Падение Римской империи - Питер Хизер

27 января 447 г. во втором часу пополуночи в Константинополе произошло землетрясение. Целый район вокруг Золотых Ворот был превращен в развалины, и, что еще хуже, частично обрушились грандиозные городские укрепления. Аттила так или иначе намеревался начать военные действия, однако весть о землетрясении вполне могла изменить направление главного удара. К тому времени, когда он подошел к городу, кризис уже миновал. Префект претория Востока, Константин, мобилизовал цирковые партии на расчистку рвов от обломков и восстановление ворот и башен. К концу марта все разрушения были устранены, и, как утверждает надпись того времени, «даже Афина не смогла бы отстроить это быстрее и лучше»{328}. Задолго до того как войска Аттилы показались на подступах к городу, возможность овладеть им была утрачена, и появление гуннов привело не к началу осады, а ко второму значительному столкновению в том году. Хотя фракийская полевая армия была разбита и рассеяна, восточноримское командование все еще располагало войсками центральной группировки, дислоцированными возле столицы на другом берегу Боспора. Эта вторая армия была отмобилизована на Херсонесе Фракийском, где вскоре последовало второе крупное сражение, закончившееся вторым страшным разгромом римлян.

Аттиле не удалось проложить себе дорогу в Константинополь, однако, достигнув берегов Черного моря и Дарданелл, близ Сеста и Каллиполя (современный Галлиполи) соответственно (карта № 11), он во всех отношениях стал властелином Балкан. Аттила продолжил расширение сферы своего господства, к ужасу римских провинциальных общин. Сразу после одержанной победы гуннские полчища распространились повсюду, на юге дойдя до Фермопильского прохода, того самого места, где примерно за тысячу лет до этого Леонид со славой защищал Грецию от персов. Сведения об опустошениях легко доступны, как, например, рассказ, содержащийся в «Житии» в большей или меньшей степени современника описываемых событий, фракийского святого Ипатия: «Варварский народ гуннов… стал настолько могущественным, что они захватили более ста городов и уже почти угрожали Константинополю, и многие бежали от них. Даже монахи решили спасаться в Иерусалиме… Они так опустошили Фракию, что [империя] уже никогда не воспрянет и не станет такой, как прежде»{329}.

Сто — подозрительно круглое число, однако нет никаких сомнений в том, что многие укрепленные пункты были захвачены и разрушены. Феофан сообщает, что вся местность, за исключением Адрианополя и Гераклеи, подпала под власть гуннов, другие же источники дают нам несколько названий городов, ставших жертвами нашествия: это Ратиария, где все началось, Маркианополь, Филиппополь (современный Пловдив), Аркадиополь и Констанция. Перечень включает в себя большую часть крупных римских городов на Балканах, в то время как многие другие населенные пункты, подвергшиеся разорению, были, вне всякого сомнения, весьма небольшими. Мы располагаем некоторыми особыми свидетельствами того, что означал для таких городов захват в результате нападения гуннов. Как уже ранее упоминалось, единственным крупным римским городом на севере Балканского полуострова, более или менее полностью раскопанным, является Никополь на Истре, располагавшийся у северного подножия Балканских гор. Подобно Карфагену, это место в Средние века было заброшено, да и сейчас здесь отсутствуют современные поселения, так что в результате многолетних раскопок оказалось возможным раскрыть большую часть древнего города. В ходе войны с готами (376–382 гг.) все богатые виллы в предместьях Никополя были разграблены и сожжены, по-видимому, готскими мародерами. Эти виллы уже никогда не были восстановлены, однако с конца 380-х гг. множество роскошных домов было возведено в городском центре; к началу V в. они занимали более 49 процентов всей его площади. Резонно предположить, что местные римские землевладельцы отреагировали на возникшие после 376 г. угрозы переселением в дома, расположенные в черте городских стен, в то время как сами продолжали управлять своими имениями на расстоянии. Раскопки показали, что существование этих домов, как и самого городского центра, завершается слоем со следами тотального разрушения; прекращение более или менее непрерывной монетной чеканки надежно датирует эту драму второй половиной 440-х гг.

Таким образом, практически нет сомнений в том, что картина полного разрушения древнего города являет собой последствия его разгрома гуннами Аттилы в 447 г. Спустя какое-то время он был частично восстановлен, однако занимал гораздо меньшую площадь, да и само место изменилось до полной неузнаваемости. Все богатые дома были разрушены; на их месте археологи обнаружили лишь епископский комплекс, несколько бедных домов и ряд административных зданий. Римская городская жизнь севернее Балканских гор — явление, уходившее своими корнями на 300 лет назад в процесс романизации Балкан в I–II вв., — никогда уже не возобновилась. Безусловно, речь не идет о каком-то условном разгроме вроде «разгрома» Рима в 410 г., когда готы, получив выкуп, ушли восвояси. То, что мы наблюдаем в Никополе, — это широкомасштабные разрушения{330}.

