Бешеный прапорщик - Зурков Игорь

  *

   Оберегерь Петер Нойман считался одним из опытных следопытов роты, уступая в мастерстве только старому унтер-офицеру Кранцу, проведшему за свою жизнь в лесах времени больше, чем среди людей. И поэтому в настоящий момент бесшумно крался по еле заметной тропе, оставленной русскими, цепким взглядом высматривая что-либо подозрительное. После двух внезапно прогремевших злосчастных взрывов, покалечивших пятерых человек, становиться шестым никому не хотелось. Правда, пришлось двигаться медленней, но преследуемым бандитам все равно не уйти. Их уже почти окружили, а, по рассказам Ганса Ланге, для поднятия духа обер-лейтенант назначил награду за каждого пойманного партизана. Денщик, конечно, еще тот трепач, но чем черт не шутит, а вдруг в кармане Петера появятся несколько "лишних" монет?..

   Занятый этими мыслями, Нойман, а за ним еще несколько егерей вышли на небольшую полянку и, подчиняясь приказу, стали методично ее обшаривать, не забывая, впрочем, держать оружие наготове. Оберегерь первым пересек открытое пространство и собрался было снова нырнуть в кусты, но его внимание привлек блеск в траве. Нагнувшись, Петер, ожидавший увидеть потерянный патрон, или пряжку от ремня, поднял... монету в двадцать пфеннигов. Удивленные возгласы других солдат заставили заподозрить, что и их Фортуна побаловала приятными сюрпризами. Сделав шаг, Нойман подобрал еще пару "подарков" по пять пфеннигов. Если дело пойдет так и дальше, то скоро он разбогатеет. Еще через пару метров оберегерь увидел в траве разорванный мешочек. В таких обычно привозили в роту денежное содержание!.. Подняв его, Петер стал обладателем еще двадцати пфеннигов. Сзади солдаты ползали на четвереньках, собирая рассыпанное богатство. Нойман успел разбогатеть еще на пять пфеннигов к тому времени, как на поляне появился взводный унтер-офицер Клабке, взбешенный задержкой.

   - Вы, отродье портовой шлюхи! Долго еще будете копаться в траве, как черви в навозе? Герр лойтнант ждет выполнения приказа, и я надеру задницу любому идиоту, который будет задерживать остальных!

   Командирский окрик привел было егерей к порядку, но в этот момент старый приятель Петера проныра Вальтер, ликующе вопя, потянул из-под куста еще один мешочек, на этот раз целый и, судя по виду, полный монет!..

   Одновременно с его движением дернулся соседний куст, из листвы раздался металлический щелчок, и на траву упала маленькая изогнутая железка. Оберегерь, мгновенно почувствовав смертельную опасность, невероятным прыжком заскочил за ствол ближайшего дерева... Краем глаза увидел ослепительную вспышку, и жгучий воздух ударил в лицо, погасив сознание...

  *

  Хмурое утро удивительно точно соответствовало настроению гауптмана фон Штайнберга, которое определялось вполне серьезными причинами. В бытность командиром авиаотряда, и, сражаясь практически на передовой, он не имел столько потерь. Кроме того, он никак не мог пробить некую стену официальности, а, скорее даже, отчужденности, которая отделяла его не только от солдат, но и от офицеров роты. Упаси Бог, речь не шла о каком-либо неподчинении приказам, но он чувствовал только одно - он здесь чужой. И лишь легендарная прусская дисциплина заставляет выполнять его распоряжения. Это предположение получило свое подтверждение уже через несколько минут.

   Один из рядовых, Вильгельм Камелькранц, назначенный временным денщиком Штайнберга, и прикладывающий неимоверные усилия, чтобы сменить этот статус на постоянный, занеся в комнату надраенные до зеркального блеска сапоги, несколькими намеками сообщил о настроениях, царивших в казарме в отношении нового начальства. Егеря обсуждали события последних дней и неоправданно большие с их точки зрения потери. Вслух это не говорилось, но между собой солдаты шептались, что связано это с гауптманом, поставленным ими командовать. Ему же в вину ставились и утеря денежного довольствия. Данная информация не прибавила оптимизма, тем более, что через несколько часов предстояло участвовать в церемонии похорон погибших вчера егерей. Для отпевания погибших должен был прибыть пастор из полка, дислоцированного в Скерневицах. От этого визита фон Штайнберг не ждал ничего хорошего. Наверняка это будет еще не старый, но уже весьма упитанный святой отец, скорее всего, очень неравнодушный к пиву. Который, отбывая назначенный ему ордер, озвучит заученные на память слова подходящей по случаю проповеди, будет вещать почти как сам Лютер, и, считая свой долг выполненным, отбудет обратно.

   Через какое-то время фон Штайнберг натренированным чутьем летчика почувствовал изменение погоды. И, действительно, через полчаса поднялся легкий ветерок, довольно быстро разогнавший тучи. Солнце сначала робко выглядывало из-за редеющих туч, потом, освоившись, прочно обосновалось на небосклоне. Как оказалось, относительно священника гауптман ошибался. К ним из штаба приехал старший пастор. Один, верхом, несмотря на опасный путь. Высокий, подтянутый мужчина лет шестидесяти, со знаком ордена "Пур ле Мерит" слева от золотого распятия...

