Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

А как? Хорошо старшина казачья прибыла с войны турецкой. Ямщиков собрала всех, кто в охотники подался, выстроила.

Хмуро смотрел атаман на воинство разношерстное, выстроившееся перед ним. Бородатые, в армяках рваных, в лаптях, вместе с саблей древней, к кушаку прицепленной, туда ж и кнут длиннющий засунут – ямщики, одним словом. Много их стояло – тысячи две.

- И из этих-то казачество сделать надобно… Да, удружила Военная коллегия и светлейший князь Потемкин. – думы невеселые в голове пролетали. – Только свой полк собрал, на войну пошли с басурманами, и – на тебе, получи! Отправляйся, Григорий Андреевич, на север со старшиной, из мужиков-лапотников полк сделай. И воюй! Кем? Этими? – На старшину обернулся. Стояли казаки угрюмые, как и атаман. Всех их знал Дьячкин . Еще по войне прошлой турецкой. Сам подбирал. Сам и полк собирал. Целых пять лет… И надо ж так, занесла нелегкая!

- Ну что, братья-казаки, – обратился к старшине, - получиться из сермяжных казаков сделать?

- А мы что не казаки, выходит? – вдруг голос раздался молодой, да звонкий, откуда-то из воинства ямщицкого.

- Это кто тут голос подал? – атаман зорко впился в строй ополченческий. – Выходь вперед, коль нетерпится.

Колыхнулись слегка шеренги, выпуская из себя смельчака. Вышел мальчишка совсем. Лет тринадцать-четырнадцать. Но ростом высок, широкоплеч, лицом чист, нос с горбинкой, армяк добротный на нем, сапоги, сабля дедовская видать болтается, а глаза горят, так и буравят атамана.

- Кто таков, малец? – грозно рявкнул Дьячкин.

Парень взор не отвел, ответил степенно, баском ломающимся:

- Митрий я, сын Михайлов, Кисилев . Из казаков мы будем.

- Из казаков… - протянул насмешливо атаман. – Из каких-таких будете казаков? Из ямщицких? Ха-ха-ха – загоготал Дьячкин. За ним и старшина казацкая засмеялась вся:

- Вот насмешил, малец!

- Казак выискался!

- Из ямщицких! Ох, уморил.

- У них тута свое войско имеется. На телегах, да возках воюют. Ха-ха-ха. – потешались донцы.

- Ну будя, ржать-то! – выкрикнул бесстрашно парень. – Из донских мы казаков.

- А ну! – вдруг оборвал смех атаман, взмахнув нагайкой. Все замолчали разом. – Ты, малец, видать давно не порот, коль смеешь язык свой поганить напраслиной. Чего несешь-то? Откуда донским казакам здесь взяться? В глуши северной? Ополоумел? Так проучу враз, как с атаманом гутарить.

- От атаманов Кондрата Булавина и Игната Некрасова сосланные здесь! – выкрикнул изо всех сил мальчишка, - слыхали о таких на Дону-то?

Остановился грозный атаман. Опустил нагайку. С интересом смотрел теперь и на парня и на ямщиков перед ним стоящих:

- И что, много здесь таких? – спросил уже тихо.

- Да, почитай, все! – ответили.

- Это ж сколько лет-то минуло… - в задумчивости произнес Григорий Андреевич.

- Восемь десятков! – звонко отозвался Митрий.

- Грамотен? – зыркнул глазом на него атаман, но спросил спокойно, без гнева.

- А какой казак неграмотен? Читать и писать умею, даже арифметике обучен. – отозвался Кисилев.

- Значит, так! – решил атаман. Голову поднял, осмотрел еще раз всех внимательно. – Про казачий род ваш я все помял. На Дону память хранится о тех атаманах и казаках. Бунтовали они, али нет – дело прошлое! Ныне я ваш атаман и велено мне из вас полк казачий собрать. Оттого и прибыл сюда я со своей старшиной. – показал рукой на казаков, стоящих у атамана за спиной. – Сперва спытаем вас всех, отберем достойных, разобьем по сотням, и назову я вас братьями-казакими. А покудова, вы для меня ямщики! Согласны? – и подмигнул хитро.

- Согласны! Согласны, батюшка-атаман! Спытай нас! – зашумели. Митьки Кисилева голос выделялся. Атаман усмехнулся в бороду густую:

- Ну а коль согласны – не обессудьте. Ведите отныне себя так, как того требуют служба, честь казачья, и есаулы, а коли, что не так – запорю! – и нагайкой потряс, - Как Бог свят – запорю. – и старшине бросил, - Ну, с Богом, ступайте, принимайте воинство казацкое. А ты, малец, - Кисилева поманил, - подь сюды!

Митрий повиновался.

- Грамотен говоришь?

- Не веришь, спытай, Григорий Андреевич! – пожал плечами парень.