Было ли так везде, где прошли гунны, сказать нельзя. Из тех населенных пунктов, которым посчастливилось уцелеть, самым знаменитым был город Азем, располагавшийся на неприступной вершине холма. Вооружившись и встав в строй, его граждане не только выдержали натиск Аттилы, но и вышли из схватки, захватив нескольких гуннов в плен. В последующие столетия этому городу еще предстояло выдержать немало приступов{331}. Нет никаких сомнений в том, что военные акции 447 г. обернулись беспрецедентным бедствием для римской жизни на Балканах: две крупные полевые армии были разбиты, множество укрепленных пунктов захвачено, а некоторые из них разрушены. Поэтому едва л и можно удивляться тому, что вскоре после второго поражения на Херсонесе Фракийском восточноримские власти были вынуждены просить о мире. Извлечение из «Истории» Приска информирует нас о его условиях: «[Все] перебежчики должны были быть переданы гуннам, а 6000 фунтов золота выплачены в возмещение просроченных платежей; дань отныне устанавливалась в размере 2100 фунтов золота в год; за каждого римского военнопленного [захваченного гуннами], бежавшего из плена и добравшегося до имперских владений без выкупа, надлежало заплатить по 12 солидов [1/6 фунта золота]… а также… римляне не должны были впредь принимать у себя тех варваров, которые бежали к ним». Далее Приск с грустью добавляет: «Римляне утверждали, что они пошли на заключение этого договора по доброй воле, однако из-за непреодолимого страха, охватившего их командиров, они, страстно желая мира, были вынуждены с радостью принимать любые условия, невзирая на всю их суровость».

Несомненно, пропагандистская машина постаралась объяснить причины и предпосылки этой последней римской «победы», но, когда в дверь стучал сборщик налогов, никто уже не мог питать никаких иллюзий в отношении ее истинной подоплеки. Приск продолжает описывать, как трудно было найти деньги для выплаты долгов: «Даже сенаторы внесли определенное количество золота в соответствии со своим рангом». Как и в случае с Западной Римской империей после падения Карфагена, условия мира 447 г. были достаточно суровыми, чтобы налоговые льготы были отменены, по крайней мере частично. Тот факт, что правительство ударило по карману людей, которые являлись его главной политической опорой, со всей ясностью свидетельствует об отчаянном положении, в котором оказались константинопольские власти в результате нашествия Аттилы.

Таким образом, масштабы успехов Аттилы в 440-х гг. ясно просматриваются даже в дошедших до наших дней сокращенных источниках. Однако в чем мы все-таки ни на шаг не приблизились к пониманию сути, это в том, каким образом Аттила добился таких успехов, или почему, прежде довольствуясь немногим более, чем умеренными ежегодными выплатами дани, он так радикально изменил динамику отношений гуннов с империей. Мы должны начать с самого Аттилы, человека, создавшего царство террора.

По следам Аттилы

Мы можем познакомиться с Аттилой ближе, чем со многими другими «варварскими» предводителями конца IV–V в., потому что историк Приск, следуя по пути, проложенному Олимпиодором и его попугаем 40 годами ранее, написал полный отчет о посольстве, в составе которого он впервые попал на территорию гуннов, а в конечном счете и на прием к самому властителю. В 449 г. одному из друзей Приска, высокопоставленному штабному офицеру по имени Максимин, выпал жребий стать последним в длинной череде восточноримских послов, совершавших трудный путь на север, чтобы попытаться умиротворить Аттилу. Максимину был дан наказ уладить два спорных вопроса: первый представлял собой многолетнюю проблему гуннских перебежчиков; второй касался полосы земли шириной «в пять дней пути» к югу от Дуная, на которую Аттила претендовал как на результат своих побед в 447 г. Гунны требовали эвакуировать эту территорию, вероятно, с целью создать нечто вроде буферной зоны между римскими и гуннскими владениями; они выражали свое недовольство тем, что часть местного населения все еще продолжает заниматься хозяйством на этих землях. Римская стратегия заключалась в том, чтобы попытаться вступить в переговоры с главным советником Аттилы, Онегесием, в надежде, что тот имеет достаточно влияния на своего господина, чтобы убедить его прийти к соглашению. Впрочем, римляне прекрасно осознавали, что эти два вопроса могут предоставить Аттиле, если у него будет настроение, предлог для новой войны.