   Обер-лейтенант Майер находился не в лучшем расположении духа, и причиной тому служило бросавшееся в глаза несоответствие летней солнечной погоды с прозрачно-голубым безоблачным небом и поющими в бездонной вышине птичками, и того печального действа, которое происходило сейчас на маленьком военном кладбище неподалеку от Ловичского костела. Два ряда прошлогодних оплывших могил несколько дней назад дополнились пятнадцатью свежими. На сей раз Молох войны взял жертву из его роты. Но, этого ему показалось мало, и сегодня его солдаты закопали еще двадцать два гроба со своими товарищами. Последняя почесть и последняя дружеская услуга, которую они могли оказать своим сослуживцам. Теперь - уже бывшим. Лютеранский пастор с торжественно-скорбным выражением читал подходящую проповедь из Военного молитвенника, егеря внимательно его слушали...

   Пастор сумел подобрать ключик к умам и сердцам солдат. Даже те, кто потерял своих близких друзей, почувствовали определенное облегчение от, казалось бы, простых и привычных слов о вечной жизни и неисповедимости путей Господних. А упоминание святым отцом того, что смерть на поле брани за Императора, за добрую старую Пруссию рождает новых героев и он, еще юношей прошедший через картечь и пули под Седаном, счастлив видеть перед собой продолжателей славных дел их отцов, заставило солдат развернуть плечи и гордо оглядеться. Тем паче, что слова похвалы прозвучали из уст того, кто с честью носил рядом с распятием "Голубого Макса".

   После окончания похорон патер не стал торопиться обратно, а, испросив разрешения поговорить с солдатами, отправился с ними, пообещав задержать их не более получаса. Когда беседа была окончена, офицеры подошли к пастору и, с искренним уважением отдав честь, поблагодарили за проведение траурной церемонии. От приглашения выпить чашечку кофе священник отказался, сославшись на неотложные дела:

   - Извините, майне хэррен, но Ваши егеря - не единственная моя паства. Меня ждут еще в трех местах... Возможно, мне не стоило это говорить, но солдаты обескуражены и испуганы тем, как много их товарищей погибло. Одно дело - на передовой, под огнем, но вот так... Вы и сами это видите. Не смею давать советы, но на мой взгляд ничто так не поднимает настроение, как, пусть и небольшая, но победа над неприятелем...

   Обманчиво-ленивым движением опытного наездника вскочив в седло подведенной лошади, попрощался и ускакал в свой полк.

   - Интересно, где он так научился держаться в седле? - Майер наконец-то сумел оторваться от своих мрачных размышлений. - Такое ощущение, что он управляется с лошадью еще лучше, чем читает проповеди и проводит службы.

   - Мне говорили о нем в штабе. В прошлую войну он служил в черных гусарах... Да-да, в тех самых... Под Седаном они шли по горам трупов, своих и чужих. Но все же одержали победу, за что он и получил этот орден. Сейчас ему за шестьдесят, но свой долг по-прежнему выполняет, правда, уже в другой роли. Как говорится, нет святее ангела, чем бывший черт... Пойдемте, Иоганн, продолжим наши дела. Я хочу еще раз побеседовать с чиновником и врачом.

   Разговор продолжился уже в канцелярии:

   - Сейчас мы столкнулись с необычным противником в лице этого... лойтнанта Гуроффа и его отряда. И то, что мы до сих пор не смогли его не то, чтобы уничтожить, но даже найти, говорит о не только о выучке его солдат, но и о том, что русские применяют какие-то новые способы ведения войны. И я был послан сюда, чтобы захватить этого офицера и узнать все, что можно. Но сейчас моя задача - уничтожить весь отряд и при этом сохранить жизни как можно большему количеству германских солдат, в том числе и Вашим егерям, Иоганн, что бы там обо мне не шептались в казарме по углам!..

   - Но как, дьявол их всех раздери, такое может быть возможно?! До войны мы знали о русской армии если не все, то очень многое. Они целый год воевали в полном соответствии с французской доктриной маневренной войны, наши генералы нашли свои способы противодействия, мы их побеждали... И никто никогда не говорил, что в русской армии существуют такие вот подразделения. Зная их вечный бардак, не могу в этом усомниться! Но сейчас у меня возникает ощущение, что мы воюем с абсолютно другими людьми. Да и людьми ли? Они, как будто, читают наши мысли. Все наши удары наносятся в пустоту, а когда дело все-таки доходит до непосредственного контакта, мы хороним пятнадцать человек, они - всего лишь двоих. При вчерашнем нападении на автомобили мы теряем тринадцать человек убитыми, я уж не говорю про количество раненых! Группа унтер-офицера Клабке - еще девять трупов от одного взрыва! Счастье Зайгеля, что он шел сзади и остался жив! Если бы я был таким же суеверным романтиком, как он, я бы тоже поверил в русских вервольфов и всякую мистику!.. Только трупы и следы!..