Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Джеймс Купер

— Я знаю, кто был этот мошенник. Но я его хорошо припугнул, теперь он на выстрел не подойдет сюда.

Остальное Кожаный Чулок договорил уже войдя в дом и закрыв за собой дверь.

  ГЛАВА XXIX

Ходят слухи, что у него тьма сокровищ.

Когда Мармадьюк вместе с кузеном выехал за ворота своей усадьбы, он не был расположен сразу начать деловой разговор: сердце отца было еще слишком преисполнено нежных родительских чувств. Ричард, со своей стороны, тоже молчал, полагая, очевидно, что важность предстоящего дела не допускает обычной, непринужденной болтовни, а требует более серьезной, официальной беседы. И потому первую милю всадники, энергично продвигаясь вперед, ехали, не проронив ни слова. Но постепенно мягкость и задумчивость исчезли с лица судьи, и оно приняло всегдашнее свое выражение благожелательности и добродушного юмора.

— Ну, Дик,— начал он,— я во всем поступил, как тебе того хотелось, безоговорочно тебя послушался и ни о чем не расспрашивал. Теперь, мне кажется, пришло время, когда я вправе требовать объяснений. Куда и зачем мы едем и к чему вся эта торжественность?

Шериф хмыкнул весьма громогласно, на весь лес, и, глядя прямо перед собой, как человек, проникающий взглядом сквозь завесу будущего, ответил:

— Между нами, судья, всегда — могу даже сказать, с самого нашего рождения — существовало одно различие. Не то чтобы я хотел обвинять тебя в том, в чем повинна лишь природа, ибо нельзя человеку вменять в вину его недостатки, как нельзя воздавать ему хвалу за прирожденные его достоинства. Мы ровесники, разница в нашем возрасте всего два дня, но в одном мы сильно расходимся.

— Право, Ричард, никак не возьму в толк, что ты имеешь в виду. Сказать по правде, мы с тобой так не похожи во всем, и у нас так часто...

— Наши маленькие несходства всего лишь следствия одной, но основной разницы,— прервал его шериф.— Дело касается наших взглядов на многостороннюю талантливость гения.

— Что такое, Дик? О чем ты?

— Мне кажется, я изъясняюсь достаточно вразумительно, на вполне правильном английском языке. Во всяком случае, мой отец, учивший меня, умел говорить...

— ...по-гречески и по-латыни. Да, да, я помню, Дик,— остановил его судья.— Мне хорошо известно, как велики были лингвистические познания в вашем роду. Но не будем отклоняться от темы. Объясни, ради чего едем мы сегодня в горы?

— Всякая тема, сэр, требует обстоятельного изложения. Так вот, судья Темпл, ты полагаешь, что человек может делать по-настоящему хорошо лишь что-нибудь одно, согласно своим природным данным и полученному образованию, а я убежден, что гениальность заменит какую хочешь ученость и что есть люди, которые способны делать что угодно, им все под силу.

— Как, например, ты,— сказал Мармадьюк, улыбнувшись.

— Я не терплю, сэр, когда переходят на личности. Я не о себе говорю. Но в вашем «патенте» имеются трое мужчин, которых природа одарила так, что они способны на что угодно, хотя жизненные обстоятельства у всех троих разные.

— Очевидно, мы богаче гениями, чем я предполагал. Кто же этот триумвират?

— Один из них Хайрем Дулитл. По ремеслу своему он плотник, как это тебе известно, и стоит лишь взглянуть на поселок, чтобы убедиться, каковы способности этого человека. Вдобавок он мировой судья и в этой своей должности может посрамить любого, получившего специальное для этого образование.

— Отлично. Итак, это наш первый гений,— сказал Мармадьюк миролюбиво, показывая, что не собирается оспаривать этого заявления.— Но кто же второй?

— Джотем Ридл.

— Кто?!

— Джотем Ридл.

— Как! Этот вечно брюзжащий, никчемный прожектёр, который каждые три года переезжает в другой штат, каждые полгода меняет ферму и каждый сезон принимается за новое занятие; вчера он земледелец, сегодня сапожник, а завтра школьный учитель! Это воплощение всех типичных недостатков переселенца, без единого из его хороших качеств, уравновешивающих дурные. Нет, Ричард, твой второй гений не годится даже для того, чтобы... Ну хорошо, а кто третий?

— А третий не привык слушать подобные комплименты по своему адресу, судья Темпл, и потому я называть его не стану.

— Из всего сказанного тобой, Дик, я заключаю, что это трио, к которому принадлежишь и ты и которое ты возглавляешь, совершило какое-то очень важное открытие.

— Я и словом не обмолвился, что третий — это я. Я же сказал, что не люблю касаться личностей. Но ты угадал: действительно сделано открытие, и оно непосредственно и глубоко затрагивает твои интересы.

— Продолжай, Ричард, я весь обратился в слух.

— Нет, нет, Дьюк, хоть в тебе и не бог весть как много путного, надеюсь все же, что в тебе найдется и еще кое-что, кроме слуха.

И шериф во все горло расхохотался от своей шутки, сразу пришел в хорошее расположение духа и принялся излагать своему терпеливому кузену суть дела.

— Ты знаешь, Дьюк,— начал он,— что на твоей земле живет человек по имени Натти Бампо. Он прожил здесь, насколько мне известно, более сорока лет. Долгое время он был совершенно один, но теперь обзавелся двумя странными товарищами.

— Часть того, что ты говоришь, верно, остальное вполне правдоподобно.

— Не часть, а все верно, сэр, решительно все. Так вот: приятели Натти, появившиеся здесь за последние несколько месяцев,— старый индейский вождь, последний или один из последних представителей своего племени в здешних краях, и молодой человек, по слухам — сын правительственного агента, жившего среди индейцев и женившегося на индианке.

— От кого же исходят подобные слухи? Кто это говорит? — воскликнул Мармадьюк, впервые выказав подлинный интерес к словам шерифа.

— Кто говорит? Здравый смысл, вот кто! Все так полагают, это общее мнение. Но выслушай до конца. Молодой человек обладает многими талантами — да, да, весьма многими,— и к тому же прекрасно образован, бывал в приличном обществе, умеет себя вести, когда того пожелает. Ну-ка, судья Темпл, скажи мне теперь, что могло свести вместе троих таких людей, как индеец Джон, Натти Бампо и Оливер Эдвардс?

Мармадьюк с явным удивлением взглянул на кузена и быстро ответил:

— Ты случайно коснулся вопроса, Ричард, который давно уже занимает мои мысли. Но тебе и в самом деле известно что-либо определенное или все это лишь домыслы, и...

— Не домыслы, а факты, упрямые факты. Ты ведь знаешь, что в этих горах есть копи. Ты говорил, что веришь в их существование, я сам слышал.