Святослав - Семен Скляренко

Рано утром они были уже далеко от Киева, вечером очутились на краю Полянской земли, над Росью, ночью, немного отдохнув, миновали селение, где жили черные клобуки, а к рассвету углубились в дикое поле.

Здесь, в диком поле, братьям следовало остерегаться.

Сколько видел глаз — тянулось оно, ровное, кое-где изрезанное оврагами, в которых текли речки. Радостно было здесь весной и летом, когда буйно рос, зеленел, волнами переливался под ветром ковыль, когда зацветали голубые колокольчики, желтый шалфей, синие васильки, белые ромашки.

Но сейчас поле было мрачным, выгоревшим за долгое лето под лучами яркого солнца, почерневшим, травы и цветы завяли, засох на корню ковыль. Только сухие будяки, точно сединой, окутывали поле. Казалось, здесь бушевал пожар, даже пахло гарью.

Среди темного поля, по сухой земле, всадники мчались и мчались вперед, время от времени останавливаясь в овраге, чтобы дать отдых лошадям, напоить и покормить их, передохнуть самим. Потом осторожно выбирались из оврагов и внимательно оглядывали поле.

Братья оглядывались не напрасно. Перед самым закатом солнца, передохнув у речки и поднявшись на берег, чтобы двинуться в поле, Горяй, задержавшийся на пригорке, долго смотрел, приложив правую руку к челу, на далекий небосвод и вдруг сказал:

— Свернем направо и поспешим…

Кони полетели. Братья слышали, как гудит под копытами земля, чувствовали, как в грудь и лицо бьет горячий воздух: они скакали прямо к солнцу, чтобы его яркие лучи слепили врагов и не позволяли их заметить. Долгое время, оглядываясь назад, они видели на горизонте черные точки — гнавшихся за ними печенегов.

Это была бешеная скачка. Солнце склонялось к западу, за солнцем мчались три всадника, за ними — печенеги… И солнце спасло братьев: когда, словно прощаясь с землей, оно вспыхнуло нестерпимым, ослепительным блеском, черные точки на западе исчезли, будто растаяли во мгле. Но три всадника по-прежнему долго еще летели за солнцем. Они не остановились и тогда, когда поле в вечернем сумраке слилось с небом, и, только когда молодой месяц стал на страже среди звезд, наконец свернули на юг.

Братья остановились у берега речки. Кони долго стояли на месте, и по ним пробегала дрожь. Братья упали на траву.

— Много ли их было? — спросил Орель.

— Много, — ответил Горяй. — Но они далеко отстали.

— Добро, что мы поскакали посолонь, — задумчиво произнес Баян. — Спасибо солнцу, оно нас спасло.

В темноте стреножили коней. Поели хлеба с вяленой рыбой, запили речной водой, которая показалась им слаще вина.

— Теперь заснем, — сказал Горяй. — Но спать будем по очереди. Ложитесь, братья, я отдохну позже.

Когда братья улеглись на траве и заснули, Горяй долго стоял на берегу речки, потом вышел в поле, лег там, приложив ухо к земле, и стал слушать. Но он не уловил в поле конского топота, земля была холодная и немая.

И долго-долго среди темной ночи неподалеку от крепко спящих братьев сидел Горяй. Он сидел, видимо, дольше, чем следовало, потому что проснулся Орель.

— Ты почему нас не будишь, Горяй?

— Словно бы еще рано.

— Нет, давно пора. Видишь, месяц заходит. Ложись, Горяй.

Горяй лег на землю и сразу уснул. Теперь на страже стоял Орель.

Перед самым рассветом он тихо разбудил Баяна. Но проснулся и Горяй. Они поглядели на небо, на траву…

— Росы нет, трава сухая, — промолвили они. — Следа нашего не будет видно. Пожалуй, поедем…

Лошади тоже отдохнули, да и попаслись за ночь. Услыхав шаги братьев, они весело заржали. Братья оседлали их.

Еще один день ехали спокойно. Все ближе и ближе был Буг; путь им порой преграждали леса, и в них приходилось ехать медленнее. Зато здесь они не боялись печенегов, которые со своими кибитками кочевали только в поле.

И все-таки к вечеру они наскочили на печенегов. Это был, видимо, дозор какой-нибудь орды в десять-пятнадцать всадников. Братья столкнулись с ними, выезжая из оврага.

И снова братья помчались в поле, за ними устремились печенеги. Но теперь их гиканье звучало совсем близко. Братья слышали, как то и дело мимо их ушей свистели стрелы, однако чувствовали, что смогут убежать. Печенеги отставали, крики их отдалялись. И вдруг на полном скаку один из братьев — Баян — выронил поводья, откинулся в седле, и, обливаясь кровью, свалился на землю. Крики печенегов слышались все дальше.

