5-ый пункт, или Коктейль «Россия» - Юрий Безелянский

Александр Глезер, поэт, ценитель и организатор искусства, уехавший на Запад и создавший в Нью-Йорке музей русского современного искусства, в ноябре 1974 года, еще в Москве, посвятил поэтические строки «Ностальгия» своему другу, замечательному живописцу Оскару Рабину:

Ностальгия по России,Ностальгия у еврея,Ностальгия, ностальгияБезоглядной тьмы чернее.И плывут перед глазамиКинолентой из былогоТри колодца с журавлямиВ деревеньке под Кусково.Жил несладко он в России,По земле ходил несмело,Почему же ностальгияНалетела, одолела?Вновь и вновь волною ВолгиБредит в скорби и печали,Подмосковные дорогиСнятся длинными ночами.Ностальгия по России,Ностальгия у еврея,Ностальгия, ностальгияБезоглядной тьмы чернее.

Ах, эта ностальгия, она бывает почти у всех, кто покинул Россию, независимо от того, как уехавший устроился там, на Западе.

Что бросил я в обугленной России?Церквушку с размозженной головой?Разбитый танк, как черный лжемессия,Братается с нескошенной травой.Вот бережок, притравленный морозцем,Баркас, полузатопленный в реке,Осколки стекол из больных оконцевВ моей душе останутся навек.Горючий ветер бьет в луну, как в бубен,Ломая покосившийся плетень.Давным-давно безмолвны стали трубыПечей сожженных русских деревень,Такую Русь любить не перестану.Пожар в душе горит, горит, горит…Развалины несу в себе, как рану,Которая всю жизнь кровоточит.

Эти строки написал Вячеслав Завалишин в Берлине, на Рождество 1944 года. Кто такой Завалишин? Родился в Петрограде в 1915 году. Отец был расстрелян в ежовщину, мать отправлена в концлагерь в Казахстан. Перед началом войны Завалишин окончил Ленинградский университет. В начале войны попал в плен. Бежал, скрывался под чужим именем, снова попал в плен, подвергался пыткам. После окончания войны остался в Германии. С 1949 года живет в США. Поэт. Автор многих книг, в том числе об Андрее Рублеве и Казимире Малевиче.

Перейдем, однако, от Завалишина и от ностальгии к статье Александра Глезера «Неофициальное русское искусство», в которой он отмечает, что неофициальные художники противостояли могущественному тоталитаризму, боролись с ним, как теленок с дубом, и в конечном счете победили.

Ну, а после развала СССР, после отмены всех табу и цензур, в выставочные залы вошла, совершенно не стесняясь, «свобода нагая».

Самой скандальной фигурой российского арт-рынка стал Марат Гельман. Как представил его журнал «Огонек»: молодой, наглый, с серьгой в ухе. Гельман — это успех, это известность. А еще эпатаж, самореклама, постоянное шокирование публики. О Зурабе Церетели, Глазунове и Шилове Гельман говорит безапелляционно: «Это художники региональные, не интересные мировому сообществу. Такие нужны, но только своей стране».

Вот так, в самый поддых.

Новейших художников почти легион, про всех и не расскажешь, отметим лишь одну Алену Мартынову, «городскую сумасшедшую с кисточкой». Любит рисовать себя в нарочито скандалезных положениях, например в роли любовницы графини Дракулы на фоне женских ягодиц со следами крови. При помощи компьютерной графики Алена Мартынова выставила себя перед всем светом занимающейся «французской любовью» с Анатолием Чубайсом. Пряно и забавно, ничего не скажешь. Конечно, все это происходит от желания обратить на себя внимание, утвердиться на рынке живописи. Но, вполне возможно, при этом и будоражат гены. На вопрос корреспондента: «А кто ты по национальности?» — Алена Мартынова ответила:

«— У меня гремучая смесь кровей. С одной стороны, мой дедушка был русским, купцом 3-й гильдии. Он эмигрировал в тогда румынский Измаил из Москвы. Бабушка была дочерью цыгана и гречанки. Мой цыганский прадед украл свою жену. Бабушка в молодости была красавицей. В ее семье было шестнадцать детей. Все играли на разных музыкальных инструментах, хорошо пели… После смерти деда она оказалась на улице, беременная, с пятью детьми, без всяких средств к существованию. Но выжила. Видимо, от нее я унаследовала способность выживать в любой экстремальной ситуации» (Журнал «Лица», 1998, № 5).

У них на Западе Сальвадор Дали, у нас — вблизи — свои Сальвадоры и Сальвадорши, с фантазиями ничуть не плоше испанского маэстро.

