Другая Болейн - Филиппа Грегори

— Не допускайте его ко двору, — потребовала Анна у Генриха.

Они сидели в амбразуре окна в комнате для приемов во дворце в Гринвиче. Анна только слегка понизила голос, не обращая внимания ни на просителей, ожидающих короля, ни на придворных, толпящихся вокруг.

— Вечно он прокрадывается в покои королевы и шепчется с ней часами. Думаете, она исповедуется, а он молится? Кто знает, какие советы он дает, какие козни они строят?

— Нельзя отрицать, она блюдет обряды, — здраво заметил король. — Не будет она плести интриги в исповедальне.

— Он шпион, — отрезала Анна.

Король погладил ее по руке:

— Успокойся, любимая. Я — глава английской церкви и сам могу заключить наш брак. Почти все готово.

— Фишер выступит против нас, — раздраженно сказала Анна. — И все будут его слушать.

— Не Фишер верховный глава церкви, а я, — повторил король, смакуя каждое слово. Его взгляд упал на одного из просителей. — Чего вы хотите? Можете приблизиться.

Тот шагнул вперед и протянул бумагу — спор по поводу завещания, который не смог разрешить суд по опеке. Наш отец, который и привел просителя, подтолкнул его в спину — пора обратиться с просьбой. Анна скользнула от Генриха, потянула отца за рукав, что-то прошептала. Просители отошли в сторону, а она, улыбаясь, вернулась на свое место.

Я тем временем раскладывала игральные карты. Оглянулась в поисках четвертого партнера. Сэр Франциск Уэстон выступил вперед и поклонился:

— Смею ли я поставить на карту свое сердце?

Георг с нежной улыбкой следил за нашим флиртом.

— Вам нечего ставить, вспомните, вы клялись, что отдали сердце, увидев меня в голубом платье.

— Я вернул его назад, когда вы танцевали с королем, хоть и разбитое, но вернул.

— Это не сердце, а старая потрепанная стрела, — заметил Генрих. — Вечно вы отдаете свое сердце, а потом забираете назад.

— Потому что никак не могу попасть в мишень, — ответил сэр Франциск. — По сравнению с вами я никудышный стрелок, ваше величество.

— И никудышный игрок? — с надеждой спросил король. — Играем по шиллингу за очко.

Через несколько дней епископ Фишер заболел и чуть не умер. Трое обедавших вместе с ним скончались от яда, остальные тоже заболели. Кто-то подкупил повара, и он подсыпал яду в суп. По счастью, епископу Фишеру в тот день не очень хотелось супа.

Я не спрашивала, что Анна говорила отцу и что он ответил. Не спрашивала, имеет ли она отношение к болезни епископа и смерти троих, ни в чем не повинных гостей. Тягостна мысль — твоя собственная сестра, твой отец — убийцы. Но я помнила, как потемнело ее лицо, когда она признавалась, что ненавидит епископа не меньше, чем кардинала. И вот кардинал умер от стыда, а суп епископа приправили ядом. Вся история, начавшаяся как летний флирт, вырастала в нечто большое и темное, и знать мне об этом совершенно не хотелось. Мрачноватый девиз „Так и есть: ненависть за ненависть“, казалось, стал проклятием, наложенным Анной на Болейнов, на Говардов, на всю страну.

На Пасху королева, как и предсказывала, оказалась в центре внимания двора. Король каждый день обедал в ее обществе, они улыбались друг другу, но если кто-нибудь из Лондона приходил посмотреть, как король и королева обедают, то, возвращаясь домой, наверно, рассказывал — просто стыд и позор, мужчина в расцвете лет связан с женщиной, уже одной ногой стоящей в могиле. Иногда королева рано удалялась к себе, придворные дамы могли выбирать — уйти вместе с ней или остаться. Я всегда уходила вместе с королевой. Устала от бесконечных скандалов и сплетен, женской злобы, хрупкого очарования моей сестрицы. Просто боялась того, что увижу, если останусь. А какой надежной казалась жизнь, когда я появилась при дворе, полная надежд, единственная юная Болейн в Англии, новобрачная, жаждущая счастья с мужем.

Королева молча принимала мои услуги, никогда не поминала давнее предательство. Лишь однажды спросила, не хочу ли я остаться в зале посмотреть на танцы.

— Нет, ваше величество.

Взяла книгу и хотела предложить почитать вслух, пока она вышивает престольную пелену. Почти все голубое небо уже готово. Поразительно, как быстро и аккуратно она работает. Ткань, расстеленная на коленях, спадает на пол голубыми волнами, осталось вышить лишь маленький кусочек.

— Не интересуешься танцами? Ты, молодая вдова? Разве у тебя нет поклонников?

— Нет, ваше величество.

— Пора отцу подыскать тебе нового мужа. — Она явно утверждает очевидное. — Он уже говорил с тобой?

Покачала головой:

— Нет, ваше величество, наши дела… — Не могу закончить фразу, как подобает придворной даме. — Наши дела расстроены.

Королева Екатерина смеется от всей души.

— Об этом-то я и не подумала, — соглашается она. — Большой риск для жениха! Кто знает, как высоко он может подняться — или как низко пасть.

Печально улыбаюсь, показываю корешок книги:

— Почитать вам, ваше величество?

— Думаешь, я в безопасности? — вдруг спрашивает королева. — Предупредишь, если будет угроза для жизни?

— Какая угроза?

— Яд.

Меня бьет озноб, весенний вечер вдруг становится сырым и холодным.

— Наступают мрачные времена, очень мрачные.

— Знаю. А все так хорошо начиналось.

Королева никому, кроме меня, не сказала о своих опасениях, но придворные дамы заметили — прежде чем начать завтрак, она дает кусочек борзой собаке по кличке Фло. Одна из фрейлин, Джейн Сеймур,[27] заявила — борзая растолстеет, и, вообще, нельзя приучать собаку есть со стола. Кто-то со смехом заметил: любовь собачки, вот и все, что осталось у королевы. Я промолчала. Только подумала — почему бы не пробовать пищу на одной из них. Лишиться Джейн Сеймур — небольшая потеря.

Когда пришло известие — принцесса Мария нездорова, моя первая мысль, как и у королевы, — ее милую, умную дочь отравили. Возможно, моя сестра.

— Она очень больна. — Королева читала письмо от врача. — Боже мой, уже восемь дней! У нее рвота.

Забыв об этикете, я схватила ее за руку. Рука дрожала так, что хрустела бумага.

— Это не яд, — прошептала настойчиво. — Кто выиграет от ее смерти?

— Она моя наследница. — Лицо королевы белее листа бумаги. — А если Анна отравила ее, чтобы заставить меня уйти в монастырь?

Я только головой покачала. Кто знает, на что теперь способна Анна.

— Как бы то ни было, я еду к ней, — шагнула вперед и распахнула дверь. — Где сейчас король?

— Позвольте мне поискать его. Не можете же вы сами бегать по дворцу.

— Нет, конечно, — простонала она с болью. — Я даже не могу пойти к нему и попросить позволения навестить нашу дочь. Вдруг эта женщина скажет „нет“?