Хрущев. Творцы террора. - Елена Прудникова

Особо надо отметить удар по духовенству: только за 1937 год было арестовано 33 382 «служителя культа». Много это или мало? На февральско-мартовском пленуме «главный безбожник» СССР Емельян Ярославский привел цифру: на текущий момент в стране было зарегистрировано около 39 тысяч религиозных организаций плюс к тому определенное количество организаций незарегистрированных — разного рода сект. Конечно, количество «служителей культа» в них могло быть самое различное — но в основном эти «организации» были церковными приходами, в каждом из которых могло быть от одного до 3–4 «служителей», если считать таковыми священников и дьяконов, то есть тех, для кого этот род деятельности был источником существования. То есть, как видим, число репрессированных было сравнимо с общим числом священнослужителей — речь шла о попытке полного уничтожения церкви.

Почему? Да, конечно, именно церковь «пламенные революционеры» ненавидели с особенной страстью. Но дело далеко не только в этом.

Какова была позиция церкви по отношению к большевистской власти? Естественно, теплых чувств тут не было, однако Евангелие требует лояльности, «повиновения властям земным». В целом ее позицию сформулировал священномученик Илларион (Троицкий) в 1923 году, в диспуте с Луначарским: «Мы разве говорим, что советская власть не от Бога? Да, конечно, от Бога… В наказание нам за грехи…»

Так что на самом деле церковь, за редкими отдельными исключениями, повиновалась властям и на конфликт с государством не шла. А после начала сталинских преобразований выразила полную готовность вступить в диалог с государством и сотрудничать с ним — было бы на то желание властей…

Мирзоян, Первый в Казахстане, поведал на том же пленуме: «У нас был случай, когда в церквах и мечетях выступали с докладами о новой Конституции, говорили относительно великого значения Конституции и т. д. Есть даже такие факты, когда поп выступает с такой проповедью: "Богом хранимую страну нашу и правительство ея да помянет Господь во царствии своем"…» Рассказывали как о массовом явлении, когда в колхозах выбирали председателями церковных старост.

Но еще более интересно становится, когда мы начинаем разбираться в позиции государства относительно церкви. Антицерковная риторика, естественно, сохранялась, но вот что касается практических шагов… Тот же Ярославский горько жаловался: «Когда дело шло о сокращении выпуска газет из-за того, что у нас нет бумаги, взяли, лишили, закрыли единственную антирелигиозную газету «Безбожник», лишили "Союз безбожников" этой единственной газеты… «Безверник» на Украине прикрыли, целый ряд национальных органов антирелигиозной пропаганды закрыли…»

Даже после двадцати лет владычества коммунистов духовенство в стране было как минимум не менее влиятельной силой, чем партия. (Согласно переписи 1937 года, больше половины населения страны объявляли себя верующими, не говоря о тех, кто о своих религиозных предпочтениях помалкивал, чтобы «чего не вышло».) Еще по ходу обсуждения избирательного закона то и дело слышались голоса, что если так вести дело, то в Верховный Совет войдут «одни попы». Судя по «новому курсу», Сталин ничего против бы не имел. А затем, идя навстречу «пожеланиям трудящихся», отменил бы гонения — и вот тогда, опираясь одновременно на партийные низы, вокруг которых группировалось прокоммунистически настроенное население, и на церковь, консолидирующую население остальное, стал бы поистине неуязвим. Этого «внутренняя партия» допустить не могла. Ненависть, конечно, со счетов не сбросишь, но у нее был и мощнейший политический интерес уничтожать священников.

И, надо сказать, цели своей этот удар достиг. В донесениях за 1937 год (особенно из мусульманских районов, где все более явственно) не раз упоминалось о том, что верующая часть населения стала консолидироваться против советской власти. С православными было все сложнее, но и там шли те же процессы. («Помирились» власть и церковь лишь естественным образом, уже во время войны, и то благодаря обоюдной мудрости вождя и иерархов.)

Юрий Жуков — правда, по поводу декабрьского пленума 1936 года, — сказал о «партийных баронах»: «Все они стремятся прочно связать себя, свою замкнутую социальную группу со Сталиным, не только избежать тем самым уже обозначившегося разрыва с ним, но и во что бы то ни стало поставить его в полную зависимость от себя и своих групповых интересов. А для этого обязательно связать себя со Сталиным нерасторжимыми узами крови, которую предстояло пролить». И тем более это подходит к июньскому пленуму.

Право же, эта версия куда логичнее, чем связанная с выборами. «Внутренняя партия» могла устранить сталинцев — легко! А что потом? Как отнесется народ, те самые «массы», к такому шагу? Вдруг увидят в нем государственный переворот? Они не могли не помнить, как за двадцать лет до того страна попросту смела не то что какую-то там власть, а целые социальные слои, всю верхушку общества, куда более сильную, опиравшуюся на армию и полицию. А на кого могли опереться эти, если «от Кронштадта до Владивостока» пойдет крик: «Царя-батюшку убили!» Можно не сомневаться, злости у людей на «кровью умытых» накопилось столько за все, что они творили… кое-кого могли бы и до стенки не довести, голыми руками разорвать. Конечно, можно попытаться перестрелять уже не один процент населения, а десять процентов, двадцать. А вдруг все равно не выйдет? Тем более что вот-вот начнется война, и в случае поражения висеть всем коммунистам на соседних фонарях.

Как бы ни относилась «внутренняя партия» к Сталину, силовое решение было для нее слишком большим риском. Сталин был единственной гарантией лояльности населения к партийному руководству (потому что его устранения партийные массы «не поняли» бы точно так же, как и беспартийные). Значит, надо, по возможности, оторвать сталинцев от народа и привязать к себе. Чем? Только кровью. А желательно — очень большой кровью…

…Нет, что ни скажи — ход был гениальным. До того гениальным, что хочется крикнуть, как в театре: «Автора на сцену!» Потому что придумать и разыграть такое — нет, это явно не по уму секретарю обкома с церковноприходской школой. Слишком уж мастерски задумана операция, здесь за версту несет нешуточным знанием политической истории человечества, парижскими и цюрихскими кафе! Да и стиль…

А стиль, прямо скажем, специфический. Кто бы что ни говорил о большевиках, но они после окончания Гражданской войны не практиковали массовых расстрелов, тем более «бомбежек по площадям». Большевики и вообще до 1937 года стреляли мало. Одна-две тысячи смертных приговоров в год для такой страны — да у нас сейчас, если снять мораторий, наверняка будет в несколько раз больше.