Радость, гадость и обед - Хел Херцог

• «Поскольку все существа, наделенные способностью чувствовать, равны, мы обязаны спасать прежде всего собаку, а уж потом — любого человека» (с. 97).

• «Оса должна иметь законодательно закрепленное право на жизнь» (с. 141).

• «Мы обязаны этично относиться и к насекомым, и ко всем прочим существам, обладающим нервной системой… к таким существам относятся гребневики, такие кишечнополостные, как медузы, гидры, морские анемоны и кораллы» (с. 127).

Джоан Данейер живет в этической вселенной, которая заставила бы содрогнуться даже самого твердолобого защитника животных. Ну может ли разумный человек всерьез верить в то, что, решая, кого спасать из пожара — ребенка или щенка, — человек должен подбросить монетку? Или в то, что охотники на уток заслуживают пожизненного заключения?

Проблема борцов за освобождение животных заключается в том, что Данейер права. Если вы воспринимаете обвинение в спесиецизме буквально, если вы всерьез убеждены в том, что наше обращение с живым существом не должно зависеть от размеров его мозга или от количества ног, жить вам в мире, где, по мнению Данейер, термиты имеют полное право сожрать ваш дом.

Как должен вести себя хороший человек?

Ненавижу своего внутреннего судью. Обычно он вылезает на свет по утрам, когда я принимаю душ или еду себе спокойно по горной дороге, выключив радио, или сплавляюсь в каяке по спокойному участку реки, где от меня не требуется особой собранности. Это мой Джимми Крикет, мой Обиван Кеноби. Он задает неудобные вопросы. Нейроученый Джошуа Грин утверждает, что это существо обитает в небольшом кусочке мозга где-то на уровне бровей — в дорсолатеральной префронтальной коре. С помощью функционального МРТ, позволяющего получить картину мозга, Грин обнаружил, что эта область включается, когда мы пытаемся логически рассуждать о сложных проблемах морального плана. В прошлый раз внутренний судья явился ко мне, когда я совершал пеший поход по Смоки-Маунтинз.

В. С.: Эй, Хел, привет, это я, твой внутренний судья.

Хел: Пошел вон.

В. С.: Ну послушай хоть минутку. Вот представь, идет 1939 год, а ты живешь в небольшой деревушке под названием Дахау, недалеко от Мюнхена. Каждый день ты видишь дым из труб за забором нового «лагеря» и знаешь, что гитлеровские гунны круглые сутки топят печи, чтобы жечь в них евреев, цыган и гомосексуалистов. Прошел слух, что на некоторых заключенных нацистские доктора даже ставят болезненные медицинские опыты. Твой друг Хайнц просит тебя помочь ему заложить бомбу под бараки, где живут эсэсовцы-охранники. «Убив их, мы спасем множество жизней, — шепчет Хайнц. — Пусть мир знает правду!» Так что же, Хел, ты бы помог Хайнцу взорвать бараки и тем самым, возможно, спасти несколько тысяч людей?

Хел: Я бы струхнул.

В. С.: Знаю. Но представь, что ты храбрый и добрый человек.

Хел (вздыхает). Ну ладно, добрый и храбрый человек имел бы полное право предпринять прямые действия, чтобы помочь предотвратить геноцид, даже если бы ему нужно было уничтожить целый барак нацистов.

В. С.: Согласен. А теперь представь, что ты начитался книг, написанных интеллектуалами из среды борцов за права животных. Прочитанное убедило тебя в том, что с точки зрения морали спесиецизм ничем не отличается от расизма и что мучения обезьяны в лаборатории с моральной точки зрения совершенно эквиваленты страданиям человеческого ребенка. Еще ты знаешь, что в США ученые используют для опытов 60 тысяч обезьян в год. И ты согласен с Джерри Влазеком из Фронта освобождения животных, говорящим, что достаточно будет убить одного-двух исследователей, чтобы опыты прекратились.

А теперь ответь на такой вопрос. Имеет ли такой добрый и храбрый человек, как ты, право поджечь дом ученого, подсадившего обезьян на кокаин затем, чтобы изучить связанные с зависимостью химические процессы мозга?

Хел: Нет, это противозаконно.

В. С.: Но в нацистской Германии убийство тоже было противозаконно, однако ты ведь его одобрил.

Хел: Но ведь это было совсем другое.

В. С.: Почему?

Хел: Потому что одно дело — держать в лаборатории обезьян и да же убивать их ради науки, и совсем другое — убивать евреев в концлагере.

В. С.: Но если ты веришь в то, что с моральной точки зрения между человеком и обезьяной практически нет разницы, разве ты не оправдаешь действия тех, кто нападает на исследователей?

Хм… Кажется, В. С. загнал меня в угол. Но тут я хватаюсь за всплывшее в памяти воспоминание о слышанной когда-то лекции по этической теории Иммануила Канта.

Хел: А вот и нет! Кант говорил, что в любой ситуации нужно вести себя так, как ты хотел бы, чтобы все вели себя. Я бы не хотел жить в мире, где любой повернутый на этике крестоносец с ружьем имел бы право стрелять в людей, которые угрожают его любимому коньку — реликтовым лесам, эмбрионам или лягушкам. В этом мире царил бы хаос.

В. С.: Но ты же сам сказал, что подорвать барак с нацистами-охранниками в концлагере — можно. Так откуда ты знаешь, какие незаконные действия моральны, а какие нет?

Хел: ЗНАЮ, и все. Здравый смысл подсказывает!

В. С.: То есть ты считаешь, что, когда речь заходит об убийстве, полагаться нужно на собственный здравый смысл и этическую интуицию? А Кант с этим согласился бы?

Хел: Пошел вон, зараза!

В вопросах морали нельзя доверять голове… и сердцу

Мой внутренний судья задал вопрос, лежащий в основе всей человеческой морали, а не только этики взаимоотношений с животными. Откуда мы знаем, что нечто — правильно? За решением этической проблемы мы можем обратиться к двум источникам: к собственному уму и к собственному сердцу. Беда в том, что полагаться ни на один из этих источников нельзя.

Начнем с головы. Когнитивные психологи раз за разом демонстрируют нам, что человеческое мышление, говоря словами экономиста-бихевиориста Дэна Ариели, «предсказуемо иррационально». Исследователи выявили не одну дюжину предубеждений, которые исподволь влияют на наши мысли. Названия у них самые роскошные: эффект Лейк-Вобегон, оценка по себе, ошибка игрока, эффект Барнума, наивный реализм и так далее.

Сделанный Данейер вывод о том, что паук и человеческий ребенок обладают одинаковым морально-этическим статусом, является логичным и нелепым одновременно. На его примере можно понять, как абсолютно логический подход может довести нас до абсолютно извращенных этических стандартов; понять, что, даже когда мы используем логику, при принятии этического решения все может пойти наперекосяк. Мой друг-философ Роб Басс с этим не согласен. Он убежден в том, что, если вы будете верно использовать формальную дедуктивную логику и исходить из истинных предпосылок, вы всегда придете к верному выводу. Быть может, в теории все так. И все же психологи раз за разом доказывают, что способность людей к рациональному размышлению о вопросах морали бывает очень разной. Более того, существует масса доказательств практически полного отсутствия связи между степенью сложности этического мышления и реальным поведением человека.