Честь Афродиты - Владислав Вишневский

— А вот это неправильно, генерал. Семья работе не помеха. Наоборот.

— Хмм, вы то сами, когда это поняли?

— Вы и это знаете?

— А как же! — генерал рассмеялся, но тут же поправился. — До известных пределов, полковник, до известных. Спецсредства мы внедряем в квартиры тому фигуранту и тогда, когда это целесообразно и необходимо из оперативных соображений. Вы, Григорий Михайлович, за свою стиральную машину можете не беспокоится, как и за телевизор тоже. Я отвечаю. К тому же, как вы заметили, сотовый телефон у вас разобран. Всё предусмотрено, полковник, всё на уровне. Один вопрос. А вы с Антониной, свет… простите, запамятовал…

— Николаевной, — подсказал Пастухов.

— Антониной свет Николаевной когда расписываетесь?

— После завтра будем. Как в ЗАГС подали.

— Поздравляю, поздравляю, полковник. Жаль на свадьбе не смогу побывать. Из соображений строгой секретности, конечно, как наш разговор. Так вот, суть моего предложения.

— Слушаю.

— Мне нужно, значит стране, вернее народу, — поправился генерал, — установить контакты за пределами нашей страны с некими лицами, уехавшими туда на постоянное место жительство.

— Не понял.

— Угу! Уточняю. С теми, кто украл наши деньги, деньги страны! Миллиарды, Григорий Михайлович, и не рублей! И спрятался там. Сбежали.

— Так у вас же, Владимир Борисович спутниковые спецтехнологии в руках, почему вы их не задействуете? — пряча усмешку, не удержался Пастухов.

— Отвечаю, Григорий Михайлович! Задействовали, но в нужных пределах, чтобы не спугнуть. Здесь человеческое общение нужно, не электронное, здесь люди нужны, и не простые, таких у нас в конторе полно, а такие как вы, Григорий Михайлович. Как вы! К тому же, вы так или иначе уже задели проблему. Оцарапали душу. Видите, понимаете, проблема разъедает страну, её генофонд, меняет политику, социум, отношения… С этим мириться нельзя. Да и не сможем мы. Мы слишком много ошибок допустили. И когда наши люди во власть пошли, и в политику, и в бизнес… Теперь это имеет тенденцию невозврата. Но, замечу, только тенденцию, пока только тенденцию! Надежда, значит, ещё есть, ещё осталась, пока ещё не поздно, хотя… Нужно торопиться, чтобы не наступило хуже. Среди малого, среднего и высшего чиновничества расцвело тотальное воровство, безнаказанность, кумовство и прочее. В МВД, прокуратурах, судах тоже. Веры в справедливость в народе нет. Он загнан в угол, обманут, опущен. Спивается. Тюрьмы переполнены людьми которые и близко к той статье не подходят, за которые сроки отбывают. Судьи… Хмм… Так и до сталинских лагерей можно дойти, хотя, не 30-е годы. Короче, вы мне нужны — нам нужны! — там и сейчас, Григорий Михайлович.

— Я иностранного языка не знаю.

— Это не важно. Знает Волков Борис Фатеевич…

— Вы и это…

— Да-да, Григорий Михайлович, я же вам сказал про веники: вяжем, вяжем… Ну так что, вы согласны? Если Антонина Николаевна, конечно, будет не против. Кстати, вы с ней можете и поехать, даже будет лучше.

— И с Волковым?

— И с Волковым. Вам же нужен будет личный шофёр?

— Личный? — уже теряясь, переспросил Пастухов.

— Естественно.

— Я не знаю, может быть он не…

— Захочет, захочет. Мы с ним уже побеседовали. Он вам полностью доверяет. Не удивляйтесь. Он уже дал согласие.

— Уже?! — Воскликнул Григорий Михайлович. — Ну, знаете, и… темпы у вас.

— Ну, я же… гроссмейстер, Григорий Михайлович, да и времени нет, а вы классный оперативник у нас, как я убедился, так что… Извините за каламбур: мы — два сапога пара.

— Но Борис…

— Понимаю. За Бориса можете не беспокоиться, Григорий Михайлович, хороший у вас буде помощник. Я с ним поговорил, послушал его, уверен. У него, кстати, и дело аналогичное есть на той стороне.

— Так, а наш Волька? — Пастухов совсем растерялся.

— А ваш Волька… А что Волька? Волька взрослый уже. Ему учиться надо. Пусть в институт пока поступает, у него вроде и дела в Москве есть, девушка. Или нет? — Генерал смотрел с улыбкой.

В ответ Пастухов сам себе усмехнулся, ну попал…

— Я могу подумать? — наконец спросил он.

Владимир Борисович вроде бы не торопил, пожал плечами…

— Мне нужно с женой посоветоваться… — пояснил Пастухов.

— Надеюсь, посвящать вы её особо не будете? Женщины обычно эмоциональны, впечатлительны..

— В общих чертах, конечно. Как поездку на отдых.

