Убей-городок. Книги 1-2 - Евгений Васильевич Шалашов

на цепочке. Да и не кулончик это, а что-то вроде ладанки искусной работы из серебра чернёного на изящной серебряной же цепочке. Теперь таких не делают. Память ещё от прабабушки. Ценности, наверное, особой не представляет, но уж больно хороша вещица. Носить-то её Вера не носила, не поймут ведь антихристы нынешние, но берегла пуще глаза. А где в этой квартире искать тот кулончик, они не знают.

По заключению медиков смерть жертвы наступила примерно за сутки до обнаружения, то есть второго сентября. Замки в квартиру не повреждены. Учитывая радужное настроение Веры первого числа можно было предположить, что в этот вечер она ждала кого-то для себя очень важного и впустила его в квартиру сама, а может они и пришли вместе. Стало быть, преступника надо искать среди близкого окружения Веры. Только вот где оно, это окружение?

Подъезд, где жила Вера, в этом плане ничего интересного не дал. В школу Савин (это он сам рассказывал) отправился вместе с инспектором детской комнаты Светланой Ивановной. Дело вроде не для детской комнаты, но со Светланой Ивановной легче с учителями доверительный контакт установить. Установили, поговорили, велели к следователю прокуратуры на допрос явиться, повестки оставили. Ничего интересного не было, пока у пожилой географички не вырвалось:

— Тоже мне, рыцаря на белом коне она ждала! Как же! Ждала она! А сама чуть в подоле не принесла, вот тебе и рыцарь весь до копейки.

Тут и выплыл заведующий клубом, с которым Вера, по словам той же географички, шуры-муры водила. Ни имени, ни фамилии. Хорошо хоть райцентр назвали, где Вера отрабатывала по распределению свои три года. Бабушкино, конечно, не ближний свет, но хоть что-то. И реальная возможность установить конкретное лицо из близких связей Веры, с которым можно работать. А что? Чем не подозреваемый, когда других нет? И для отчёта приятней — отрабатываем версию принадлежности к убийству связей потерпевшей по месту её проживания во время послевузовской отработки. Всё солидно.

Эта географичка оказалась прямо кладезью слухов и сплетен, не чета молодым учительницам.

— А я ещё скажу! Да, да, скажу! Не такая уж она недотрога была!

Географичка строго посмотрела на собравшихся возражать коллег помоложе.

— Иначе с чего бы вдруг за ней этот Смирнов стал ухлёстывать, а? Ну, это отец нашего охламона, беды всей школы, Павлика Смирнова?

Ай да бабка! Ай да Миклухо-Маклай! Ещё одного подозреваемого нам представила! Напрасно находившиеся в учительской коллеги пытались объяснить, что Вера тут не при чём. Геграфичка строго пригвоздила всех несогласных пословицей из народа, что если собака женского пола чего-то не захочет, ну и так далее. Учительская покраснела, не говоря уж о присутствующих.

— Я знаю отца этого Павлика. — подала голос инспектор детской комнаты. — Плохиш, каких мало. И не надо ему никакого повода для своих безобразий.

Вот такие успехи принёс поход в школу. Появились конкретные люди, с которыми надо было работать. А это всегда лучше, чем искать иголку в стоге сена, особенно если она сама из соломы. А на географичку, я думаю, Савин положил свой глаз. Нужны в коллективе такие полезные люди, даже если коллектив их и не любит.

Был осмотрен стол Веры Петровны в учительской, и стол в ее кабинете. Никаких личных записей, никаких личных вещей и, конечно, никакого кулона. Рабочие материалы к урокам. Несколько книг и тетрадей, а ещё маленький, сантиметров семи высотой, пластмассово-меховой Чебурашка с добрым наивным взглядом.

На выходе из школы Светлана Ивановна сказала:

— А этого козла Смирнова надо обязательно примерить. И Вера могла ему дверь открыть. Всё-таки, отец её ученика.

Я размышлял над рассказом сыщика Савина о походе в школу и думал, что ничего мне не даёт моё «послезнание». Я помнил одно отдалённо похожее убийство одинокой учительницы, но то было в девяностых, и смерть тогда наступила от прямого ножевого удара в сердце. Это явно не тот случай. А в семидесятых ничего подобного я вспомнить не мог.

И что же это получается? Опять тот же вопрос, уже порядочно набивший оскомину, и на который ответа не будет по определению. Потому что его не может быть. Я живу в старом русле своей жизни или это что-то другое? И это из-за моего поведения действительность меняется или я здесь не при чём?

Я вернулся мыслями к убийству из девяностых. Ерунда, конечно! А с другой стороны, почему бы и нет? Чем ещё не одна рабочая версия, если нет других? Что, если убийца — это… Нет, над этим надо хорошенько подумать.

Глава четырнадцатая

Зеленые человечки

Два юриста — три мнения. Слышали такое? Так вот, я вам скажу, что это чистая правда. И подтверждается она в нашей работе каждый день, особенно на утренней оперативке. Вот и сегодня.

Хозяин кабинет майор Семенов просматривает накопившиеся за дежурные сутки бумаги, ставит в правом верхнем углу резолюции, распределяя материалы по своим службам: это пойдет участковым инспекторам, это в Детскую комнату милиции, это в дознание. Прежний дежурный следователь сидит с чуть усталым видом.

— Боря, так ты будешь писать отказной? — интересуется Семенов, поднимая глаз от очередного документа.

— Нет, конечно, — хмыкает Боря. — А на каком основании отказной?

— Так человек спятил, неужели неясно? Или он «белку» поймал?

— Неясно, — пожимает плечами Боря. — Где справка из дурдома? А пока мы имеем три проникающих ранения в область живота. Заключения судебной экспертизы нет, только справка из больницы, но я уверен — выдадут заключение, что тяжкие телесные повреждения. А «белочка» — тоже не факт, что установят. Да и не мешает одно другому. Разве не может быть и «белочка» и проникающее одновременно?

— Значит, не будешь? Ведь ясно же, что это он сам себе причинил. — напирает Семёнов.

— Нет, — нагло отвечает Боря. — И вообще пусть вон «урки», — он кивает в сторону меня и моего сменщика, — постановление об отказе выносят, если вам отказной нужен. А я только возбудить сто восьмую могу. В справке из больницы ясно же написано, что ранения проникающие.

Беда с этими следователями. Их процессуальная независимость отвратительно влияет на их характер и чувство субординации. Могут и с самим начальником отделения спорить вот так до бесконечности, что сейчас и происходит на глазах у других присутствующих. А особенно задиристые (здесь, как правило, употребляется другое слово на букву «г») могут ещё и пожаловаться, что ни них «давят».

Тяжкие телесные, сто восьмую статью Уголовного кодекса РСФСР, у нас не любят. Хуже ее только убийство. А еще хуже — нераскрытая сто