В эту ночь два брата не спали. Они тихо сидели на высоком кургане, возле высеченного из камня изваяния древнего богатыря. Перед ними раскинулось поле, с кургана все было слышно, но поле оставалось безмолвным.

— Брат Горяй, — с горечью промолвил Орель, — нам нужно было, видно, остаться и умереть с Баяном.

— А князь Святослав? — вместо ответа спросил Горяй. — Кто отвезет ему весть?

И, хотя оба были храбрыми мужами, они заплакали, — очень уж щемило сердце по брату. Им казалось, что Баян ходит близко, что ему будет легче, если он услышит их печаль. А когда Горяй вытащил из-под седла узелок с хлебом, то отломил кусок себе, кусок Орелю и еще один положил рядом на траву.

— Это тебе, Баян, — сказал он, и только тогда братья принялись за еду.

Уже совсем поздно в поле послышался шум, и далеко у самого небосвода раз и другой блеснул огонек. Стоя на кургане, они долго вглядывались в темноту и напряженно слушали. Огней в поле больше не было видно, но шум слышался еще долго; среди шума они улавливали ржанье, топот коней и стук колес. Потом шум в поле стал утихать и наконец прекратился.

Тогда Горяй снова сел на траву и сказал:

— Спешат к Киеву. Надо торопиться и нам, но давай условимся, брат… Если я погибну в поле, ты не останавливайся — скачи дальше.

— А если погибну я, Горяй, торопись ты!

— Добро, брат!

Ночью они тронулись дальше. На рассвете наткнулись на следы орды — пепел, конский навоз. Так по следу и поехали — ведь печенег никогда вторично не поедет по своему следу.

Утром они вплавь, держась за гривы коней, переплыли Буг. Здесь, на правом берегу, вся земля была утоптана конскими копытами, чуть повыше, над лугом, был насыпан высокий курган. Повсюду вокруг кургана темнели в поле следы огнищ, валялись кости коней и овец, — печенеги, видно, стояли тут долго и хоронили кагана или кого-нибудь из его родни, свершали по нем всей ордой тризну.

А вечером братья были уже у самого Днестра и по земле тиверцев поскакали вдоль берега, от селища к селищу. Тут им нечего было бояться — тиверцы приветливо принимали гонцов из Киева.

Так доехали Горяй и Орель до города Пересеченова, среди лесов на правом берегу Днестра, взяли у тиверцев свежих коней и, не отдыхая, помчались дальше, на юг.

Два дня скакали они по земле тиверцев, потом уличей. На третий день к вечеру далеко по левую руку заголубели воды Русского моря. Спускаясь с гор, преграждавших им путь, братья увидели Дунай и очутились в широкой долине, где, как и под Киевом, купами стояли вербы. И вдруг из-за верб вырвались и полетели в них стрелы…

Братья ударили по коням. Но одна стрела впилась в глаз лошади Горяя. Лошадь стала на дыбы и упала. Орель хотел взять Горяя на своего коня. Но пал конь и Ореля.

Тогда братья от вербы к вербе побежали к Дунаю. Они видели, как несколько печенегов, прячась за вербами, гонятся следом за ними, время от времени пуская стрелы.

До реки оставалось несколько десятков шагов, когда стрела попала в Горяя. Он успел только крикнуть:

— Беги, беги в Дунай! И упал мертвый.

Орель побежал к Дунаю. У самой воды он еще раз обернулся и, увидев недалеко печенега, натянул свой лук и пустил стрелу. В тот же миг Орель почувствовал боль возле сердца и даже увидел стрелу, которая впилась ему в грудь.

Но у Ореля были еще силы, он знал, что перед ним Дунай, и, сделав прыжок, кинулся в воду…

Он не сознавал, что произошло потом, не знал, сколько прошло времени, не помнил, долго ли плыл, но вдруг увидел себя в лодии, над ним было голубое небо и чьи-то на диво знакомые лица. Это были вой князя Святослава.

И он крикнул им:

— Скажите князю… меня послала княгиня… Киев окружили печенеги… Княгиня Ольга… Киев зовет князя на помощь…

И в тот же миг у Ореля нестерпимо заболело сердце. Он повернул голову, — стрела все торчала у него в груди, она жгла, разрывала сердце. Он схватил ее обеими руками и вырвал…

3

Фар за Большим дворцом работал теперь каждую ночь, с раннего вечера до рассвета. Его холодный зеленоватый луч пронизывал темноту, ложился над Золотым Рогом, тянулся к

Галате, к горам, и угасал — это вдаль посылались тайные световые сигналы.

И там, вдали, в ночной мгле, где днем на горизонте синела полоса гор, всю ночь также вспыхивали таинственные сигналы, которых никто из жителей Константинополя не понимал.