Золотой дождь - Джон Гришэм

— Трансплантация костного мозга.

— Любые виды трансплантации, включая костный мозг. Сохрани этот формуляр — предъявишь его на процессе. Поинтересуйся у директора, почему условия полиса изменили всего через несколько месяцев после того, как Блейки подали иск. И почему теперь особо подчеркивается, что трансплантация костного мозга не покрывается страховкой. И, если в полисе Блейков этот пункт не оговорен, то почему тогда они не выплатили страховую премию? Ты сразишь их наповал, Руди. Эх, жаль, черт возьми, что меня там не будет!

— Так приезжайте! — приглашаю я. Дорого бы я дал, чтобы рядом со мной был не только Дек, но и Левберг.

Макс не совсем согласен с моими комментариями по поводу переписки Блейков с «Прекрасным даром», и мы с головой погружаемся в документы. Я перетаскиваю в зал четыре картонных коробки, которые привез в багажнике, и к полудню аудитория напоминает мусорную свалку.

Энергия Макса заразительна. За обедом он читает мне первую из серии лекций о делопроизводстве в страховых компаниях. Поскольку данная отрасль исключена из системы федерального антимонопольного законодательства, методы бухгалтерского учета в ней свои. Почти любой дипломированный бухгалтер сломит голову при попытке разобраться в отчетности страховой компании. Впрочем, делается это специально, ибо никакая страховая компания не хочет, чтобы кто-то посторонний копался в её грязном белье. Однако Макс кое-что в их делишках смыслит.

Совокупные активы «Прекрасного дара жизни» тянут на четыреста, а то и на все пятьсот миллионов долларов; причем примерно половина спрятана в резервных фондах. Все это необходимо втолковать присяжным.

Я не осмеливаюсь даже предложить немыслимое — работать в самый разгар Рождества, — но Макс настроен решительно. Вдобавок жена его укатила в Нью-Йорк, к родителям. Делать ему без неё особенно нечего, и Макс всерьез собирается проштудировать оставшиеся картонки с документами.

Я исписываю его советами и размышлениями целиком три блокнота и вдобавок ещё полдюжины аудиокассет. Когда 25 декабря, уже в сгустившихся сумерках, Макс наконец считает, что мы сделали все, что могли, я падаю с ног от изнеможения. Макс помогает мне упаковать документы и отнести коробки к машине. Снег валит стеной.

Мы прощаемся с Максом перед входом в колледж. Я не знаю, как его благодарить. Макс желает мне успеха, берет с меня слово, что до начала судебного процесса я буду звонить хотя бы раз в неделю, а после начала — ежедневно. И намекает, что при определенном раскладе может приехать сам.

Прощаясь, я машу ему рукой сквозь снежную пелену.

За три дня я добираюсь до Спартанбурга, что в Южной Каролине. «Вольво» держит дорогу прекрасно, ей нипочем заиндевелые шоссе Среднего Запада. Однажды я звоню Деку прямо из машины. В конторе, по его словам, тихо. Никто меня не разыскивает.

Из последних трех с половиной лет я львиную долю потратил на подготовку к экзамену на звание адвоката, а остальное время учился жизни у Принса в «Йогисе». Досуга я не знал. Большинству нормальных людей такое экономичное путешествие по Штатам наверняка покажется занудным, но для меня это — роскошные каникулы. Я отдыхаю душой и телом, впервые могу хоть ненадолго выкинуть из головы мысли о юриспруденции. Заодно избавляюсь от гнетущих воспоминаний; в частности, о Саре Плэнкмор. Расстаюсь со старыми обидами. Жизнь слишком коротка, чтобы таить злобу на людей, которые виноваты лишь в том, что грешны и смертны, как и все остальные. Где-то в Западной Вирджинии я прощаю тяжкие прегрешения Лойду Беку и Барри Экс Ланкастеру. Я даю себе зарок, что перестану переживать по поводу мисс Берди и её пренеприятной семейки. Пусть устраиваются без меня.

Мой автомобиль наматывает милю за милей, а я все мечтаю о Келли Райкер, её ослепительной улыбке, дразнящих загорелых ножках и нежном голосе.

Наконец мысли мои переключаются на работу, и я начинаю размышлять о надвигающемся судебном процессе. Пока в моем распоряжении лишь одно серьезное дело, которое будет рассматриваться в суде, поэтому и процесс меня беспокоит один-единственный. Я озвучиваю варианты вступительной речи перед жюри присяжных. Я вывожу на чистую воду проходимцев из «Прекрасного дара». Мое заключительное слово настолько трогательно, что я чуть не плачу.

Встречные автомобилисты смотрят на меня как на сумасшедшего, но мне плевать — меня здесь никто не знает.

Я побеседовал с четырьмя адвокатами, которые в свое время подавали иски против «Прекрасного дара жизни», либо заняты этим сейчас. От первых троих толку было мало. Четвертый же живет в Спартанбурге. Зовут его Купер Джексон, и в деле его немало странностей. Во всяком случае, по телефону (я звонил ему из дома, а не из конторы) распространяться он не стал. Однако сказал, что я могу заскочить к нему сам, чтобы ознакомиться с делом лично.

