Коненков - Юрий Бычков

Только присели, Коненков строгий, сосредоточенный, приказал:

— Читайте.

«Хорош бы я был, не приготовь статью к сегодняшнему утру», — подумал про себя и стал читать, волнуясь, стремясь донести до него каждое слово.

«Многочисленны, — читал я, — очаги древней культуры на необъятных просторах нашей Родины. Городища, обнесенные валами, курганы-могильники, соборы, старинные дома, связанные с именами великих русских людей… Вот она — живая книга нашей отечественной истории!.. А часто ли мы заглядываем в эту книгу? Бережем ли память предков? Учим ли молодежь любви к родной земле, ее истории и культуре? Надо прямо ответить: редко заглядываем, плохо бережем, мало учим!»

— Это хорошо сказано. Редко заглядываем. Плохо бережем! Мало учим!

В статье говорилось о высоких образцах искусства, оставленного нам в наследство безымянными мастерами Древней Руси, творившими по принципу: «Как мера и красота скажет». Коненков с восхищением отнесся к словам Ромена Роллана, сказавшего о нашем национальном гении: «Шедевры Рублева сохраняются в моей памяти как выражение всего самого чистого и самого гармоничного в живописи». Однако по мере умножения числа примеров и риторических пассажей он темнел, как грозовая туча.

«…Как же мы можем быть равнодушны к научной пропаганде огромного, художественного наследства Древней Руси? Пропаганде умной, целенаправленной, всенародной?» — бойко прочитав эти два вопроса, я сделал паузу. Коненков строго поглядел на меня.

— Это только декларация, — недовольно заметил он. — А дело, дело! Где конкретные предложения?

— Не дошел еще до дела…

— Так читай. Не медли. Надо спешить. Давно пора вступиться за памятники.

На лету выправляю текст, спешу за ходом мысли Коненкова, тороплюсь в точности записать произносимые им фразы:

«И пора, давно пора переходить от слов к делу!

Почему не доводится до конца прекрасная инициатива Министерства культуры СССР о создании в республиках обществ охраны памятников старины?

Такие общества созданы в Грузии и Латвии. Но такого общества нет, скажем, в РСФСР. А ведь больше всего потрав бесценной старины происходит именно в Российской республике. Общество по охране памятников должно быть создано в России в самое ближайшее время. Ждать нельзя!..»

Когда по требовательному звонку Маргариты Ивановны в очередной раз я пришел к Коненковым, Сергея Тимофеевича застал за чтением огоньковской статьи. Он водил большим увеличительным стеклом в стальной оправе с массивной металлической ручкой по строчкам и, довольный собой, улыбался:

— Как жиганули?! — Это было его любимое словечко из далекой дали деревенского детства, означало оно сильное действие, что ли.

И в самом деле, статья оказалась своевременной. Авторитет выдающегося скульптора позволил перевести проблему из сферы кабинетных научных дискуссий и горьких сетований по невосполнимым потерям знатоков и радетелей старины в область широкого общественного обсуждения, приведшего в скором времени к созданию Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, а впоследствии к принятию Закона Союза Советских Социалистических Республик об охране и использовании памятников.

В июле 1968 года, получив приглашение директора Козельского краеведческого музея Василия Николаевича Сорокина, Коненков отправился туда, чтобы взглянуть на город, оказавший героическое сопротивление несметным полчищам хана Батыя, чтобы побывать в Оптиной пустыни, давшей Толстому материал для «Отца Сергия», бывшей пристанищем для Гоголя и Достоевского.

Побывав в Оптиной пустыни, где живы строения и легенды, связанные со старцем Амвросием, прототипом старца Зосимы, где стены и камни помнят Ф. М. Достоевского, где подолгу жили и работали А. К. Толстой и А. М. Жемчужников, А. Н. Апухтин и M. H. Погодин, где похоронены братья Киреевские, Сергей Тимофеевич загорелся мыслью поселиться там. Крайне утомленный, он расспрашивал, к кому надо адресоваться, чтобы исполнилась эта мечта, и отправил письмо председателю Калужского облисполкома: «Обращаюсь к Вам, не найдете ли Вы возможность назначить меня художником Козельского краеведческого музея, предоставив для летнего нашего пребывания в Оптиной пустыни помещения, где останавливался в свое время Гоголь, где жил Достоевский. Здесь необходимо оборудовать мемориальный музей. Для начала могу предоставить свои работы — скульптурные портреты Гоголя, Достоевского, Толстого и других».

Ему страстно хотелось побывать в образе мудрого старца, освещающего путь всем, кто занят поисками истины. Романтические мечты, конечно же, были несбыточными мечтами. Но поездка Коненкова, высказанные им в «Советской культуре» мысли о значительности Оптиной пустыни в ряду духовных святынь русского народа сыграли свою роль.

Прошло некоторое время, и Василий Николаевич Сорокин написал Сергею Тимофеевичу, что все меняется к лучшему. В домике Достоевского возник филиал краеведческого музея. Он посвящен работе великого писателя над романом «Братья Карамазовы». Начата работа по созданию экспозиции «Лев Толстой в Оптиной пустыни».

По пути в Козельск Коненков побывал на первой атомной электростанции в Обнинске и в калужском Музее космонавтики. Коненков не просто дивился научным свершениям, он производил оценку грандиозным свершениям двадцатого века с позиций человека, родившегося при лучине. Недаром снимок шествующего по Музею космонавтики девяносточетырехлетнего Коненкова обошел прессу мира. Ликование духа, гордость русского человека сказочным прыжком из века лучины в век атомной энергетики и космических полетов заметили все, кто был с ним рядом в зти дни. Сергей Тимофеевич по возвращении в Москву вылепил воображаемый портрет К. Э. Циолковского — в нем восхищение гением, открывшим человечеству путь к звездам. У Коненкова Циолковский провидчески смотрит в безбрежность мироздания.

Коненков не любил подолгу находиться в четырех стенах. Каждое воскресенье в любую погоду — поездка за город, к подмосковным рекам и лесам. В машину грузятся раскладные столик и стулья, корзины с едой. И еще непременно приглашается кто-либо из близких Коненковым людей. Например, Ирина Федоровна Шаляпина. II вот выбрана поляна, горит костер, Ирина Федоровна поет цыганские романсы и сама себе аккомпанирует на гитаре.

Нередко для загородных прогулок выбиралось место, как-то связанное с памятью прошедших, далеких лет. Так, однажды, еще в начале пятидесятых годов, он пожелал; побывать в деревеньке Дунино на Москве-реке под Звенигородом, где летом девятьсот пятого года жил у брата П. П. Кончаловского Дмитрия. Большой радостью для Коненкова было то, что в том самом домике он увидел и качестве хозяина Михаила Михайловича Пришвина. Они были знакомы с 1918 года, Пришвин как-то приходил и пресненскую мастерскую вместе с Есениным. Коненков писал об этой встрече: