Смерть обреченных на жизнь - Ольга Санечкина

— Габриэлла, почему я?

— Я хочу, дать своей дочери защиту.

— От кого?

— От тебя.

Вспоминая сейчас ее ответ, Хулиан все так же испытывал боль, как когда услышал его в первый раз. Конечно, он стал покровителем Джельсамины, но стал им номинально. Он почти никогда не видел девочку, пока была жива ее мать. Похоже, Габриэлла уже тогда предвидела возможность того, что настанет день, когда она не сможет защитить дочь. И решила, что выбрав его на роль покровителя Джельсамины, обезопасит ее подобным образом. Позволив себе поковырять старую болячку, Хулиан решил, что не время разгадывать старые загадки, время думать о дне сегодняшнем. А подумать было над чем. Верить Реналю или нет. Действительно ли Ремиза занималась воспитанием его дочери последнее время, или на самом деле сам Реналь ведет хитрую игру. И если это он занимался с Моной последние два года, то с какой целью? Для того, чтобы подобраться поближе к ее отцу? Но зачем? Что ему даст возможность быть рядом? Не думает же он, что сможет прочитать Корина Фоли. Хулиан понимал, что, несмотря, на свою вспыльчивость, о которой упоминал старый друг, он в состоянии защитить свои мысли даже от Реналя. Сегодняшний день окончательно все запутал. Кто пытался убить Чано, с кем общалась в кафе Морган, что задумал Реналь, действительно ли Ремиза достигла того могущества, о котором говорил Рене…. Столько вопросов и ни одного ответа.

Мина бежала по склону косогора и старалась удержаться от слез. С недавних пор она все меньше могла себя контролировать. Добежав до самого низа, она, запыхавшись, остановилась перед серебристой лентой реки. Обессилено сев на траву, она обхватила колени руками и положила на них голову. То, что происходило в последнее время, выбило у нее почву из-под ног. Решив, что пришла пора раскрыться, перестать подчинятся окружающим и взять жизнь в свои руки, она не подумала о том, что в то же время откроет плотно закрытую дверь, которая хранила за собой боль потери матери. Чем больше она позволяла себе жить, дышать, улыбаться, тем сильнее открывалась эта дверь и тем сильнее просачивалась наружу боль.

Первые месяцы, когда Габриэллы не стало, Джельсамина поражалась той хладнокровности, с которой приняла потерю. В глубине души она сочла себя бесчувственной, черствой, не достойной дочерью. Ее не съедало чувство потери, не заполняло до краев горе. Внутри была только пустота. И Мине казалось, что эта пустота происходит от ущербности ее души. И только когда, спустя месяцы, она начала оттаивать, эта самая пустота начала разрастаться и заполнять собой каждый уголок ее души, она поняла, что пустота во стократ хуже боли! Было чувство, что внутри ее появился непроницаемый участок, который нельзя ничем заполнить и который начинает разрастаться и душить ее изнутри.

Привыкнув во всем и всегда советоваться с матерью, Мина постоянно «обращалась» к ней. И в такие минуты каждый раз происходило осознание, что мамы больше нет. Что она никогда не сможет прийти к ней и поговорить. Никогда не сможет заглянуть в ее потрясающие серые глаза и увидеть в них свет любви, безусловной материнской любви. Никогда она не сможет дотронуться до нее и услышать ее голос. Никогда! Это слово билось в мозгу чаще, чем стучало в груди сердце. Никогда! Когда-то Джельсамине казалось, что Густаво, заменивший ей отца, так же дорог ей, как и мама. И боль утраты будет одинаковой. Но все оказалось далеко не так. Тоска по дяде не шла ни в какое сравнение, с теми чувствами, которые она испытывала от потери матери. Каждый раз, собираясь заговорить с мамой, в последний момент, Мина останавливалась…. Но сегодня…

— Мамочка! — с трудом выдавив из себя это слово, Мина почувствовала невыносимую боль! Ей казалось, что больше она не имеет право произнести его вслух. Что тот, кто убил Габриэллу, лишил ее этого права. В горле все свело от горечи, а на глазах выступили слезы. Воспользовавшись тем, что оказалась в одиночестве, она позволила слезам бесконтрольно бежать.

— Мамочка, что же мне делать? Я так устала! Так запуталась! Ты бросила меня, и теперь Яго самое дорогое, что осталось у меня в жизни. Не могу потерять еще и его. Но так же, не хочу сделать так, чтобы он был несчастен! Что же мне сделать, чтобы уберечь и не навредить ему одновременно? Ну почему все так сложно? Я не верю Морган ни одной минуты! Знаю, что ни мне судить кого-либо…. Но если она попробует причинить Яго боль, я должна буду поступить так, как должно. Как учил меня дядя Густаво. Никто и ничто не должно угрожать нашей семье! Милая моя, мудрая, как же мне тебя не хватает!

Остановившиеся на мгновение слезы с новой силой потекли по лицу. Она ощущала во рту их соленый вкус, и болезненно сглатывала, чтобы проглотить ком в горле.

Когда на ее плечо легла рука, Мина не стала поворачивать голову, чтобы узнать кто это. Только Джинни решилась бы прийти и нарушить приказ Малкани «оставить ее в покое».

— Больно? — тихий голос подруги был лишен каких-либо эмоций. Она знала, что если проявить сочувствие, этим можно только помочь подруге утонуть в ее горе.

— Безнадежно, — таким же голосом ответила Мина. — Ты знаешь, что дядя готовил меня к самым невероятным ситуациям в жизни, но никогда не учил справляться с горем, с собственными демонами.

— Мина, ты не должна так себя мучить!

— Джинни, скажи мне, что делать?

— Смотря, о чем ты говоришь.

— О Яго.

— А что с ним не так?

— Я боюсь, что он влюбляется в Морган. И если раньше я была уверена, что справлюсь с ней, и приведу ее в соответствие с ожиданиями Яго…. То теперь, не уверена, что это стоит делать. У этой дамочки миллион масок, и я не знаю какая из них настоящая.

— Да, — Джинни нервно оглянулась, будучи уверенной, что кто-нибудь их подслушивает даже здесь, — с этой девицей точно что-то не так.

— Джинни, я вчера заметила ваши игры с Яго…. — Взгляд Джельсамины внимательно скользнул по лицу подруги.

— Извини. Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.

— Как скажешь. Но ты же знаешь, мне так не нравится эта ситуация с Чано и Яго!

— Поверь, мне тоже. — На лице Джинни проступила ярость. Мина знала, что эта ярость направлена не на нее.

— Ну, что же, может, тогда обсудим дела насущные, — Малкани решила, что пора снизить накал их беседы.

— Да, я как раз хотела спросить, что случилось, что ты решила «проснуться» раньше того срока, о котором мы с тобой договаривались перед моим отъездом? — Встрепенулась Джинни.

— Когда Яго объявил о нашей помолвке на моем дне рождении, я поняла, что если и дальше буду притворяться тихой мышкой, то это принесет больше вреда, чем пользы.