— Так годится. Так пойдёт. Три дня вам хватит?

— Три?! Хватит.

— Ну и хорошо. Через три дня в это время, на третьем этаже супермаркета, возле шестой кассы… Добро?

— Добро!

Послесловие

Задолго до таможенного автомобильного перехода Российско-Белорусской границы, длинная вереница различных автомашин, от грузовых, до легковых, плотно стояли в очереди. Подъехала и встала тёмно-зелёная ауди с московскими номерами. За рулём средних лет водитель. Выключил двигатель, открыл дверцу, вышел, что-то сказав пассажирам. Водитель высокий, сухощавый, в лёгкой осенней кожаной куртке, в тёмных очках, в кожаной кепи с длинным козырьком закрыв дверь, засунул руки в карманы направился вперёд вдоль всей колонны. На пассажирском сиденье двое. Он и она. Прилично одетые. Женщина в пальто фисташкового цвета, распахнутом на груди — в салоне тепло — волосы на голове уложены в причёску, на шее заметна золотая цепочка, на лице улыбка, возможно чуть растерянная, но очень приятная, нос аккуратный, почти прямой. Глаза большие, тёмно-серые, чуть подведённые карандашом, в уголках глаз морщинки, в уголках губ тоже. Она держит под руку своего спутника. Пальцы рук у неё не загрубелые, кожа на них заметно ухоженная, возможно не всегда, скорее всего за последнее время, обычные пальцы, она библиотечный работник, теперь бывший, на одном из них обручальное кольцо. Женщина нет-нет да посмотрит на кольцо, любуется, теснее прижимая к себе спутника. Он… Её спутник, возможно босс или муж, скорее всего последнее. На его безымянном пальце правой руки такое же обручальное кольцо. Он в кожаной куртке тонкой выделки, в тёмном деловом костюме, светлой рубашке в полоску и галстуке. Или туристы, или деловые люди. Таких в очереди на переход границы много. Ему где-то за пятьдесят. Ей лет на десять меньше или около того.

Женщина свободной рукой достала из кармана мобильный телефон, набрала номер…

— Алло, сынок, ну как ты там? — спросила она, краем глаза глядя на своего спутника. Голос у неё мягкий, приятный. В нём забота, любовь и тревога. Микс такой, материнский. Обычный.

— О, мам, вы где? — Громко отзывается сын. В голосе удивление и только забота.

— Ещё в России, тут очередь длинная на таможне.

— Тьфу, мам, а чего тогда звонишь, если ещё здесь. Сто раз уже… — Огорчился сынок.

— Ну мы же с дядей Гришей беспокоимся… Как там у тебя и что?

— Да чего беспокоиться, вы же только что уехали… — Женщина очень хорошо сейчас представляет лицо своего сына, удивлённое и родное. — Нормально у меня, всё в порядке. А что?

— А Лерочка как? — спрашивает она, и её спутник согласно кивает головой, прислушивается к разговору.

— А Ле-ера… — На распев повторяет имя сын, в его голосе звучат уже другие нотки, словно любимую программу по телевизору включили. — А Лера ещё в институте. Я борщ ей варю, нам. Сам.

— Молодец! Лавровый лист только не забудь положить. Он там, в тёмной банке, такая стеклянная, на полке, возле холодильника.

— Да знаю я, мам, знаю! Хорошо что напомнила! Я забыл! Сейчас найду! А солить когда, в смысле сразу в полном объёме или после капусты, как закипит?

Её спутник, дядя Гриша, тоже переживает, внимательно слушает разговор, кричит в трубку.

— До того как, до того, сынок, как закипит. Попробуй сначала.

— А, понял, — отвечает ему сын. — Привет, дядя Гриша. Как там Борис Фатеевич?

Телефон уже в руках мужчины.

— А он вперёд пошёл, на таможню, узнать, почему стоим. Тут затор.

— Что, линяет народ? За лучшей долей в очередь выстроился?

Мужчина озадаченно оглядывается, больше на очередь из автомобилей, отвечает:

— Да нет, вроде! По делам, наверное или туристы.

— Понятно, — бодро кричит в трубку сын и неожиданно закругляет разговор. — Всё, дядь Гриша, привет маме, мне нужно Лерку бежать встречать. Отбой.

— Кого?

— Ну Леру, понимаешь, Ле-ру. К метро. Из института она едет. Время уже. Извините. Всё-всё. — И абонент отключился.

Мужчина возвращает спутнице телефон.

— Отключился. Леру побежал встречать, — говорит он. — Из института едет. И борщ сварил.

Женщина теснее прижимается к его плечу.

— Хороший парень, — замечает он. — Хорошего сына ты вырастила.

— Мы… — заглядывая ему в глаза, поправляет она. — Мы вырастили.

— Согласен, — говорит он, и вдруг почти хохочет — Спрашивает, когда солить! Ну даёт! Я в его годы однажды содой борщ посолил, представляешь, содой, вот учудил.