Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

— Не стрелять! — Заорал Палевич. Слишком поздно: на серебряной траве, возле приметной кучи валежника лежало черное тело. Оборотень еще шевелился, но даже издалека было видно: ранен он серьезно.

— Ты зачем стрелял!

— Ну так, ваше благородие… того… убивец жеж! — Федор и в самом деле не понимал причин начальничьего гнева, оборотня и убийцу подстрелил, за то награда полагается, а не крики и тумаки. Впрочем, до тумаков дело не дошло. Палевич, в который раз обругав себя — следовало заранее проинструктировать подчиненного — выполз из засады. Говоря по правде, ступать на залитую лунным светом поляну, было жутко, а ну как на траве и вправду не человек лежит, а существо мистическое, в легендах воспетое, с мордой волчьей и клыками звериными.

Однако опасениям не суждено было сбыться, ибо создание, подстреленное Федором, вне всяких сомнений, являлось человеком. Грязным, заросшим волосьями, обряженным в косматые звериные шкуры, но человеком. И руки, коими Вайдин оборотень зажимал дыру в животе, были человеческими руками.

Аполлон Бенедиктович от врачей слышал, будто бы раны, подобные этой, болезненны и, что гораздо хуже, смертельны. Раненый тяжело дышал, грязная кожа блестела потом, а кровь черными в лунном свете ручьями лилась на землю. Выльется вся — и конец настанет оборотню.

Палевич присел рядом и, заглянув в совершенно безумные синие глаза, спросил:

— Кто?

— Она… Она… Велела… — Слова кровавыми пузырями выползали изо рта человека, пузыри лопались и мелкие брызги летели в стороны.

— Кто она?

— Она… Она велела… Ведьма… Клад хранит… Обещала… — Голос слабел, и Палевичу пришлось наклонится к самым губам, чтобы расслышать хоть что-нибудь.

— Дух… Обещала допустить… Если служить буду… Верно…

Человек облизал губы и продолжил.

— Ей мешали… Сказала убить и я… В дом впустила… Доктор разгневал, в жертву потребовала… В жертву ей… Я жертвами чтил… Ей нравилось… Любит кровь… Много крови клад открыть…

— Имя!

— Ва… Вайда! — Раненый захрипел, точно это имя отняло последние силы, предсмертная судорога скрутила тело, и Палевич отвернулся. Федор, молча стоявший в стороне, перекрестился.

— Вот и все. — Аполлон Бенедиктович говорил скорее с собой, чем с Федором.

— Ваша правда. Грех-то какой… Человека… Я ж думал, что волк это, а это он… — Жандарм все никак не мог успокоиться. Сжимал проклятое ружье в руках и бормотал никому ненужные оправдания, про то, что не думал, не знал, а знал бы — в жизни б не выстрелил в живого человека.

— Нужно выяснить, кто это. — Аполлон Бенедиктович оборвал словоизлияния Федора.

— Так… Януш. Кузнец пропавший. А он, выходит, и не пропал, на болотах жил, блаженный, клад все искал.

— Януш?

— Януш. — Подтвердил жандарм.

Последняя деталь мозаики стала на место. Вот и конец.

Доминика

Я проснулась от тишины. Всю ночь выл ветер, снаружи что-то хлопало, трещало. Падало, стучалось в стены, гремел гром, стучал по крыше дождь, и вдруг тишина. В доме темно. Из-за плотно закрытых ставен нельзя понять, день на улице или глубокая ночь. Надо выйти и посмотреть. Надо…

Наружу тянуло с непонятной мне самой силой, которой невозможно быдл противится. Да и зачем. Если очень хочется, то можно. И, быстренько одевшись, пригладив руками волосы — искать расческу и зеркало было лень — я спустилась вниз.

Все-таки день, точнее утро: окна в гостиной распахнуты настежь, приглашая ветер и солнце заглянуть в дом. На полу грелась целое семейство солнечных зайчиков. Они выглядели такими теплыми и радостными, что я не удержалась и, разувшись, стала в центр самого большого и яркого пятна. Горячий пол щекотал ступни, а избыток солнца заставлял жмуриться. Теплые лучи гладили кожу, волосы, воздух пах травой и свободой, хотелось выбраться из дома и бежать, бежать по мокрой траве, сколько будет сил.

Я обратила внимание на эти голоса только потому, что они совершенно не вписывались в это утро. В них звучала целая гамма чувств: страх, раздражение и, самое главное, ненависть. Честное слово, сначала я подумала, что Салаватов вновь с Мареком ссорится, но… но один из голосов принадлежал женщине! Откуда на острове взялась женщина? И о чем разговор? Пожалуй, в другое время я бы не стала подслушивать, это неприлично, но в последнее время вокруг творилось столько всяких странностей, что…

В общем, я тихонько, стараясь не создавать шума, подобралась поближе. Голоса просачивались в дом через приоткрытое окно, я же стала рядом с окном и прижалась к стене. Холодная, и стоять неудобно, но потерплю как-нибудь.

— Ты уверена? — Это Марек, он перепуган до неприличия, жаль, не вижу выражения лица, но в голосе даже не страх — ужас.

— Уверена. — Женщина. Я не ошиблась, на острове действительно была женщина, и она, в отличие от Марека, не боялась. Более того, в ее насмешливом тоне то и дело проскальзывали презрительные нотки. — Если бы я не была уверена, то не приехала бы сюда.

— Но… Сонечка, милая, может быть есть другой способ…

— Марек, очнись. — Милая Сонечка рявкнула так, что я присела. Вот это дама, железная леди, а Марек — тряпка. — Другого способа нет. Ты хочешь жить в нищете? Ты хочешь из своей квартиры переехать в коммуналку, где тебе придется бок о бок существовать с алкоголиками или семьей цыган? Хочешь собирать бутылки по паркам, а на вырученные деньги жрать черствый хлеб с бумажной колбасой, запивая все это дешевым пойлом? Хочешь спиться от безысходности? Носить тряпки не от кутюр, а от помойки? Я тебя спрашиваю, хочешь?

— Нет, но…

— Никаких "но". Ты бакрот, Марек! Слышишь меня, ты — банкрот! И не просто банкрот, ты умудрился занять денег у серьезных, очень серьезных людей, и занимал ты их под залог этого наследства. Представляешь, что случится, когда они узнают, что наследство ушло от тебя к какой-то девчонке? Думаешь, будут выслушивать твои оправдания?

— Меня убьют. — Произнес Марек таким тоном, что мне стало жаль его. Хотя, какая к чертовой матери жалость, Егорин собирался… не знаю, что он собирался или собирается сделать, но явно ничего хорошего.

— Нет, милый, тебя не убьют — много чести. Тебя будут бить. Долго-долго, пока ты не станешь похож на кусок жеваного мяса, после этого тебя отпустят. Только кому ты будешь нужен нищий урод-инвалид.

— Я не инвалид.

— Пока не инвалид. — Заметила Соня. — Но ждать осталось недолго. Представь: зубов нет…

— Почему?

— Выбьют. Почки не работают, мочевой пузырь тоже, будешь ходить в памперсах. Впрочем, откуда у тебя деньги на памперсы?

— Прекрати! — Взмолился Марек. — Я согласен! Я на все согласен!

На его месте я бы тоже согласилась. Эта Соня — настоящая садистка. Я осторожно