Свет мира - Халлдор Лакснесс

— Я тебя хорошо понял, — сказал скальд и перестал есть. — Удар хлыстом нельзя не понять. Ты нарисовала тут портреты этих великодушных людей, чтобы в сравнении с ними еще отчетливее выделился портрет ничтожества, и даже больше — портрет подлеца, портрет человека, не имеющего мужества прожить жизнь, одним словом, мой. Сердечно благодарю тебя за угощение, милая Йорунн. Таких вкусных оладий я не ел с тех пор, как меня воскресили из мертвых. А теперь я вынужден покинуть эту уютную теплую комнату, этот рай, где нет ни в чем недостатка, в том числе и в любви к справедливости, и вернуться к себе домой.

Поняв, что обидела его, она подошла к нему совсем близко, назвала его по имени, не поднимая глаз, и сказала:

— Почему я обращаюсь с тобой хуже, чем с другими? Можешь ты мне это объяснить?

— До свидания, — сказал он.

— Подожди, не уходи, — попросила она. — Я прекрасно знаю, что нужно обладать мужеством, чтобы жить твоей жизнью, даже непостижимым мужеством, прости, что я была так несправедлива, и посиди еще.

— У меня есть дела, мне уже давно пора бы уйти, — сказал он. — Я, собственно, зашел совершенно случайно.

— Спасибо, что пришел. — сказала она. — Но ты меня не совсем понял, а может быть, даже и вовсе не понял. Слышишь, Оулавюр? Я знаю, что я не умею выбирать слова, но прошу тебя: не казни меня за это, я не вынесу, если ты уйдешь от меня обиженным в тот единственный раз, когда ты забрел сюда. Оулавюр, я часто мысленно повторяю твои стихи, и мне всегда хочется чем-то отблагодарить тебя. Что мы здесь можем сделать для тебя, в чем ты нуждаешься?

— Спасибо, у меня есть все, что нужно, — прервал он ее, выдернул руку, которую она обхватила двумя руками, и пошел к дверям. — Моя больная дочка плачет там дома и зовет меня, если я ухожу надолго.

Он снова очутился среди метели и натянул на уши свою старую шапку.

Глава двенадцатая

А тем временем директор Пьетур Паульссон спешным порядком собрался в столицу. Сначала в этом не видели ничего особенного, директор частенько разъезжал по всяким местам. Но вскоре поползли слухи, что с поездкой директора не все чисто. Обнаружилось, что директора вызвали в столицу власти, дабы он предстал перед судом. Был назначен особый следователь в связи с этим делом о широкой сети шпионажа, в котором, как выяснилось в последнее время, оказались замешаны многие видные деятели страны: они помогали иностранным браконьерам грабить источник народного существования. По этому случаю было проведено строжайшее расследование состояния здоровья фру Софии Сёренсен, бабушки директора Пьетура Паульссона. Следствие показало, как стало известно из столичных газет, что центр шпионажа в пользу иностранцев находился в столице у депутата альтинга Юэля Ю. Юэля и что на всех крупнейших рыболовных отмелях страны действовали его помощники. Было установлено, что Пьетур Паульссон является агентом иностранцев в Свидинсвике. Всех без исключения шпионов присудили к штрафу, а главаря, разумеется, к самому большому. Пьетура Паульссона тоже присудили к штрафу, который составлял изрядную сумму, однако при данных обстоятельствах она скорее способствовала поднятию его акций, чем наоборот, ибо это как-никак была внушительная пятизначная цифра.

Но, с другой стороны, в Свидинсвике начали действовать силы, которые старались использовать все возможности, чтобы подорвать всеобщую веру в человека, присужденного к огромному штрафу. Эти люди утверждали, что Юэль Ю. Юэль находится на краю банкротства и что его последняя ржавая посудина-душегубка непременно пойдет в уплату штрафа. Союз Трудящихся Свидинсвика выразил вотум недоверия и директору и депутату альтинга и заявил во всеуслышание, что они оба остались без гроша в кармане. Одно время казалось, что даже кое-кто из свободных исландцев заколебался в своих убеждениях. Конечно, Союз Истинных Исландцев тут же принял резолюцию, в ней говорилось, что грязные выпады против директора и депутата альтинга есть не что иное, как звено в цепи выпадов, с которыми всякие люди, оторвавшиеся от народа, выступают против народа, всякие безродные — против родины, но, несмотря на это, день ото дня росло число Истинных Исландцев, которые начали сомневаться в том, что у Юэля и директора так уж много денег. Конечно, все Истинные Исландцы выразили соболезнование Пьетуру Паульссону, ставшему жертвой такого более или менее безродного учреждения, как, например, современное правосудие, но втайне они спрашивали себя, можно ли быть уверенными, что люди, которые за деньги выполняли опасные задания для других, в состоянии сами выплатить свой штраф? Можно ли верить в богатство человека, который выполняет опасные задания для других вместо того, чтобы работать на самого себя? Иными словами, уже нельзя было скрыть того, что вера в столпов общества и Провидение поселка пошатнулась именно там, где этого меньше всего можно было ожидать; а что произойдет, если последняя ржавая посудина Юэля пойдет с молотка? Как быть тогда с независимостью страны? Если Юэлю не удастся доказать, что у него достаточно денег, то вполне вероятно, что весной он не пройдет на выборах в альтинг. Словом, для общества наступили тяжелые времена. В эти дни несколько свободных граждан потихоньку перебрались из Союза Истинных Исландцев в Союз Трудящихся.

