Дело Аляски Сандерс - Жоэль Диккер

два дня не арестовали Уолтера. Следствие было закрыто, я решил, что лучше держать эту историю при себе.

– Вы были неправы, – с сожалением сказал Гэхаловуд.

Льюису Джейкобу явно хотелось доказать свое чистосердечие, и он сказал:

– Я упомянул все это в завещании. Не хотел уносить секрет с собой в могилу.

Филис Джейкоб, до сих пор слушавшая мужа в растерянном молчании, наконец заговорила:

– Ты написал завещание?

– Да, я отдал его на хранение нотариусу Брауну. Вместе с кассетой.

– С кассетой? – повторил Гэхаловуд. – С какой кассетой?

– В воскресенье, 28 февраля 1999 года, Саманта пришла ко мне домой и сообщила, что увольняется. Было поздно. Я очень удивился, увидев ее. Она сказала: “Я ухожу от вас, мистер Джейкоб. Так надо. Ключ от магазина я оставила Аляске, она вам завтра отдаст”. Саманта объяснила, что уезжает путешествовать вместе с Рикки. Потом протянула мне маленькую цифровую кассету и сказала: “Передайте это Аляске, пожалуйста. Это ее. На память”. Я взял кассету, но Аляске так и не отдал. Сперва мне захотелось посмотреть, что там такое, из любопытства. Но у меня не было подходящего проигрывателя. Прошел месяц, а потом Аляску убили. И эта чертова кассета осталась у меня. Я же сказал, я не хотел, чтобы меня подозревали. В маленьких городках потерять доброе имя легче легкого. Люди станут обходить мою заправку стороной, а я в нее вложил все свои сбережения. Я подумал, что, наверное, на кассете ролики, которые Аляска снимала в раздевалке. И у меня будут большие проблемы. Мне хотелось избавиться от нее как можно скорее, но все-таки совесть не позволила. Тогда я вложил ее в конверт и отнес нотариусу. С указанием вскрыть конверт после моей смерти.

* * *

Эдди Браун работал нотариусом в Маунт-Плезант с 1955 года. Он был самым старым и единственным юристом в городе. Ему уже было за восемьдесят, но он еще не ушел на пенсию и каждый день приходил в контору. Когда мы заявились к нему в ту субботу, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы его обаять – вытащить из кресла, оторвать от книжки и лимонада и доставить в его кабинет. “Нельзя было до понедельника подождать?” – ворчал он, когда я усаживал его в свою в машину.

Нотариус Браун был еще бодр, по-моему, наше вторжение в привычный распорядок дел на выходных его даже позабавило. “Не каждый день случается помогать полиции в уголовном расследовании”, – сказал он. Потом повернулся ко мне: “Я читал ваши книжки, молодой человек. Упомяните меня в следующей, ладно? Я был бы очень рад”. В кабинете Эдди Брауна стоял бронированный шкаф. “Все городские секреты тут”, – с удовольствием изрек он. Конверт, оставленный Льюисом Джейкобом, нашелся быстро. В нем лежала цифровая кассета и письмо, датированное 11 апреля 1999 года и подписанное Льюисом; в письме он излагал события так же, как и нам час назад.

– Есть вероятность, что кассета еще в рабочем состоянии? – спросила Лорен.

– Надеюсь, – сказал Гэхаловуд. – Я немедленно еду в Конкорд, отдам ее в техническую группу. Посмотрим.

Этот эпизод означал новый поворот в расследовании. А если угрозы, которые получала Аляска, были связаны не с ограблением родителей, а с камерой, которую она спрятала в раздевалке на заправке?

я все про тебя знаю.

Может, это было делом рук Рикки или Саманты? Может, они выяснили, что это Аляска установила камеру? Может, они, выкачав деньги из Льюиса Джейкоба, решили шантажировать Аляску? Их надо было найти, но сведения у нас были скудные: мы знали полное имя Саманты, но не знали фамилии Рикки.

Мы отвезли нотариуса домой, и Гэхаловуд спросил меня:

– Вы со мной в Конкорд? Я отдам кассету и займусь разысканиями насчет Саманты и Рикки.

– Простите, сержант, мне надо удрать.

– Куда это вы намылились, писатель?

– Меня пригласили, надо ехать.

В тот вечер я в одиночестве покатил по направлению к Мэну и через час прибыл в прелестный городок Бриджтон. Приехал я заранее. Побродил по городу, потом, когда подошло время, отправился в аудиторию муниципального лицея, где должен был состояться концерт. Места были пронумерованы. Я сел. Зал понемногу заполнился, но кресло рядом со мной оставалось свободным. Когда погас свет, кресло все еще пустовало. Спектакль начался, зазвучал первый фрагмент из “Мадам Баттерфляй” – “America forever”. И в этот миг между рядами проскользнула чья-то фигура и уселась рядом со мной.

Это был Гарри Квеберт.

После спектакля мы, не обменявшись ни словом, влились в поток зрителей, покидавших аудиторию. Заметив на парковке лицея фургон, торгующий едой навынос, Гарри сказал: “Ужин за мой счет”.

Глава 25

“Мадам Баттерфляй”

Бриджтон, штат Мэн

Суббота, 17 июля 2010 года

Мы сидели на скамейке у реки и жевали гамбургеры с картошкой фри. Молча – оба чувствовали себя неловко. Я ел, хотя не был голоден. Я не знал, что сказать, непонятно было даже, с чего начать. После нашей последней встречи в декабре 2008 года я изо всех сил надеялся увидеть Гарри снова. Мне и в голову не приходило, что все будет вот так. Наконец я спросил:

– Как вы узнали, что я в Маунт-Плезант?

– Книжный магазин разослал анонс вашей автограф-сессии. Да и про вас опять все говорят, Маркус. Дело Аляски Сандерс, новое расследование, за которым с живейшим интересом следит вся Америка. Это ваша следующая книга?

– Не знаю. Вы по-прежнему живете в Нью-Гэмпшире? Такое впечатление, что вы испарились. Я вас повсюду искал, но напрасно. Полтора года все думаю, что же с вами сталось…

– Призрак. Это лучшее, что могло со мной случиться. Наконец-то я избавился от славы, с которой не знал, что делать. Я свободный человек, Маркус.

– Вы поэтому исчезли?

– Какая разница почему. Скажем так, мне надо было отойти подальше. Так было лучше для всех.

– А теперь что? Внезапная потребность проявиться снова, с этими вашими гипсовыми чайками и загадочными посланиями?

– В посланиях ничего загадочного не было. Я вам писал, чтобы вы ни в коем случае не ходили преподавать в Берроуз. Это была бы большая ошибка. Вам там не место.

– Почему же? – Я был задет за живое. – Я недостаточно хорош, чтобы преподавать в Берроузе?

– Наоборот, вы гораздо выше этого. У меня было ощущение – судя по всему, верное, – что вы не поняли, что я пытаюсь вам сказать, мне захотелось поговорить с вами лично, отсюда эта встреча.

– Что же вы мне пытались сказать, Гарри?

– Что вам пора стать до конца самим собой. Вы Маркус Гольдман, чудесный человек, упорный, одаренный. Вот увидите, вы станете одним из величайших писателей, каких знавала Америка. И когда я узнал,