Парейдолия - Константин Владимирович Вершинин

– Итак, Эдуард Сергеевич, «Лёлик» это?..

– Евгений Ряба. Мой ученик, студент.

После этих слов Луговской обречённо опустил голову, словно только что предал родного брата. Внутри Горчакова пробежала яростно-сладостная волна возбуждения, которая разлились по всему телу вибрациями радости, и майор чуть было не заулыбался во весь рот, но успел сдержаться.

– Ну вот! И стоило из-за этого сутки тут пропадать?! Я вас поздравляю, Эдуард Сергеевич, вы поступили благоразумно!

– Я поступил глупо и подло… – сказал профессор, не поднимая головы.

– Не понял? Постойте-ка, почему же это? Видите ли, у меня, как у следователя ФСБ нет никакого желания убеждать кого бы то ни было, и уж тем более быть чьим-то личным психотерапевтом, избавляя его от чувства вины, моё дело – выбивать признание. Но здесь не удержусь – с какого это перепуга, уважаемый профессор, такое немотивированное чувство вины?

– Какая разница, вам не понять. Как вы правильно сказали, вы поломали человека, добились желаемого, чего вам ещё нужно? Будьте довольны. Теперь, я могу отправиться домой?

– Эээ, погодите, профессор, не так скоро.

– Я так и знал…

– Давайте-ка сначала выясним ваши отношения. И в самом, деле, чего так быстро расходится, разговор только начинается.

– Неуверен, что начинается. У меня на редкость немного информации об этом человеке.

– Уверен, что нам будет достаточно. Итак: расскажите о Евгении всё, что знаете – кто он, откуда, как учился, какие между вами были взаимоотношения, какую роль тут играет математика. – Горчаков настроил диктофон и развернул его к профессору. – Пожалуйста, говорим сюда.

Эдуард чуть помялся, и косо поглядывая на диктофон, начал:

– Семь лет назад его перевели на физтех с математического. У меня на курсе он был два года. Парень из Челябинска, переехал в Москву, затем в Санкт-Петербург. Помогал ему защитить курсовую по теме прикладной математики, точнее, флуктуации фазово-переходных процессов в волновой среде и методы их измерения, если вам это что-то говорит. Я тогда работал над этой темой и подключал в неё молодых студентов. Женя был талант, да. Один из самых способных студентов на курсе, почти гений, но…

– Что но?

– Но не со всем справлялся. Странным делом он был просто бог в некоторых областях, где даже авторитетные профессора рядом не стояли и абсолютный профан в некоторых общедоступных дисциплинах, которые давались всем легко. Сначала не было понятно, в чём дело. Потом, на третьем курсе, Женя взял академ, и исчез на год. Как выяснилось, ему пришлось лечь в частную психиатрическую клинику. Только тогда я понял, что уже давно замечал в нём странности и некоторые проблемы в обучении. Не знаю диагноз, это что-то невротическое, но точно не шизофрения. Он понимал тяжесть своих проблем и думаю, страдал от этого. Всё это я узнал от третьих лиц, повторю, я с ним на тот момент мало общался.

– Какова была его сфера интересов внутри институтского курса?

– Фазовыми флуктуациями его заинтересовал я, и он впоследствии развивал это тему, и именно тогда мы начали переписываться, оттуда и этот древний аккаунт в ICQ. Затем сфера его интересов расширилась в сторону информатики, и в частности, в построение искусственного интеллекта. Здесь, впрочем, удивляться совсем не стоит, и в этом нет ничего необычного – почти все студенты этим болеют в тот или иной период времени, тема-то модная. Потом он вроде бросил этим заниматься, устроился на работу программистом, и надолго пропал из вида. Потом снова появился, задавал мне различные прикладные вопросы, которые я не всегда понимал, лишь потом начал связывать это с его душевным расстройством.

– Поясните?

– Да как бы вам сказать… он интересовался странными вещами, научными которые, в строгом смысле, не назовёшь. Я с ним общался на эти темы исключительно из-за личной симпатии, и он знал, что я не буду смотреть на него косо, в отличие от других докторов наук.

– Что именно его интересовало?

– Ну например, возможность обращение вспять направленности энтропии в замкнутой системе, посредством структурной поляризации пар запутанных фотонов. Он верил в связь квантовомеханической запутанности и законов энтропии, разрабатывал формулы, по которым можно теоретически, обратить направленность энтропии вспять, а значит, и заставлять течь время в обратном направлении. Ещё его интересовала фракталодинамика – ныне модная псевдодисциплина, согласно которой, используя формулы самоподобия, можно влиять на истинно случайные процессы.

– Вот как… А были ли у него какие-либо успехи в этих областях?

– Успехи? Навряд ли, только теоретические построения.

– Как по-вашему, мог ли он, используя свои знания создать что-либо такое, что… скажем так, с большой долей вероятности предугадывало бы будущее? Или даже нет, не так: какие-либо математические построения на этот счёт?..

– Что?.. – профессор вытянулся и усмехнулся. – Не совсем понимаю, к чему вы клоните. Но я не замечал за ним ничего подобного.

– О чём вы общались в последнее время?

– Изредка, он задаёт мне вопросы по некоторым практическим аспектам решения тех или иных уравнений, ничего конкретного, всё достаточно разрознено, вот тот диалог, который показали мне вы, он ещё со студенческих времён.

– Скажите, фамилия Шноль вам что-нибудь говорит?

– Шноль, Симон? Конечно! Знаком с ним, помогал ему выстраивать математический аппарат для описания его биофизических опытов, и вот, кстати, с работами Шноля я познакомил и Евгения.

– Вот-вот, подробнее можно, с чем именно познакомили?

– Да познакомил много с чем, но Женя, как обычно, заинтересовался самым скандальным детищем Шноля – макрофлуктуациями. Это когда рисунки гистограмм измерений совершенно различных и совершенно случайных процессов, вдруг, якобы, приобретают некую схожесть в зависимости от того, в какое именно время и в каком именно месте проходили эти измерения. А Женя за такие вещи очень цепкий, что не удивительно, вот и заинтересовался. Впрочем, он много чем интересовался, особенно новомодными физическими теориями, типа, М-теория, и тому подобное…

– Очень хорошо, профессор. Что ещё можете добавить?

– Да пока всё. Я же говорю вам, информации совсем немного.

Чуть распыленный разговором профессор снова сжался, опустил голову и кажется, ушел в себя. Горчаков выдержал паузу, затем спросил:

– Но скажите, чего же вы так расстроились, поведав нам информацию о вашем студенте?

– А из-за того, – поднимая голову сказал Луговской, – что я уверен, что он невиновен! Не может этот человек творить то, что описали вы. Он и мухи не обидит, какой ещё экстремизм?! Ну, может, где-то с кем-то вляпался по дурости, может связался не с теми, обманули его, но чтобы он сам, вот всё то, что вы описали – не поверю. Темните вы что-то, гражданин следователь. А теперь из-за меня парня посадят, ведь так?