Море Имен - Ольга Онойко

Увидев Предел Воронова, Алей впервые испытал ужас. И была причина. Алей боялся не за себя — за целый мир, в котором жили его друзья, родные, девушки. За мир, которому предстояло стать даром победителю, отцу, командиру, хозяину — этой жуткой фигуре, громадной, почти нечеловеческой… Алей растерялся. Он не готов был брать на себя такую ответственность. Какой молодой парень не мечтает стать спасителем мира! Сколько об этом написано книг, снято фильмов. Но когда ты не избранный, не неуязвимый киногерой и не изучал кунфу в Шаолине, спасать мир очень страшно. За это можно заплатить жизнью. Для этого может потребоваться подлость. Разве не подло было бы обрекать Поляну на участь декабристки?.. Да что там! Может потребоваться просто быть начеку, ежеминутно принимать решения и искать выходы, много дней и ночей без сна и отдыха. Для обыкновенного человека даже это — страшное испытание.

И папа Алея, сильный и смелый, пришёл сыну на помощь.

Вот только что именно он сделал, сын так и не понял.

— Чертовщина, — повторил Алей и выпрямился.

Чайник вскипел, но пить уже не хотелось. Хотелось спать. Время шло к утру, скоро должны были проснуться дети Рябины. Алей решил, что нужно урвать несколько часов сна. Утро вечера мудренее.

Он выключил Рябинин ноутбук, выключил свет на кухне и тихо прошёл к себе.

Иней сидел на бревне и бездумно чертил на земле веточкой.

Когда они вернулись в лес, к папиной зелёной палатке, он минут пять только и делал, что вздыхал от облегчения. В лесу было спокойно. Так тихо-тихо. Рядом речка, дачный посёлок, люди живут… Никаких ужасных пустых городов и ужасных брошенных деревень. Иней за всю прошлую жизнь не натерпелся столько страху, сколько за эти дни. Он думал, что с Шишовым плохо и противно, но это просто детские игрушки оказались по сравнению с пережитым.

Внутри у Инея было горько от обиды. Он обнаружил, что приключения — это плохо и противно. А в мультиках — так интересно! Захватывающе. Иней примерял свою новую жизнь на мультики и честно признавал, что смотреть её по телевизору было бы здорово. Суперски. Особенно вместе с Лёнькой…

И где сейчас Лёнька? И собака его. «Скучают, наверное», — подумал Иней и вдруг так сильно заскучал по ним, что слёзы навернулись на глаза. Он очень, очень хотел обратно.

Когда-то он придумывал истории про то, как волшебным образом вернулся папа и забрал его от Шишова. И папа волшебно вернулся и забрал. Это наводило Инея на мысль, что придуманные им истории имеют какую-никакую силу. Поэтому теперь он придумывал, как к ним придёт Алечка и… Нет, Иней не хотел расставаться с папкой. Папка был чудесный. Но Иней уже устал от приключений, а папа всё не уставал и не уставал.

Иней хотел домой.

«Домой» у него теперь стало целых три: один дом — где мама и Шишов, второй — вот тут, где зелёная папкина палатка, а третий — в квартире бабы Зури, где живёт Алик. Иней хотел к Алику. У Алика бы ему точно жилось хорошо. Не надо было бы прятаться, убегать, огрызаться, злиться. Вот это настоящий дом — когда не надо ничего такого делать. А когда надо — то это и не дом вовсе, одно название.

Иней придумывал истории про Алика и так в них верил сам, что почти всерьёз писал Алику весточки. Ногтем на столе написал в ведьминой избушке, пока папа отстреливал мутантов на опушке леса. Честно говоря, до сих пор Иней не верил в мутантов. Алик объяснил ему когда-то, что мутантов и зомби придумали для прикола, чтобы кино снимать и игры делать. А вот оказалось, что правда. Но настоящие мутанты были очень страшные, кошмарные просто. Иней среди ночи просыпался с криком — ему снилось, как плетутся вдали по бурьяну сгорбленные, расслабленные какие-то фигуры, падают, сбитые пулями, и снова поднимаются и плетутся… Папа только посмеивался и перезаряжал ружьё. Больше всего Иней боялся, что папа и ему предложит стрельнуть, а у Инея не хватит духу, и значит, он не мужик. Но папа не предложил, всех пострелял сам.

А потом они уехали в пустой город, где была ночь, и из этой ночи и города вдруг попали в другой город, живой, где был день. Иней не понимал, как так получилось, и только молча боялся. Он так искусал губы, что они никак не могли зажить и горели. И из города, где был день, они опять уехали в лес, в палатку.

Иней не знал, зачем они так мечутся. Папа говорил: «Пора!» — вставал и брал его за руку, и всё менялось, мир менялся, становился ещё страшнее, чем был. В одном из миров им пришлось бросить машину. Кажется, они от кого-то убегали. Иней один раз прямо спросил папу, от кого они бегут, но папа не ответил. Сказал: «Так надо, сын, поверь мне. Скоро поймёшь». И всё.

Иней верил папе. Он просто очень устал.

Теперь папа сидел в палатке и перебирал струны гитары. Он пел страшную песню, и пел её сам себе. В ней звучала папина таинственная жизнь, его далёкие печальные странствия и неведомые друзья. Очень взрослая была жизнь. Иней примерял её на кино, и кино выходило интересное, а на самом деле получалось просто очень тоскливо. Иней старался не слушать, но всё равно слышал. Как-то неловко было затыкать уши.

Там, где остров, заросший осокой, посреди безымянной реки,Полустёрты эпохой далёкой, проходили с боями полки.Вот зелёный цветущий пригорок — как боец, в нём лежит пулемёт…Здесь рассвет занимается споро и умытое солнце встаёт,Тихо тают ночные туманы, сладко пахнут цветы над рекой.Нам, недобрым, усталым и странным, хорошо отойти на покой.

Набело выбелит снег виски.Выбери имя своей тоски.

Ты послушай, отшельник, послушай, ввечеру над водой наклонясь,Как отводит косматую душу буреломов и осыпей князь.Как лисица выходит на зайца, и ложится ночная роса.Может статься, тебе не приснятся этой ночью друзей голоса.Помнишь, старый, как мы поднимались к поднебесью, где искры звенят?Ни изъяна на синей эмали. Не печалься. Не помни меня.

Лиц и поныне черты резки.Названо имя твоей тоски.

Пусть иссохшие чёрные ели смоляную роняют слезу —Надо льдом, в снеговой колыбели тёплой жилкою бьётся лазурь.Там, где радуги, словно коровы, серебристую щиплют траву,Ни судьбы не имея, ни крова, я теперь беспечально живу.

Светлый дуб гробовой доскиСкроет имя твоей тоски.

Папа допел и выбрался из палатки. Он улыбался, но лицо его было грустно. Иней вздохнул.

— Ты как, мужик? — ласково спросил папа. — Устал?

— Ага, — признался Иней.

— Я тут решил: посидим-ка мы в лесу, отдохнём. Я тебя обещал на охоту взять. Пойдёшь охотиться?