- Да ты и как звать меня ведаешь? – удивился атаман, руками в бока уперся, разглядывал.

- Дык давно ждали-то! – честно признался Кисилев. – Как пришел указ царицын, что в казаки писать нас будут, надежа появилась.

- Какая надежа? – не понял Дьячкин.

- Что на Дон когда-нибудь вернемся.

- А кто-то из ваших бывал на Дону? Что так вернуться вдруг хочется?

- Нет, господин атаман. – опустил голову Митрий, - просто в песнях, да рассказах стариковских, тоска живет. По городкам, да станицам донским.

- Да, парень… - у атамана слов не было. Комок встал в горле. С трудом проглотил. – Ну, до Дона нам еще далече, дел и здесь ныне хватит. А добьем шведа, там и видно будет. Судьба наша казачья прямой никогда не бывает. Кривая, как сабля. Я, вон видишь сам, ушел на войну с турками, а оказался со шведами. А ты, парень… - Кисилев голову вскинул, в глаза снова смотрел атаману прямо, - далеко пойдешь. Чую я толк в тебе. Оттого писарем беру!

- Писарем? – удивился Митрий. – А чего ж не казаком рядовым?

- Ты хоть и смышлен, но годков тебе сколько? – усмехнулся атаман.

- Тринадцать. – потупился смущенно.

- Покудова в писарях побудешь, чуток подрастешь, силенки еще добавиться, глядишь и в есаулы выйдешь.

- Но…

- Сказано, писарем! – сверкнул глазом атаман, прерывая разговор. – Давай за мной, в избу полковую. Спытаю тебя. – Дьячкин уже развернулся и пошел прочь. Новоиспеченному писарю ничего не оставалось, как шмыгнув носом, последовать за атаманом.

И начался сбор полка казачьего. Дел было невпроворот. Одних бумаг тогда исписал Киселев уйму. И про припас воинский, и про деньги казенные, что казакам положены были , и про фураж для коней, про сукно форменное, да мало ли писанины канцелярской… С конями порядок был, недаром что ямщики, каждый одвуконь явился, с саблями тоже – прадедовские, но сохранили. У кого-то даже ятаганы турецкие откуда-то взялись.

Тутолмин, губернатор, расстарался и ружьями всех обеспечил, и сукном.

- Это добре! – порадовался атаман Дьячкин, но распорядился, - Сукно покудова прибережем. После мундиры шить будем. Армяки свои подгоните, чтоб на чекменя больше смахивали, да тулупы и папахи не забудьте в торбы упрятать, осень не за горами, а там и зима.

В конном строю упражнялись, в пешем. Как лавой наступать, как разворачиваться в нее, как сжиматься, коль местность не позволяет. А раз команда: «Спешиться!», так быстро наземь, и коноводы, назначенные, должны коней сбатовать и назад увести. Есаулы опытные обучали всем премудростям воинским. Митька везде успевал, и бумаги напишет, и отпросится у Дьячкина:

- Дозволь, Григорий Андреевич, бою сабельному поупражняюсь, аль стрельбе?

- Пойдем, - соглашался атаман, - сам с тобою займусь. – нравился ему парень. На лету все схватывал.

Месяца не прошло, как в полк казачий превратились ямщики бывшие. Тутолмин поторапливал:

- Уж сколь раз, граф Мусин-Пушкин, императрице нашей отписывал – казаков ему потребно. А она, через Военную коллегию мне! Ну когда, атаман, ты своих ямщиков поведешь.

- Казаки они уже ныне, ваше превосходительство! Не ямщики! – степенно отвечал ему Дьячкин.

- Раз казаки, так веди тогда к Выборгу их скорее! – настаивал губернатор.

- Скоро пойдем. – успокаивал его атаман.

Настал таки день, когда Григорий Андреевич приподнялся в стременах перед полком выстроенным, окинул взором сотни и прокричал громко:

- Братья-казаки! Уходим ныне на супостата шведского, что напал на Отечество наше. Помните всегда: чтоб были храбрыми, чтоб не устыдили своего атамана, славу полка нашего и всего Войска Донского! – и махнул есаулам – Давай, братцы!

Потянулся полк казачий, во всем порядок сохраняя, сотня за сотней уходя к Выборгу. Там их давно поджидали. Тут же расхватали по сотням. Кого к Шульцу, кого к Михельсону, Гюнцель себе оставил, Мусин-Пушкин, то туда, то сюда, глянь и нет полка. Всем казаки до зарезу потребны. Да и оборотни какие-то объявились в округе. Как из-под земли появятся – глянь, и нет в живых караула. Одни трупы солдатские растерзанные. И ведь не просто убьют, супостаты, а искалечат ужасно. Смотреть потом страшно на людишек истерзанных. Кому головы поотрубают, кому глаза выколют, кому кишки все выпустят, да ими и задушат. Жуть!