Застывшая музыка в камне и мраморе

Пусть русский стиль в архитектуре подобен розе в лопухах…

Конечно, Россия может гордиться именами русских гениев — Василия Баженова, Матвея Казакова, Андрияна Захарова. Но сколько великолепных иностранных мастеров строили и ваяли в разные времена во славу русского зодчества?..

1716 год. У петербургской заставы дежурный офицер остановил вереницу экипажей и потребовал подорожную. В ней было сказано:

«По указу царского величества отправлен из Франции господин Растрелий, мастер разных художеств, а с ним его сын, ученики, мастера… всякое вспоможение помянутым мастерам чинить…»

Так 16-летний Франческо Бартоломео вместе с отцом, знаменитым скульптором Бартоломео Карло Растрелли оказались в городе на Неве.

Растрелли-младший стал в России Варфоломеем Варфоломеевичем и построил Зимний дворец и еще ряд прекрасных зданий в Петербурге в стиле русского барокко, одел Санкт-Петербург в гранит.

Недаром Пушкин и Растрелли,Сверкнувши молнией в веках,Так титанически воспелиТебя — в граните и — в стихах!..

— восклицал Николай Агнивцев. Поэт. У поэтов особое пристрастие к красоте. А вот вам не поэт, а руководитель всесильного ведомства НКВД (КГБ 30–40-х годов) Лаврентий Берия. Страшный человек, про него ходило несколько мрачных шуточек в народе, к примеру, такая:

— Лаврентий Павлович, кто из петербургских зодчих вам ближе всего по духу? Монферран? Кваренги?..

— Растрелли, — отвечает Берия.

Но оставим сталинского наркома в покое. Вновь вспомним поэтические строки Агнивцева. Вот как он восхищался блистательным Петербургом:

Нежнее этой сказки — нету!Ах, Петербург, меня дивит,Как мог придумать сказку этуТвой размечтавшийся гранит?!

Не гранит придумал, а придумали, сотворили иностранные мастера — дворцы, «Сфинксов фивскую чету» и все прочее, что вызывает удивление и восхищение в отечественной северной Венеции. А кто создал монументальные ампирные дома и ансамбли и придал Петербургу подлинный западный блеск? Пришелец. Инородец. Карл Росси.

А кто построил верную твердыню православия — Исаакиевский собор, торжественное освящение которого состоялось 30 мая 1858 года? Как писала в «Независимой газете» (1998, 22 декабря) Маруся Климова, «Исаакиевский собор связан со всей жизнью французского архитектора Опоста Монферрана, который представил на конкурс проект постройки, больше всего пришедшийся по душе Александру I. Однако это обстоятельство наводит на размышления: собор задумывался, с одной стороны, как памятник победы России в войне над Францией (как и Александровская колонна, которую установил тот же Монферран), а с другой — как живое свидетельство несгибаемой мощи православия. В поручении этого проекта молодому французскому архитектору заключался некий утонченный садизм: француз должен был воспевать мощь России, победившей в войне его родину. Католик возводил памятник православной религии…»

Но, как говаривал классик: «Умом Россию не понять…» Трудно понимать логику и ход мыслей властителей России. Но так или иначе Исаакий вместе с Адмиралтейством стал символом Петербурга, его визитной карточкой.

Петербург — прекрасный и блистательный город, кто спорит, но белокаменная Москва, «град срединный, град сердечный», не хуже. Как писал Федор Глинка:

Город чудный, город древний,Ты вместил в свои концыИ посады, и деревни,И палаты, и дворцы!..

А кстати, кто был главным архитектором Москвы? Осип Бове. Отец будущего зодчего итальянский живописец Винченцо Джованни по приезде в Россию был принят за француза, и его фамилию стали произносить на французский лад — Бове, с ударением на последнем слоге. Его сын Джузеппе именовался в русской среде как Осип. Так вот Осип Бове реконструировал Красную площадь, разбил Александровский сад, построил Первую Градскую больницу. Более подробно о деятельности Бове — в специальной литературе. У нас задача иная: первым мазком набросать культурную панораму России, расставить соответствующие акценты.

Когда схлынула мутная волна космополитизма (она началась в 1949 году), в отечественной прессе можно было прочитать о том, что «Россия — «страна зодчих»» (как выразился Игорь Грабарь) — была чутка и гостеприимна к строительному гению другого народа. Многие из иностранных архитекторов, приезжавших сюда на время выполнять заказы двора и знати, обретали в России не только вторую родину, но и собственное лицо».