представители официальной церкви, резко осудившие самосожжения, толковали их в диаметрально противоположном ключе — как «лютую» смерть, «бесовское дело», действие, обрекающее душу на вечную гибель.

Впрочем, и в среде старообрядцев не было единства в отношении к самосожжениям. А одним из наиболее последовательных обличителей «огненной смерти» стал инок Евфросин. В своем «Отразительном писании…» он приравнивает ее к самоубийству, влекущему за собой церковное проклятие. Следовательно, самосожжение, да еще совершенное с радостью, — это греховное деяние, ибо человек покушается на Божию волю и сам выбирает свой смертный час.

Но «Отразительное писание…» интересно не только богословскими рассуждениями Евфросина. Дело в том, что в этом сочинении, впервые в старообрядческой литературе, появляются новые мотивы — он не принимает «огненную смерть» потому, что она несет с собой уничтожение и деформацию человеческого тела.

Новизна в данном случае состоит в следующем. Большинство старообрядческих идеологов воспринимали телесные мучения или как аскетические подвиги во имя спасения души («истязание плоти»), или как наказания за грехи. Однако инок Евфросин смотрит на данный вопрос совсем по-другому — он отвергает боль и страдания как явления, несовместимые с нормами человеческого существования, а в конечном итоге бессмысленные и с религиозной точки зрения.

И не случайно много места Евфросин посвящает детальному, натуралистическому описанию процесса самосожжения: «Телеса… жареным мясом пахнут»; сварившаяся кровь «клокочет» и «взбивается» вверх пеной; кипят и тела людей — один «яко есть кровь красен», «ин же желт и бел же другий», «ов же ужаснее, черн бо являшеся». Так и кажется, что писатель стремится вызвать у своих читателей отвращение к физическим страданиям, неприятие их.

А о тех «учителях», которые побудили свою цаству к приятию «огненной смерти» и заживо похоронили людей в огне, он отзывается очень резко и пишет о «нечеловеческом естестве учителей сих окаянных». К сторонникам «огненной смерти» Евфросин применяет и другие термины — «мрачные детины», «истлители», «палачи», «учители-мучители», «темные старцы» и др. Обличает он и конкретных проповедников «огненной смерти», перечисляя многие имена. Даже авторитет протопопа Аввакума, к тому времени уже возведенного старообрядцами в ранг святого, он подвергает сомнению.