Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Видя, как королева позволяет втягивать себя в контрреволюционные заговоры, Мирабо пытался предупредить ее об опасности, а также о возможных ошибках, которые она могла при этом совершить. «Самая большая ее ошибка, — замечал он, — была в том, что она старалась подключить к этому заграницу». Однако он видел, что его задача с каждым днем становилась все более и более трудной и практически невыполнимой. Записи, которые он сделал 13 августа, подтверждают всю серьезность обстановки, а также решимость, с которой действовали монархи: «В данных обстоятельствах существуют четыре опасных врага, которые лишь удвоят свои силы при дальнейших попытках: налог, банкротство, армия, зима. Я хочу сказать, что к событиям нужно готовиться, управляя ими. В двух словах: гражданская война, может быть, даже необходима. Вопрос, нужно ли подтолкнуть ее или, наоборот, предотвратить». По его мнению, гражданская война становилась неизбежной, при этом король и королева должны были серьезно готовиться к ней, заручившись поддержкой армии. Начав советовать им «политику худшего», он разрабатывал план, подробностей которого тем не менее еще не мог представить. «Мне нужно обдумать целый ряд частностей», признался он в конце концов. Через три дня он стал более настойчив: «Настал момент, когда нужно выбирать между активной и пассивной ролью короля, поскольку нерешительность лишь накаляет антагонизм, пробуждает недоверие и приводит к совершенно не предсказуемым последствиям».

Подобные предложения приводили королеву в ужас, о чем она подробно рассказывала Мерси. «Как Мирабо могло вообще прийти в голову, чтобы мы начали разжигать гражданскую войну?» — говорила она послу. Она отказывалась от новых встреч с Мирабо и одновременно не переставала разрабатывать свой план действий. От Мирабо она взяла идею побега королевской семьи с помощью верных монархии войск. Однако, по ее мнению, спасти монархию могли лишь европейские союзники. Именно поэтому она отправила в Вену своего тайного агента господина Сирселло, посла в Неаполе, который должен был описать Леопольду II все «ужасы и несчастья, в которые попала его бедная сестра». «Именно за границей мы сможем найти источник силы и поддержки», — писала она императору, желая объяснить роль и задачу тайного посланника.

В начале сентября королева, вероятно, думала, что контрреволюция начнется столкновением солдат королевского гарнизона с солдатами швейцарской гвардии, которых поддерживали революционеры. Репрессии, последовавшие за военным мятежом в Нанси, дали королю и королеве надежду, что генерал гвардии сможет спасти французскую монархию. Ферзен пророчил наступление счастливых дней для королевской семьи. «Нищета чувствовалась повсюду, она усиливала недовольство, и положение короля можно было назвать только крайне плохим, но надо было запастись терпением и дождаться зимы, и лишь после этого нужно будет действовать», — писал он 5 сентября 1790 года, намекая на тайный план, целью которого, по всей вероятности, была реставрация монархии. Угроза, нависшая над революционным движением, лишь удвоила ненависть и стремление патриотов к победе. В стане якобинцев готовились новые народные мятежи: таким образом революционеры хотели принудить короля отправить в отставку своих министров. Ползли слухи, что в Париже гражданская война начнется еще до 22 сентября. Говорили также о необходимости вернуть Людовика в столицу. Народная ненависть к королеве возрастала. Шептались, что «коварная и мстительная» женщина устроила концерт по случаю победы контрреволюционных сил в Нанси. Не проходило и дня, чтобы король не узнавал о новых волнениях и мятежах. «При дворе плетутся дьявольские интриги, каких я никогда не встречал. Министры, аристократы и господин дю Шатле явно связаны между собой», — писал автор «Тайной переписки». Этот наблюдатель утверждал, что «новая трагедия» была совсем близка. «Аристократы хотели ее, демократы тоже, и обе партии готовились к ней, не скрывая», — добавляет он. Людовик XVI и Мария-Антуанетта очень боялись народных волнений. Мирабо не хотел им говорить, что они мало коснутся их и будут скорее «полезны им, чем наоборот». Под давлением внешних обстоятельств Людовик XVI неожиданно решил заменить кабинет министров. Некеру, доверие к которому исчезло вместе с его бессилием перед финансовым кризисом, было предложено уйти в отставку по собственному желанию. Он уехал в Швейцарию, не проявляя при этом никаких амбиций. Король утвердил новый кабинет, который отвечал желанию Лафайета: Дюпорт Дютертер, друг Лафайета, был назначен министром финансов, Пасторе заменил Сен-Приста на его посту, Лессар стал преемником Некера, Дюпорт сменил Дюпена. Только Монморен остался на прежнем посту министра иностранных дел. Этот выбор показался очень подозрительным для таких патриотов, как Марат. Сторонников Лафайета считали теперь продавшимися двору. Министерские изменения не успокоили народ. 6 октября планировали отпраздновать годовщину, отметив ее «кровопусканием, необходимым для лечения аристократического вируса».

Однако ничего особенного в этот знаменательный день не произошло, хотя поговаривали о новом заговоре Балли, который планировал побег королевской семьи в Руан. Монархи могли уезжать на довольно далекие расстояния от Сен-Клу, но всегда возвращались во дворец. Правда, однажды они задержались на прогулке так долго, что даже их приближенные поверили в побег. Все думали, что они уже далеко, как вдруг те появились. «Можно подумать, что во всех планах, которые изменялись каждый день, не было ни одного человека, который смог бы возглавить побег», — писали в «Тайной переписке». Несмотря на то, что источник был хорошо осведомлен, он не знал еще об одном тайном заговоре — барона де Бретеля, который и был настоящим планом побега.

Поселившемуся в Швейцарии сразу же после отъезда из Франции 14 июля 1789 года барону де Бретелю так и не удалось уразуметь, каковы же истинные намерения Людовика. Как и Мирабо, Бретель мечтал о реставрации монархии. Однако у них были совершенно разные представления о новой монархии. Мирабо мечтал о монархии по английскому образцу. Бретелю был ближе старый режим абсолютизма, разрушенный уступкой 23 июня 1789 года.

Через посредника, епископа Памьера — господина д'Агу, который отправлялся во Францию, Бретель передал королю письмо, в котором предлагал «принять следующий план», чтобы положить конец «нерешительности, которая дает возможность партиям предпринимать свои шаги». Итак, он предлагал «покинуть Францию […] и остановиться в каком-нибудь надежном месте за пределами страны, находясь при этом под защитой войск Булье, к которому должны будут присоединиться австрийские войска».