Из тьмы - Дэвид Вебер

Но то, что он должен был сделать, отличалось от того, что он мог бы сделать. Он не думал об этом, не рассматривал это, даже не осознавал, что снова начал двигаться, пока не оказался на полпути к ним.

Она увидела, как он приближается, и он увидел внезапный проблеск хрупкой надежды, когда она узнала камуфляж с русским лесным рисунком, который он носил. Они прихватили и это с армейского склада, - подумал этот изолированный уголок его мозга.

Он не сказал ни слова. На это не было времени... да и не было в этом никакой необходимости. Он просто протянул руки и подхватил по одному из старших детей каждой рукой. Они были такими маленькими, такими хрупкими, с тонкими костями, которые он помнил по своим собственным детям, но исхудавшими и тощими от голода и лишений, и он почувствовал, как одна из них - маленькая девочка, как ему показалось, - извивается в его объятиях, чтобы обвить руками его шею и прижаться к нему с отчаянной силой.

Он повернул обратно тем путем, которым направлялся изначально, побежав за своими исчезнувшими людьми. Молодая мать последовала за ним и бежала так быстро, как только могла, за ним по опавшим листьям, спотыкаясь и чуть не упав, когда зацепилась носком за ветку. Он слышал ее отчаянные, прерывистые вздохи, ее неистовое усилие жить - не для себя, а для своих детей - и заставил себя замедлиться. Она не знала, куда он направлялся. Без него в качестве проводника она бы никогда туда не добралась... но если она слишком сильно замедлит его, никто из них не доберется туда вовремя.

Там!

- Налево! - услышал он свой выдох. - Налево!

Она услышала его и изменила направление, спотыкаясь, поднимаясь по небольшому склону к черному отверстию.

- Внутрь! - выдохнул он, тяжело дыша. - Прыгай внутрь - сейчас же!

Она не колебалась. Она нырнула прямо в отверстие. До дна было почти два метра, но ей удалось приземлиться вертикально, и Ушаков наступал ей на пятки.

- Не останавливайся! Продолжай идти!

Пока жива, - подумал он. - Теперь мы узнаем, достаточно ли это глубоко!

Крыша туннеля была такой низкой, что ему пришлось резко наклониться, чтобы не удариться головой, и она была слабо освещена фонарями, горевшими далеко впереди них, но молодая женщина пробиралась вперед быстрее, чем Ушаков мог себе представить.

Проход вел прямо в склон холма, подальше от реки. Его пол был почти ровным, но холм круто возвышался над ним, и от его стен все еще веяло сыростью. Это была канализация, которая когда-то обслуживала маленький город, разрушенный шонгейри, когда они впервые разместили свою базу поблизости. Но насосные станции умерли вместе с городом, которому они служили, и теперь Ушаков нашел им другое применение.

- Держись крепче, дорогая! - сказал он прильнувшему к нему ребенку и почувствовал, как ее тонкие ручки конвульсивно сжались крепче, когда он отпустил ее, а его высвобожденная рука потянулась вперед, двигаясь по цементной стене.

Его пальцы нашли то, что искали.

- Огонь в дыре! - закричал он и потянул за шнурок.

У него как раз было время снова обнять перепуганную маленькую девочку, крепко обняв ее и ее брата, когда позади него прогремела цепь взрывов.

Он был ближе к ним, чем ожидал, его замедлила молодая женщина перед ним, и он притянул обоих детей так близко, как только мог, прижимая их к груди, и изогнулся всем телом, чтобы защитить их, когда сотрясение подхватило его в руках ярости.

XXIX

- Итак, мой Стивен. Что ты думаешь?

Бучевски доел салат и сделал большой глоток пива. Его бабушка всегда убеждала его есть овощи, но он все еще был немного ошеломлен тем, каким греховно роскошным на вкус был свежий салат после нескольких недель, проведенных за тем, чтобы воровать все, что он и его люди могли найти.

Что, к сожалению, на самом деле было более или менее тем, о чем его спрашивал Басараб.

- Не знаю, Мирча, - сказал он. - Я имею в виду, что на самом деле все еще не так много знаю о Румынии. Я учусь, - он ухмыльнулся и покачал головой, - и Элизабет наконец-то вбивает в мой толстый череп хотя бы зачатки румынского, но о том, как отреагируют другие румыны, ты знаешь гораздо больше, чем я.

Затем выражение его лица посерьезнело, и на этот раз его покачивание головой выглядело намного мрачнее, чем в первый раз.

- Боюсь, однако, что единственное, что встает у меня на первый план каждый раз, когда я думаю об этом, - сказал он, - это необходимость защитить то, что у нас есть, от людей, у которых нигде не будет столько, сколько им нужно, чтобы пережить зиму. Я не хочу относиться к этому холодно, но наша главная лояльность должна быть к нашим людям.

- Ты прав, конечно, - согласился Басараб с оттенком грусти, глядя на рукописную записку на столе. Это был первый из нескольких ожидаемых ответов на его собственные письма, и оба, и он, и Бучевски остро осознавали, что дни ускользают.

Эти дни - как и нынешняя ночь за пределами бревенчатой хижины - стали заметно прохладнее, и осенние краски расползались по склонам гор над рекой Арджес и огромной голубой жемчужиной озера Видрару. Озеро находилось менее чем в семидесяти километрах к северу от руин Питешти, разрушенной кинетическим оружием столицы Арджехуде, или графства Арджеш, но оно также находилось в самом сердце заповедника дикой природы, который, как и почти половина всех лесов в Румынии, использовался как водораздел, а не для производства древесины. Эта философия управления объясняла, почему в стране был один из самых больших участков нетронутого леса во всей Европе, а хижина, в которой они сидели, находилась чуть ниже гребня хребта высотой в тысячу четыреста метров, примерно в двух милях к западу от Барахул Видрару, плотины Видрару, также известной как плотина Георгиу-Деж - на южной оконечности огромного озера. От ее входной двери - или, скорее, с крыши, поскольку ему была нужна дополнительная высота, чтобы не попадаться на глаза среди окружающих деревьев, - Бучевски мог видеть весь спуск к озеру при дневном свете. Сам домик был построен лесной службой, а не как часть какой-либо из трех деревень, которые Басараб организовал в свое собственное маленькое королевство, но Бучевски использовал его в качестве пункта прослушивания и наблюдения из-за его