Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Жоржи Амаду
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако кое-что осталось неясным и вряд ли когда-нибудь прояснится. Да и где могут получить ответ желающие задать вопросы? Территория, где живут и действуют проститутки обширна, неопределённа и темна.
На чём столкнулись, нанося друг другу ущерб, интересы известного женского объединения и только что образованного предприятия из трех, не менее известных полицейских, предприятия, по понятным мотивам, не имеющего ни полного названия, ни хотя бы аббревиатуры? Занятые личными и срочными делами, пустят ли они на самотёк свои обязанности в анонимном обществе? Не забудут ли выполнить строгие приказы инспектора Котиаса? Или же инспектор, убаюканный новой страстью к Баде, супруге депутата, букету разных добродетелей, красивой, элегантной и податливой, уже позаботился о святом деле семьи Сардиньи? В этом конфликте, впрочем, преодолимом, между властями, одинаково ревниво относящимися к своей ответственности, предпочтительнее, чтобы никто ни во что не встревал. Они все белые и прекрасно понимают друг друга.
Преувеличивали ли газеты, подняв шумиху вокруг переселения проституток с Баррокиньи на Ладейру-до-Бакальяу, вызвавшую панику и переполох и побудившую к неповиновению всю зону, где живут проститутки? Да и могла ли печать выступать за выселение всего лишь шести жалких домишек в Баррокинье? Даже когда вопрос касается борделей, надо уметь сохранять приличие.
Правда ли, что полиция выдала ордер на арест некоего Антонио де Кастро Алвеса, поэта, а возможно, бродяги, студента, а возможно, нарушителя спокойствия, прочесав в поисках подозреваемого районы Баррокиньи и Ажуды, в общем, всю припортовую зону, тогда как вышеупомянутый поэт умер более ста лет назад и на одной из площадей Баии стоит воздвигнутый ему памятник? Так ли это действительно, или это инсинуация легкомысленного журналиста, имевшего намерение дискредитировать полицию? Приказ, отданный комиссаром Лабаном, не любившим поэтов, был, конечно, смешным, но небезосновательным. Ведь некий бледнолицый молодой человек с подкрученными усами и пылающим взором появлялся в часы стачек, его видели возвышающимся над демонстрантами, ну, кто же это мог быть, как не поэт Кастро Алвес? Умер сто лет назад? Ну, так что с того, разве мы не в Баии? Ведь сказала же Мария Петиско: «Его светлый, невероятно красивый образ над народом». И, чтобы закончить, ещё один последний вопрос: «Что же это было, демонстрация или процессия Святого Онофре, покровителя проституток?»
Столько же всего нужно прояснять. Все так запутано, везде беспорядок и анархия в деле этой закрытой корзины.
Забастовка закрытой корзины – окрестила печать демонстрацию протеста проституток. Среди падших женщин издавна принят и до сих пор существует благочестивый обычай – не принимать мужчин с полуночи Святого четверга до полудня субботы, иными словами, закрывать корзину. Этим тщательно соблюдаемым обычаем католички отмечали в злачных местах Святую неделю. Однако в данном случае речь шла совсем не о благочестии женщин Баррокиньи, тем более что большинство моряков, как правило, – представители различных религиозных сект, чаще протестанты.
16
Бакалавр Элио Котиас, «джентльмен от полиции», по меткому выражению хроникёра Лулузиньо (в некоторых кругах известного под кличкой Распутная Лулу), не скрывает своего раздражения:
– Где вы шляетесь, дьявол побери, чем заняты?
Живоглот бормочет извинения, комиссар Лабан предпочитает хранить молчание, глядя на полицейского инспектора холодным пристальным взглядом: «Ничтожество, папенькин сынок, дерьмо. Не поднимай на меня голос, я этого не выношу. А если ты это сделаешь, то я тебя проучу: я не служащий частной фирмы, и никто мне не сказал, что я заработаю на сделке». Глаза комиссара, холодные и мутные, повергают в дрожь. Полицейский инспектор смягчает тон, отдавая распоряжение:
– Я хочу видеть женщин здесь и сейчас. Всех. Возьмите машину радиопатруля и привезите их сюда. И мы посмотрим, переедут они или не переедут.
Комиссар в сопровождении Живоглота направляется к выходу, но, подходя к двери, принимается демонстративно насвистывать какую-то песенку. Руки бакалавра сами собой сжимаются в кулаки: такому, как он, чувствительному человеку приходится сотрудничать с подобными типами – нелегкое дело! Однако ожидаемое вознаграждение…
Назначение бакалавра Элио Котиаса на пост инспектора Управления по делам Игр и Нравов явилось, по заявлению одной дружественной газеты, явным доказательством решения властей обновить кадры гражданской полиции путем привлечения в неё достойных людей, пользующихся доверием населения. Родившийся в семье благородного происхождения и весьма удачно женившийся (на Кармен, родственнице владельца фирмы «Сардинья»), он как раз этим утром выслушал похвальные слова от дядюшки жены в свой адрес. Тот позвонил, когда Элиас был ещё в постели с тяжёлой головой от выпитого вчера так называемого шотландского виски, о чём свидетельствовала наклеенная этикетка. Но вот Бада, супруга депутата, была действительно богиней, статуэткой Танагры, бакалавр её так назвал, а она растаяла. В её глазах он увидел свое ближайшее будущее в розовом цвете.
