Север и Юг - Элизабет Гаскелл

— Я надеюсь, мне позволено поехать?

— Конечно, благодарю вас. Вы, что ни говори, хороший человек, Торнтон. Да и Хейл любил вас. На днях в Оксфорде он говорил мне о вас. Он очень жалел, что в последнее время редко виделся с вами. Я признателен вам за то, что вы хотите оказать ему уважение.

— Но о Фредерике… Он когда-нибудь приезжал в Англию?

— Никогда.

— И он не был здесь, когда умерла миссис Хейл?

— Нет. В то время я был там. Я не виделся с Хейлом много лет, если вы помните, я приехал… Нет, я приехал уже спустя какое-то время после похорон. Но бедного Фредерика Хейла здесь точно не было. Почему вы думаете, что он был?

— Однажды я видел мисс Хейл на прогулке с молодым человеком, — ответил Торнтон. — Это было как раз в то самое время.

— О, должно быть, это был молодой Леннокс, брат капитана Леннокса. Он — адвокат, они поддерживали с Маргарет постоянную переписку. И я помню, мистер Хейл сказал мне, что, по-видимому, он приедет. Вы знаете, — сказал мистер Белл, поворачиваясь и прищуривая один глаз, чтобы всмотреться в лицо мистера Торнтона, — я однажды вообразил, что вы неравнодушны к Маргарет.

Ответа не последовало. Выражение лица не изменилось.

— И так же подумал бедный Хейл. Правда, он и не подозревал об этом, пока я не сказал ему.

— Я восхищался мисс Хейл. Как и любой другой на моем месте. Она очень хороша собой, — ответил мистер Торнтон, загнанный в угол упрямыми расспросами мистера Белла.

— И это все?! Вы говорите о ней так сдержанно — «очень хороша собой», — как будто она хороша только на вид. А я надеялся, что у вас достаточно тонкий вкус, чтобы оценить ее сердцем. Хотя я верю… на самом деле я знаю, она отказала бы вам, и все же безответная любовь к ней вознесла бы вас выше всех тех, кто никогда не любил ее. «Хороша собой», в самом деле! Вы говорите о ней так, словно оцениваете лошадь или собаку!

В глазах мистера Торнтона вспыхнул огонь.

— Мистер Белл, — сказал он, — прежде чем говорить так, вам следовало бы подумать, что не все люди склонны так открыто выражать свои чувства, как вы. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

И хотя сердце мистера Торнтона сильно билось, как при звуке трубы, от каждого слова мистера Белла и хотя он знал, что впредь его мысли о пожилом оксфордском профессоре будут тесно связаны с тем, что наиболее дорого его сердцу, все же он так и не открыл того, что чувствует к Маргарет. Он не рассыпался в похвалах, стараясь превзойти человека, превозносившего ту, что он почитал и горячо любил. Разговор перешел на обсуждение скучных дел, которые связывали его с мистером Беллом как арендатора с хозяином.

— Что это за груда кирпичей и известкового раствора, мимо которых мы шли по двору? Требуется какой-то ремонт?

— Нет, никакого, спасибо.

— Вы что-то строите за свой счет? Если да, я очень вам обязан.

— Я строю столовую… для людей, я имею в виду… рабочих.

— Я было подумал, что вам трудно угодить, если этот дом недостаточно просторен для вас, холостяка.

— Я познакомился с необычным парнем и отправил парочку детей, которых он опекает, в школу. Так случилось, что однажды я проходил мимо их дома — просто оказался там по поводу пустяковой оплаты. И вот когда я увидел, какую гадость они едят на обед — жирное подгоревшее мясо, — это навело меня на размышления. Но только после того, как продукты подорожали этой зимой, я припомнил этот случай и подумал, что, если закупать продукты оптом и готовить сразу большое количество еды, можно сэкономить много денег и даже получить выгоду. Поэтому я поговорил со своим другом… или своим врагом — человеком, о котором я вам говорил, — и он разнес мой план по всем пунктам. В результате я отказался от этой идеи из-за ее непрактичности, а также потому, что, если бы я привел свой план в действие, пострадала бы независимость моих работников. И тут вдруг этот Хиггинс пришел ко мне и соблаговолил одобрить план — настолько похожий на мой, что я вполне мог с ним согласиться, — более того, он обеспечил одобрение еще нескольких рабочих, с которыми успел поговорить. Поначалу меня несколько возмутило его поведение, и я решил избавиться от всего этого — пусть себе сами разбираются. Но потом мне показалось ребячеством отказываться от плана, который я сам когда-то счел вполне разумным и хорошо продуманным, просто потому, что он не принес мне славы как автору. Поэтому я хладнокровно принял роль, отведенную мне, нечто вроде управляющего в клубе. Я закупаю провизию оптом и нахожу подходящую экономку или кухарку.

— Я надеюсь, вы справляетесь с вашей новой должностью. Вы хорошо разбираетесь в картофеле и луке? Но я полагаю, миссис Торнтон помогает вам закупать продукты.