Люди с нетерпением спрашивали себя: интересно, как будет выглядеть наш любвеобильный благодетель и отец поселка, когда он сойдет на берег после своего славного путешествия? Без сомнения, на этот счет высказывалось множество самых разных предположений, каждый делал эти предположения, как ему подсказывала совесть, ибо люди обычно меряют других на свой аршин, но все-таки никто не мог предугадать, что его приезд будет именно таким, каким он оказался; подобного мужества в своем ближнем в этом уголке земного шара никто не мог заподозрить. Вот тут-то сразу стало понятно, насколько директор Пьетур Паульссон превосходит всех остальных людей.

В один прекрасный день во фьорд вошло грузовое норвежское судно и взяло курс прямо на Свидинсвик, оно даже не потребовало лоцмана, ему были известны все опасные места. Немного не дойдя до берега, норвежец бросил якорь. Это прибыл директор Пьетур Паульссон, на нем была шляпа с полями более широкими и тульей более высокой, чем когда-либо прежде, не иначе это была одна из шляп самого Юэля. Директора окружала пышная свита из образованных людей, все они были в шляпах, с тросточками и в очках, точно так же, как сам директор. Торжественная процессия прошествовала по поселку.

Что же это, черт побери, могло означать? Только одно: у Юэля Юэля Юэля оказалось достаточно денег. Акционерное общество «Гримур Лодинкинни», которое весной обанкротилось и задолжало государственному банку несколько миллионов, получило в том же банке миллионный кредит, чтобы построить в Свидинсвике долгожданную рыболовецкую базу, вот Пьетур Паульссон и прибыл на судне, нагруженном строительными материалами, вместе с инженерами и подрядчиками; строительство причалов и заводов должно было начаться незамедлительно. В тот же день в Союзе Истинных Исландцев Свидинсвика было устроено собрание, которое радостно приветствовало сообщение о базе, напомнив в какой-то степени евангельского расслабленного, который встал, взял постель свою и пошел в дом свой; люди наперебой выражали желание работать на строительстве базы по низким расценкам. Интересы Исландии в Свидинсвике были подняты на должную высоту.

А над постелью больного ребенка сидит Оулавюр Каурасон Льоусвикинг, и вести о внешних событиях доносятся до его ушей, как отдаленный шум ветра. Больше всего его волнуют сейчас страдания девочки, за последние сутки они усилились, словно океанские валы обрушиваются они на это маленькое тельце, в промежутках девочка впадает в забытье, а он сидит возле нее бледный, измученный бессонницей и ждет новой волны, горячо моля того, кто послал ей эти страдания, чтобы новая волна вместо этого ребенка обрушилась на него. Было испробовано все, что только в человеческой власти: даже вызывали врача.

Ночь накануне возвращения в поселок Пьетура Паульссона была особенно тяжелой, отец и мать, не раздеваясь, бодрствовали над девочкой всю ночь, но к вечеру следующего дня она впала в полудрему, ее дыхание, которое до того было слишком частым, теперь стало чуть слышно, и время от времени по телу пробегали слабые судороги. Под вечер невеста скальда крепко заснула, но Оулавюр Каурасон еще продолжал дежурить у кровати, свесив голову, охваченный той усталостью, которая сковывает тело ноющей, горькой болью и гонит мысли и чувства прочь, в пьяный мир видений и грез.

Внезапно скальд вздрогнул, ему показалось, что в дверь просунул голову лев и осматривает комнату с тем решительным выражением, которое наряду с полным отсутствием какого бы то ни было сочувствия и жалости сделало льва всемогущим царем зверей, с тем выражением, по которому сразу видно, что лев знает, что значит господствовать над всеми, потому это выражение и было самым совершенным на земле и самым чуждым человеку.