И всё-таки тон старика был пренебрежительным, и это вызвало раздражение, ну, и желание на ком-нибудь сорвать его. Он было попытался выразить Кармен своё отношение к её родственнику, но та не дала ему это сделать, заявив: «Нет, нет, дядя Иполито, мой дорогой, – табу!» В полицейском управлении он с удовольствием бы обругал всю эту свору негодяев, но храбрости ему не хватило. Глаза у комиссара, как у покойника в мертвецкой или закоренелого преступника. Злость свою он спускает на хозяек женских пансионов Баррокиньи.
Пожаловали они все шестеро; аудиенция длилась всего несколько минут. Их втолкнули в кабинет инспектора, который тут же обрушился с бранью. Вот где бакалавр отвёл душу, он даже стучал по столу кулаком.
– О чём вы думаете? Что в Баии нет власти, что ли?! Получили приказ о переселении, адреса, где вам следует договориться об оплате и первом взносе, и что? Ведёте себя так, будто ничего не получали, и продолжаете безобразничать в Баррокинье. Что за безумие?
– Мы не можем жить, где всё сгнило: полы, стены, двери. Ни жить, ни принимать клиентов, – осмелилась ответить Акасия, седая и кривая на один глаз сводница, хозяйка пансиона, где живут восемь проституток. – Вонючее место!
– А у меня имеется акт Управления здравоохранения, где сказано, что дома соответствуют гигиеническим нормам. Уж не желаете ли вы жить в богатых особняках Корредора-да-Витории, Барри или Грасы? О чём вы думаете?
– Но, сеньор… – попыталась вставить слово Ассунта.
– Замолчи! Я приказал вас привезти совсем не для того, чтобы пробавляться беседой. Место прекрасное, оно одобрено управлением и полицией. Так что разговаривать не о чем. Срок даю до завтра. Если завтра хоть кто-то из вас окажется в Баррокинье – пеняйте на себя. И не жалуйтесь. Я вас предупреждал по-дружески.
17
Вечером, проезжая мимо полицейского участка, бакалавр Элио Котиас пожелал узнать, что слышно о переселении.
– Где комиссар Лабан?
– Вышел по служебным делам.
– А Николау?
– Тоже. Они ушли вместе.
Должно быть, чтобы проверить, как идёт переселение, они же за него ответственны. Срок, во всяком случае, установлен. В автомобиле его ждёт Кармен. Они едут к депутату играть в карты; там будет несколько супружеских пар, и все из высшего общества; инспектор улыбнулся, подумав о Баде. Прошлый раз он сказал ей, что она похожа на статуэтку Танагры, сегодня он скажет: вы – загадочная Джоконда Леонардо да Винчи. Только ни в коем случае не пить в этом доме виски, эту подделку, уж лучше выпить стакан пива.
Обнаружив, что они опаздывают, он велит шоферу ехать кратчайшим путем. Машина едёт тёмными улочками, фары освещают женщин, стоящих у дверей заведений и зазывающих мужчин. Кармен смотрит на них с любопытством.
– Так этими женщинами теперь командуешь ты? Выходит, мой маленький Элио – король проституток. Очень мило!
– Ничего не вижу милого, это ответственный пост, очень ответственный!
Машина выезжает на Байшу-дос-Сапатейрос и едет по направлению к Назаре.
18
В королевстве бакалавра Элио Котиаса, инспектора Управления по делам Игр и Нравов, всё идёт своим чередом. В лабиринте плохо освещённых улиц женщины ловят клиентов, предлагают свои услуги, зазывают, приглашают, пуская в ход традиционный набор вздохов, шепота и мольбы. В дверях и окнах выставлен товар лицом, товар дешёвый. Некоторые, получше одетые, накрашенные, с традиционной сумочкой, отправляются на улицу Чили, в тамошних отелях часто останавливаются фазендейро и коммерсанты, приезжающие из провинции.
В барах как завсегдатаи, так и случайные посетители, пиво, коньяк, крепкие коктейли, кашаса. Сводники, альфонсы, а также художники и поэты-романтики. В «Цветке Сан-Мигела» высокий блондин с остроконечной бородкой рисует с натуры, это немец Хансен, он делает наброски фигур, предметов обстановки, отдельных бытовых сценок, одновременно беседуя с женщинами. Все они его приятельницы, ему знакома жизнь каждой.
