Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

Если верить, а это надо делать с очень большой осторожностью, великому князю Александру Михайловичу, то он разговаривал с Государыней в присутствии императора в крайне дерзком и даже наглом тоне. Фактически Александр Михайлович потребовал от царской четы выполнения требований думской оппозиции. Как писала в своих мемуарах А. А. Вырубова, «великий князь потребовал увольнения Протопопова, ответственного министерства и устранения Государыни от управления государством»[671].

На все эти требования он получил холодный отказ и удалился ни с чем. После этой встречи Александр Михайлович написал письмо своему брату великому князю Николаю Михайловичу, высланному Государем в имение Грушевку за оскорбление Её Величества. Письмо это доказывает существование заговорщических планов семейного клана Михайловичей. В конце письма Александр Михайлович писал: «Нечего надеяться чего-нибудь достигнуть с ним [с Государем], они [царская чета] уступят только силе. […] Резюме: ждать добра из Ц.[арского Села] нельзя, и вопрос стоит так: или сидеть сложа руки и ждать гибели и позора России, или спасать Россию, приняв героические меры»[672].

В чём заключались эти «героические меры», становится понятно из дальнейших действий великого князя Александра Михайловича.

Здесь надо сказать, что великий князь Александр Михайлович 4-го февраля 1917 года закончил писать Государю пространное письмо, написанное в высокопарных менторских тонах.

«Мы переживаем, — писал Александр Михайлович, — самый опасный момент в истории России: вопрос стоит, быть ли России великим государством, свободным и способным самостоятельно развиваться и расти, или подчиниться германскому безбожному кулаку, — все это чувствуют: кто разумом, кто сердцем, кто душою, и вот причина, почему все, за исключением трусов и врагов своей родины, отдают свои жизни и все достояние для достижения этой цели. И вот, в это святое время, когда мы все, так сказать, держим испытание на звание человека, в его высшем понимании, как христианина, какие-то силы внутри России ведут Тебя и, следовательно, Россию к неминуемой гибели. — Я говорю: Тебя и Россию, вполне сознательно, так как Россия без царя существовать не может, но нужно помнить, что царь один править таким государством, как Россия, не может: это надо раз навсегда себе усвоить и, следовательно, существование министерства с одной головой и палат совершенно необходимо; я говорю: палат, потому что существующие механизмы далеко несовершенны и не ответственны, а они должны быть таковыми и нести перед народом всю тяжесть ответственности; немыслимо существующее положение, когда вся ответственность лежит на Тебе и на Тебе одном»[673].

Любопытно, что в этом своём письме великий князь выступал против создания «Ответственного министерства». «Я принципиально против, — продолжал он, — так называемого, ответственного министерства, т. е. ответственного перед Думой; этого допускать не следует, надо помнить, что парламентская жизнь у нас в самом зародыше, — при самых лучших намерениях тщеславие, желание власти и почета будут играть не последнюю роль, и, главное, при непонимании парламентского строя, личной зависти и проч, человеческих недостатках министры будут меняться даже чаще чем теперь, хотя это и трудно».

Что же предлагал великий князь? А предлагал он следующее: «Как председатель, так и все министры должны быть выбраны из числа лиц, пользующихся доверием страны и деятельность которых общеизвестна (конечно, не исключаются и члены Думы). Такое министерство встретит общее сочувствие всех благомыслящих кругов; оно должно представить Тебе подробную программу тех мер, которые должны проводиться в связи с главной задачей момента, т. е. победы над германцами, и включить те реформы, которые могут проводиться попутно, без вреда для главной цели, и которых ждёт страна. Программа эта, после одобрения Тобой, должна быть представлена Думе и государственному совету, которые, вне сомнения, ее одобрят и дадут полную свою поддержку, без которой работа правительства невозможна; затем, опираясь на одобрение палат и став твердой ногой, и чувствуя за собой поддержку страны, всякие попытки со стороны левых элементов должны быть подавляемы, с чем, я не сомневаюсь, справится сама Дума; если же нет, то Дума должна быть распущена, и такой роспуск Думы будет страной приветствоваться»[674].

Итак, Александр Михайлович предлагал Государю призвать к власти людей «пользующихся доверием страны», а Думу фактически оттеснить от власти, или даже распустить. Невооружённым глазом видно, что такая программа больше всех устраивала Гучкова, и не вызывает сомнений, что именно он и стоял за этим письмом. Если бы представить, что Николай II согласился бы с этой программой, то у власти оказался бы именно Гучков и его сторонники, а не думская оппозиция. Мы помним, что Гучкову совсем не улыбалось делить полноту власти с «Прогрессивным блоком».

То, что Гучков был хорошо осведомлён об этом письме, признавал сам Александр Михайлович в письме своему брату. «Из интересных людей в Петрограде я видел Гурко (В. И. Ромейко-Гурко — родной брат генерала В. И. Гурко, член Государственной Думы, активный участник заговора — П. М.) и Гучкова, конечно, с обоими говорили о вопросах дня, Я им прочёл моё письмо Ники, и они оба сказали, что в данный момент под этим письмом подписались бы и крайне правые, и крайне левые»[675].

Вполне возможно, что член масонской ложи розенкрейцеров великий князь Александр Михайлович был уже до революции связан с Бродвейским банкирским сообществом. Во всяком случае, в 20-е годы Александр Михайлович был приглашён в США для чтений лекций в баптистском храме на тему «банкротства современного христианства». Пригласили Александра Михайловича его старые знакомые, среди которых были «хозяева международных банков, родом из Германии»[676]. Как мы помним, этими банкирами были Шифф, Морган и другие.

Во время визита бывший великий князь был приглашён «группой видных лидеров нью-йоркских иудаистов на «хороший кошерный ужин». Александр Михайлович сообщает, что это были известные раввины из Бруклина. Судя по мемуарам великого князя, предметом его разговора с иудеями была дискуссия о том, какое общество является более антисемитским: современное американское или дореволюционное русское. К слову сказать, до революции Александр Михайлович был ярым противником какого-либо ослабления черты оседлости. В своём письме великому князю Николаю Михайловичу Александр Михайлович писал: «В разговоре с Аликс и Ники я затронул […] равноправие евреев. Он (Николай II — П. М.) […] ответил, что равноправие только в смысле расширения черты оседлости. Я, как мог, сильно возражал и говорил, что никакого расширения или дарования новых прав евреям немыслимо, нельзя давать милость именно той народности, которую русский народ ещё больше ненавидит вследствие отрицательного отношения к войне и сплошного предательства»[677].

Через двадцать с лишним лет крайне агрессивный и весьма болезненно относящийся к любым проявлениям юдофобии нью-йоркский раввинат по-приятельски дискутировал