Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты - Мари Кордоньер

— Откуда же взялось столько внимания к честолюбивой купеческой дочке низкого происхождения, на которой вас заставили жениться против воли? — прошептала она. — Не лучше ли вам сохранить себе лояльность в тех сферах, где уже много лет вы принимались столь благосклонно?

Малое воздушное пространство между ними казалось заполненным грозовой энергией. Околдованная его взглядом, она не замечала, что нервно облизывает кончиком языка сухие губы и что тесно зашнурованная верхняя часть ее костюма для верховой езды поднимается и опускается в ритме тяжелого дыхания.

— Почему? — переспросил Ив де Сен-Тессе так же тихо и беспомощно пожал плечами. — Быть может, потому, что я, к своему собственному изумлению, вдруг обнаружил, что меня уже не интересуют ни ранг вашего отца, ни те средства, с помощью которых ваши предки нажили сказочно богатое состояние, о чем болтают сплетники. Быть может, потому, что я наконец понял, что вы — та самая женщина, которая предназначена для меня небесными звездами. Быть может, потому, что лишь вам дано владеть моим спокойствием, моей гордостью и моим сердцем. Потому, что я уже не могу себе представить жизнь без вас!

Флёр не сознавала, что на ее губах появилась мягкая, едва заметная улыбка, когда она протянула руку и положила палец на чувственные мужские губы, властную силу которых столь хорошо знала. Как давно она уже тосковала по таким его теплым словам, а встречала вместо них лишь высокомерие и насмешку! Теперь ей очень хотелось убедиться в искренности его заверений.

— Кто поручится мне, что вы говорите правду? — выдохнула она. — Где гарантия, что уже завтра не станете меня унижать вашей ледяной надменностью и проклинать всех святых, что связались с супругой, чья кровь недостойна той, которая течет по жилам представителя рода Шартьеров?

Флёр ощущала дрожь его губ под кончиками своих пальцев, а перед ее глазами расплывались жесткие, надменные черты его лица, придвигавшегося к ней все ближе и ближе.

— Вы достойны того, чтобы быть рядом с королем, красивейшая из женщин. Простите бедному увальню, что он из-за своей тупости не сразу это понял.

Последние слова были лишь легким дуновением, опустившимся на ее губы. Флёр не отстранялась. На этот раз не было ничего похожего на прежние насильственные, похотливые нападения в темноте алькова. Никакого бесцеремонного захвата, который представлял собой лишь демонстрацию мужской силы и уже поэтому исключал всякую сердечность.

О нет, этот поцелуй был другим. Он нес в себе неожиданную трепетную сладость. Флёр чувствовала, что он не стал бы ее принуждать, если бы она уклонилась от его поцелуя. Но именно зная это, она так не поступила.

Флёр обвила руками его шею и еще теснее прижалась к его груди, словно каждый вздох и каждая фраза за все время их общения вели именно к этому моменту, когда они наконец смогут отдаться своей любви без недомолвок и ложной гордости. Вот так, на зловонной соломе, в сырой норе темницы, они обрели блаженство, заставившее их забыть, где и при каких обстоятельствах они находятся.

— Тебе нечего бояться, все будет хорошо, — прошептал Шартьер.

— Когда ты меня обнимаешь, я ничего не боюсь, — ответила Флёр, и в ее светящихся весенней зеленью глазах он ощутил воспоминание о том волшебном вечере в Лионе.

— Как ты хороша… Ты — сирена, захватившая меня в плен серебряными локонами… — Тихое журчание его голоса замирало на ее шее, которую он целовал в том месте, где сильно пульсировала жилка. Его пальцы теребили миниатюрные крючки ее верхового костюма, высвобождая ее все больше и больше из одеяния.

Флёр, полная доверия, отдавалась ласкам этих рук. Нежданный и потому особенно чарующий дар его любви и доверия оттеснил на задний план всю окружающую действительность.

В этот миг существовали только ласки его губ, вытеснившие из нее холод и пронизавшие все тело трепетом просыпающегося сладострастия.

Одерживая верх над петлями, пуговицами и шнурками корсета, Ив де Сен-Тессе уложил свою очаровательную супругу уже с обнаженной грудью на меховую подкладку своего плотного кавалерийского плаща. Беспокойно мигающий свет фонаря залил ее кожу золотыми языками пламени, и обе совершенные по форме округлости ее розовой груди мерцали, живя своей собственной таинственной жизнью. Увенчанные возбужденными, упругими темноватыми бутонами, они блестели как дорогой, теплый мрамор. Живой мрамор!

Дивясь и восторгаясь, он прижал свои ладони к ее шелковистой груди и наклонил голову, чтобы поцеловать мягкую долину углубления между холмами. И лишь в этот момент обнаружил украшение, которое горело таинственным зеленым светом. Ив замер, рассматривая широкий перстень, украшенный огромным шлифованным изумрудом и предназначавшийся, без всяких сомнений, для мужской руки. Он в изумлении наморщил лоб: видимо, носимый на груди перстень имел какое-то особенное значение.

— Что это? — тихо спросил он.

— На память… — механически ответила Флёр, которой вовсе не хотелось возвращаться к реальности.

— Подарок на память с изображением розы и герба династии Анжу? Как этот перстень оказался у вас?

Флёр была сейчас не в силах пускаться в какие-либо подробные объяснения. В этот момент она не могла даже думать о своей любимой бабушке.

— Подарок… моей бабушки, — выдохнула Флёр шепотом, надеясь, что он этим и удовольствуется.

Но она ошиблась. Все еще углубленный в свои мысли, граф продолжал рассматривать украшение.

— Если это тот самый перстень, о котором я думаю, малышка моя, то ты носишь на груди предмет редкой ценности. Говорили, что он утерян. Это — нечто особенное. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что драгоценность такого рода была предложена столь богатому человеку, как ваш отец. Но почему носите его именно вы? Ведь этот перстень предназначен для мужской руки!

— Я уже сказала: это подарок! Я счастлива, что он не остался в узле вместе с другими украшениями. Мне было бы очень больно потерять именно его…

Ее супруг чуть потянул цепочку и положил перстень у ее плеча на плащ, так что по шее проходила теперь только филигранная дорожка из тонких золотых звеньев, теряясь в потоке распущенных волос.

— Больше никто не будет причинять вам боли, и меньше всех я, — прошептал он и покрыл горячими поцелуями ее кожу, а дойдя до ждущего ласки, напрягшегося соска ее груди, стал его сосать, массируя другой кончиками пальцев и вызывая этим эротический всплеск во всем ее существе.

Неудержимый, все сметающий на своем пути прилив сладострастия, вызванный его ласками, прекратил все дальнейшие разговоры. Флёр и так всегда совершенно терялась от его прикосновений, а теперь сознание того, что он ее любит столь же страстно, как и она его, подняло в ней целую бурю желаний и сладострастия. Она не ощущала ни цепенящего холода каменных стен, ни жуткой тишины тюрьмы, изолировавшей ее от всякого соприкосновения с внешним миром.