Смертельно прекрасна - Эшли Дьюал

Рядом скачут чирлидерши, а я лишь неуклюже повторяю за ними движения, глядя на трибуны, где притаились Норин и Мэри-Линетт. Они прижались друг к другу, словно им холодно, но я знаю, им просто не по себе из-за того, как смотрят люди, как они прожигают их настороженными и недоуменными взглядами. Люди уже забыли, когда в последний раз сестры Монфор посещали городские мероприятия. Более того, они боятся, что произойдет нечто плохое. И судить их, пожалуй, глупо, но я злюсь, стиснув до боли зубы. Это ужасно несправедливо! Тетушки не делали ничего плохого. Они не заслужили такого отношения. Но разве люди понимают? Нет, конечно, нет. Если бы понимали, меня бы не похитили и не клеймили, как в средневековье.

Внезапно я вижу, как за пять минут до начала первого тайма, из раздевалки выходит Бетани Пэмроу. Она поправляет рукава формы, ловкими движениями приглаживает юбку и врезается носками в землю, когда на нее напрыгивает, словно пантера, тренер Хокингс.

— Пэмроу, где тебя носило!

— Я болела. — Бет держится ровно. С вызовом глядит на тренера. — Сильно болела.

— Ты не можешь болеть, когда на носу игра.

— Этого больше не повторится.

— Не повторится, потому что ты отстранена.

Темные глаза девушки округляются… О на ошеломленно раскрывает рот и застывает, так и не придумав, что сказать, но в этот момент на меня находит нечто странное. Я вдруг подаюсь вперед. Откашливаюсь и встречаюсь взглядом с бездушными глазами тренера.

— Вы не отстраните ее. — Решительно шепчу я. — Вы понимаете, что Бетани болела.

— Что? Я не…

— Вы волновались за нее, — продолжаю я, приблизившись к ней почти вплотную, — и я уверена, что вы счастливы ее видеть. Верно, тренер Хокингс?

Женщина хлопает тонкими ресницами. Застывает на несколько вечных секунд, так и сжимая в пальцах широкий блокнот, а затем встряхивает головой, будто очнувшись.

— Пэмроу, — отрезает она, — хорошо, что ты выкарабкалась, девочка. Давай, становись на свое место, без тебя эти вешалки ничего не умеют.

Хокингс похлопывает ее по плечу, уходит, а Бетани переводит на меня недоуменный взгляд, полный, пожалуй, странной растерянности, словно она не верит своим глазами. Не знаю, что на меня нашло, но я вроде как попыталась ей помочь. Наверно.

— Ну, ты…, — чешу шею, — становись, в общем.

Бет вскидывает брови, а я делаю ноги. Если бы Бетани была парнем, можно было бы подумать, что я за ней ухаживаю, но, к счастью, она не парень, так что это просто женская солидарность. Или как это еще называется?

Игра только началась, а мне уже дико надоело махать помпонами. Футболисты лихо носятся по полю в тщетных попытках покалечить друг друга, а счет не сдвигается с места.

Самая скучная игра в мире. Честное слово! С безмерно огромной долей скептицизма я слежу за рассекающими воздух молекулами спортсменов и радуюсь лишь в те моменты, когда у кого-то заплетаются ноги, или когда футболисты накидываются друг на друга, так и валяясь пирамидой. Они еще смешно бурчат, злятся, плюются оскорблениями, а я шире улыбаюсь, ведь у меня билет в первом ряду! Я слышу абсолютно все ругательства и вижу абсолютно все эмоции. Мне даже в какой-то момент кажется, что ребят тренер учит не в футбол играть, а корчить лица, импровизировать драматичные фразочки. Иначе не смогли бы они так правдоподобно смотреться с красными и набухшими горечью глазами на фоне этой идиотской, гигантской формы.

В перерыве мы опять выстраиваем пирамиду. Я мотыляю помпонами, бурчу: вперед ястребы, и соседка толкает меня локтем, шипя:

— Соколы, а не ястребы!

Она отворачивается, а я корчу недовольную мину, еле сдерживаясь от того, чтобы не показать ей язык. Умная слишком… Если еще что-нибудь скажет, я заставляю ее носиться по полю голышом. Тогда уж этот вечер точно приобретет смысл.

— Здравствуй, — неожиданно слышу над своим ухом и резко оборачиваюсь.

Передо мной вырастает Логан Чендлер со сверкающим от пота лицом. Форма у него грязная, собственно, как и подбородок, и щеки. Наверно, прокатился по земле, когда один из нападающих опрокинул его через голову. Ох, милое было зрелище.

— И тебе привет, — улыбаюсь я, — выглядишь паршиво, капитан.

Он не отвечает. Уголки его губ подрагивают, и неожиданно парень приближается ко мне так близко, что я оторопело отступаю назад, хочу оттолкнуть его, но не успеваю. Едва мои руки оказываются напротив его груди, он перехватывает их и сцепляет в замок.

— Чендлер, что за…

— Ты получила мое письмо? — Низким голосом интересуется Логан, и в долю секунды его шоколадные глаза оказываются ярко-алыми, как артериальная кровь. Я непроизвольно давлюсь ужасом и запинаюсь. Что это, твою мать, за фигня? — Ариадна.

Парень медленно наклоняет голову, изучая меня, а я пытаюсь вырваться, но не могу даже пальцем шевельнуть. Просто пялюсь в его рубиновые глаза и думаю: черт, я влипла.

— Отпустите меня, — рычу я, зажмурившись, — мне больно.

Люцифер, которому вполне комфортно в теле молодого футболиста, шире улыбается и пожимает плечами: мол, как скажешь. Его пальцы размыкаются, но оставляют багровые подтеки на коже, и я невольно потираю появившиеся ссадины, словно могу избавиться от них, если просто очень сильно захочу. Перевожу настороженный взгляд на гостя.

— Что вам нужно?

— Я хотел поговорить.

— Сейчас?

— Милая Меган сказала, ты не приняла мое предложение.

— Отдать душу? — Я оглядываюсь и, убедившись, что на нас не смотрят, усмехаюсь. Я сплю, сто процентов. — Увы. Мне не хочется превращаться в бездушную тварь, Хозяин.

— Почему?

Смотрю на него и чувствую, как подкашиваются ноги. Чудовищное существо только внешне похоже на Чендлера. На самом деле, в глазах его черная бездна. И я не испытываю злости, но вдруг ощущаю парализующий ужас, словно эта бездна поглотит меня, если я не отведу глаз. Надо отвернуться, надо разорвать контакт, но у меня не получается. Я смотрю в карминово — красные глаза Люцифера, пораженная его немыслимой властью надо мной и моими мыслями, и беззащитно сжимаю в кулаки пальцы.

— Как много ты думаешь, моя дорогая Ариадна, — науськивает Дьявол, неожиданно оказавшись за моей спиной. Его ледяные пальцы проходятся по моим плечам, забираются в волосы, и я испуганно стискиваю зубы, понятия не имея, почему ноги врослись в землю.

— Я не стану…

— …подчиняться мне? Ты хочешь.

— Нет.

— Все хотят, моя дорогая, — шепчет он мне на ухо, и от его слов дребезжит сердце. Я в отчаянии цепляюсь за шум трибун, свист ветра. Но уже скоро не слышу ничего, кроме его голоса. — Нужно лишь узнать цену. У всего есть цена. Сколько стоит твоя верность?