— Отнюдь нет, — ответил мистер Торнтон. — Она не одобряет весь этот план, и мы никогда не говорим с ней об этом. Но я справляюсь вполне сносно, закупаю большой запас продуктов из Ливерпуля, а мясо у нашего собственного мясника. Смею заверить вас, никто не пренебрегает горячими обедами, что готовит экономка.

— В силу своей должности вы пробуете каждое блюдо, когда его приготовят? Я надеюсь, у вас есть белая палочка.

— В первое время я ограничивал свои обязанности закупками, точнее, выполнял заказы рабочих, которые они передавали через экономку, а собственные соображения держал при себе. Один раз говядина была слишком низкого сорта, другой — баранина была недостаточно жирной. Потом они, видимо, удостоверились, что я не покушаюсь на их независимость и не навязываю им своих предложений. Поэтому однажды несколько человек — и мой друг Хиггинс среди них — спросили меня, не хочу ли я зайти и перекусить. Это был очень напряженный день, но я понял, что люди обидятся, если после их попытки сблизиться я не сделаю шаг им навстречу, поэтому я пошел с ними, и никогда в своей жизни я не ел ничего вкуснее. Я сказал им — я имею в виду, ближайшим соседям по столу, поскольку я не мастер произносить речи, — что обед мне очень понравился. И с тех пор каждый раз, когда в обед входит то самое блюдо, меня непременно встречают эти парни со словами: «Хозяин, сегодня рагу на обед, не хотите зайти?» Но если бы они не приглашали меня, я бы ни за что не навязывался им, как не сел бы в казарме за общий стол без приглашения.

— Я бы сказал, что ваше присутствие как хозяина сдерживает их. Не могут же они ругать хозяев, пока вы там находитесь. Я подозреваю, что такие разговоры они ведут в те дни, когда в их меню нет рагу.

— Ну! До сих пор мы успешно справлялись со всеми затруднительными вопросами. Но если какие-то из прежних споров возникают снова, я, разумеется, высказываю свое мнение после «дня рагу». Но вы едва ли знакомы с нашими даркширскими парнями, несмотря на то что сами из Даркшира. У них и чувство юмора особое, и манера выражаться тоже! Теперь-то я со многими из них познакомился поближе, и при мне они уже свободнее разговаривают.

— Совместная трапеза лучше всего уравнивает людей. Смерть ничто по сравнению с этим. Философ умирает нравоучительно, лицемер — нарочито, простодушный — скромно, бедный идиот — слепо, как воробей падает на землю. Философ и идиот, мытарь и лицемер — все едят одинаково, если у них в порядке пищеварение, конечно. Вот теория для вашей теории.

— На самом деле у меня нет теории. Я ненавижу теории.

— Прошу прощения. Чтобы показать, как я раскаиваюсь, не примете ли вы десять фунтов на продукты, чтобы закатить пир для ваших рабочих?

— Спасибо, но я не приму. Они платят мне ренту за плиту и кухню на заднем дворе фабрики. И им придется платить еще больше за новую столовую. Я не хочу ударяться в благотворительность. Я не хочу пожертвований. Хоть единожды поступись принципом — и пойдут разговоры, а с ними исчезнет и простота отношений.

— Люди всегда обсуждают любые нововведения. Ничего с этим не поделаешь.

— Пусть вокруг этой затеи с обедом разводят всякую филантропическую суету мои враги, если они у меня есть. Но вы-то друг, и я надеюсь, что вы молча воздадите должное моему эксперименту. В сущности, это новая метла, и пока она метет достаточно чисто. Но без сомнения, со временем на нашем пути возникнет множество препятствий.

ГЛАВА XLIII

ОТЪЕЗД МАРГАРЕТ

Любой пустяк в прощанья часСтановится для нас бесценным.

Миссис Шоу прониклась настолько сильным отвращением к Милтону, насколько позволяла ее кроткая натура. Город был шумным и дымным, бедняки на улицах — грязными, а богатые дамы — слишком крикливо одетыми; и на всех без исключения встречных, будь то богатые или бедные, одежда сидела мешком. Она была убеждена, что Маргарет никогда не выздоровеет, оставаясь в Милтоне. К тому же и сама она опасалась возобновления своих нервных приступов. Маргарет должна вернуться с ней в Лондон, и как можно быстрее. Она убеждала Маргарет уехать если и не в таких выражениях, то, во всяком случае, очень настойчиво, пока та, изнуренная, ослабевшая телом и духом, не сдалась, неохотно пообещав, что после среды она будет готова сопровождать тетю в Лондон, оставив Диксон разбираться со всеми делами — оплачивать счета, продавать мебель и закрывать дом. Но до того как наступила среда — эта мрачная среда, когда должны были хоронить мистера Хейла вдали от тех мест, которые ему были знакомы при жизни, и вдали от жены, одиноко похороненной среди чужаков, что сильнее всего мучило Маргарет, поскольку она считала, что, если бы не поддалась тому ошеломляющему горю в первые дни, она смогла бы все устроить по-другому, — до той самой среды Маргарет получила письмо от мистера Белла.