Контора Джексона расположена в деловом центре города; офис вполне современный, в фирме трудятся шесть адвокатов. Вчера днем, колеся по Северной Каролине, я позвонил Джексону по своему мобильному телефону, и он пригласил меня заехать. Сегодня он свободен, на Рождество жизнь в его конторе замирает.

Джексон — крепко сбитый, кряжистый, грудь колесом. У него черная борода, пронзительные карие и очень зажигательные глаза, в которых то и дело пляшут огоньки, придавая его облику необыкновенную живость. Ему сорок шесть лет, а состояние он сколотил на исках к недобросовестным производителям. Прежде чем приступить к дальнейшему рассказу, Джексон убеждается, что дверь его кабинета заперта.

Многое из того, чем он собирается со мной поделиться, рассказывать он не имеет права. Он заключил соглашение с «Прекрасным даром жизни» и подписал договор о конфиденциальности, согласно которому ни сам, ни его клиент не должен приоткрывать кому-либо любые условия соглашения. Джексон не любит связывать себя подобными договорами, однако такая практика довольно распространена. Иск к «Прекрасному дару» он подал год назад от имени некой дамы, которой понадобилась срочная операция по поводу синусита. «Прекрасный дар» отказался оплачивать её страховку на том основании, что, при оформлении полиса, женщина скрыла от компании, что пять лет назад подверглась операции по удалению кисты яичника. Поводом для отказа, как подчеркивалось в письме, была перенесенная операция. Страховая сумма составляла одиннадцать тысяч долларов. Началась переписка, отказы следовали один за другим. Наконец дама прибегла к услугам Купера Джексона. Он четырежды мотался в Кливленд на личном самолете и провел в общей сложности восемь допросов.

— Самая гнусная шайка тупых и скользких подонков, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело, — говорит Джексон, от души характеризуя кливлендскую команду.

За Джексоном утвердилась слава судебного драчуна, и в схватке он не брезгует никакими приемами. И на сей раз он так добивался суда, что в «Прекрасном даре» вдруг запросили пощады и тихой сапой приступили к мирным переговорам.

— То, что я вам сейчас скажу — строго конфиденциально, — предупреждает он, явно получая удовольствие от того, что нарушает договор. Готов биться об заклад, что ему это не впервой. — Они выплатили нам одиннадцать тысяч страховки, а потом присовокупили ещё двести, чтобы от нас избавиться. — В глазах Джексона пляшут огоньки — он ждет моего ответа. Заключенное им соглашение и впрямь достойно зависти — ведь «Прекрасный дар» не только выплатил искомую страховую премию, но и возместил моральный ущерб в совершенно бешеных размерах. Немудрено, что они так настаивали на неразглашении этих сведений.

— Поразительно, — сдавленным голосом говорю я.

— Вот именно. Лично я идти на мировую не хотел, но моя клиентка остро нуждалась в деньгах. Уверен, что с помощью обвинительного вердикта можно было заставить их раскошелиться на куда более крупную сумму. — Джексон делится со мной ещё несколькими подобными историями, убеждая, что зарабатывает таким образом несусветные деньги, после чего ведет меня в тесную каморку без окон, уставленную стеллажами, на которых выстроены ряды совершенно одинаковых архивных коробок. Джексон указывает на три из них, затем тяжело опирается на полку. — Вот в чем смысл их махинаций, — говорит он, тыча пальцем в одну из коробок, словно именно там заключена величайшая тайна. — Когда в компанию поступает заявление о выплате страховой премии, оно передается инспектору, чиновнику низшего ранга, который просто ведет переписку. Это категория наименее квалифицированных и самых низкооплачиваемых служащих. Они есть во всех страховых компаниях. Для них ведь главное — доход от собственных инвестиций, а вовсе не мышиная возня с заявлениями об оплате или оформлением страховых полисов. Инспектор рассматривает заявление и незамедлительно приступает к процессу бюрократической переписки. Для начала он или она отсылает страхователю письмо с отказом в выплате страховой премии. Уверен, что и вы располагаете подобным письмом. Затем инспектор запрашивает выписку из истории болезни страхователя за последние пять лет. Она внимательно изучается. Тогда уже страхователь получает второе письмо, в котором сообщается: «В выплате страховой премии отказано по причине необходимости дальнейшего изучения документов». И тут начинается самая потеха. Инспектор по заявлениям отсылает материалы дела инспектору по страховым полисам, а тот, в свою очередь, шлет инструкцию, которая звучит примерно так: «Не выплачивайте страховую премию без нашей санкции». И начинается бумажная круговерть между двумя отделами, письма и меморандумы снуют туда-сюда, корреспонденция накапливается, начинаются неувязки и взаимные претензии, различные пункты в страховом полисе оспариваются, и в итоге «заявления» и «полисы» вступают в решительное сражение. Учтите, хотя все эти чиновники работают в одном здании и на одну компанию, они, как правило, не знакомы между собой. И не имеют даже приблизительного представления о том, чем занимается соседний отдел. Так устроено преднамеренно. Тем временем ваш клиент терпеливо ждет, получая отписки то из отдела по рассмотрению заявлений, то от инспектора по страховым полисам. Большинство людей не выдерживает и отказывается от своих притязаний. Именно на это и рассчитывает страховая компания. Лишь один из двадцати пяти клиентов в конечном итоге обращается к адвокату.