Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Герд ни разу не пытался восстановить прерванную связь с Кариной. А я была готова к этому. Когда мои опасения не подтвердились, меня начала злить мысль о том, что он, наверное, встречается с ней тайно. Сознание этого буквально опустошало меня. По ночам я обшаривала карманы его костюма, надеясь найти что-нибудь, чего бы я о нем не знала. Мне казалось, что Герд не может довольствоваться жалкими ролями то возчика гравия, то рабочего на бетономешалке и его настоящая, неподдельная жизнь проходит мимо меня…

Я не находила никаких свидетельств измены, но от этого было не легче. У меня появлялось даже что-то вроде разочарования.

Студенткой художественного училища, когда мы виделись только по выходным, я из года в год рисовала Герда. По памяти, снова и снова. Так что он постоянно был рядом со мной. Когда же, где я потеряла его?

Анна уже спала — как всегда, после очередной дозы снотворного. Я сидел перед чистым листом бумаги в мансарде. Строительство опять застопорилось — не хватало досок, и у меня наконец-то появилось свободное время, чтобы писать. Писать то, о чем я давно мечтал, — собственную книгу.

Но лист так и оставался чистым. Не выходило ничего. Ни единой строчки. Ни одна начальная фраза не удовлетворяла меня, предложения получались рыхлыми и бесформенными. Я перепробовал с десяток названий будущей повести, рассчитывая найти такое, которое произвело бы впечатление на Анну, но тут же зачеркивал их одно за другим. Я искал начало — то самое первое предложение, после которого слова ложились бы на бумагу легко и плотно.

Подлежащее, сказуемое — опять пустота… Да что же, неужели я совсем отупел от этой бесконечной стройки? Сейчас я, пожалуй, не справился бы и со школьным сочинением. Было уже за полночь, когда я смахнул со стола ладонью обрывки своих бессвязных фраз.

Злость и отчаяние охватили меня. Анна могла уйти вперед со своими картинами. Может, именно это и послужило причиной нашего разлада? Иначе почему же тогда она перестала показывать мне свои работы? Я неслышно спустился вниз — дверь в ателье была заперта. Мои подозрения улетучились: у нее тоже ничего не выходит. Потому она и запирается, чтобы скрыть это от меня.

Усталый и подавленный, я побрел обратно. Но на лестнице вновь появились сомнения: а если работа у нее все-таки продвигается? И она запирает дверь только для того, чтобы щадить мое самолюбие?..

Я принес отвертку, пассатижи и вывинтил замок из двери ателье. Стол был завален листами ватмана, но все они сияли первозданной белизной. Холсты были натянуты в подрамниках и загрунтованы. Конечно, она работала, сомневаться не приходилось. Но над чем? Я не видел никаких результатов, ничего завершенного. В чем дело — у нее тоже нет вдохновения или она прячет свои работы? Я перерыл все ящики и папки, переворошил содержимое деревенского шкафа с подсунутым под него кирпичом вместо ножки — ничего. Я так и знал.

Но когда я вернулся в свою каморку, во мне снова заворошились сомнения. А если она все-таки… Вопрос этот так и застрял во мне мучительной болью. На весь остаток ночи. И на последующие тоже.

Как-то утром я заметила царапины на замке моей двери. Ага, так, значит, он шпионит за мной! И тогда-то началась эта полусумасшедшая игра.

Каждый день теперь я старалась оставить за собой какие-нибудь следы. Следы работы, которой не было. К столу я появлялась позже обычного и, наскоро похватав чего-нибудь, озабоченно спешила в ателье — доканчивать несуществующие картины.

Это было кульминацией всех извращений нашего совместного существования. Иногда мне хотелось плюнуть себе в лицо, но растущая неуверенность Герда доставляла мне подлинное удовлетворение. Часто, уже глубокой ночью, я слышала, как он крадется вниз по лестнице — вор в собственном доме. Я представляла, как он, боясь быть застигнутым на месте преступления, ищет свидетельства моего превосходства, и ощущала в душе радостное возбуждение. Когда он возвращался после таких вылазок, я делала вид, что сплю крепко и беззаботно.

Мое преимущество состояло в том, что я больше знала. А кто знает больше — всегда выигрывает.

Предложение Павелке не выходило у меня из головы. Ведь это был все-таки шанс снова вернуться на свою стезю. Имел ли я право без всяких попыток отбросить подобную возможность?

Поскольку ничего другого все равно не оставалось, я решился на эксперимент — подготовить краткий вариант своего репортажа о рекультивации почв. Материала у меня хватало, тема была животрепещущей. Разумеется, готовясь к этой первой попытке, я должен был соблюдать особую осторожность в выборе объектов для критики. Одна-единственная жалоба на какую-нибудь неточность навсегда лишила бы меня второго шанса. Я решил сосредоточить свое внимание на положительных примерах.

— Только не занимайтесь пустым критиканством! — звучал у меня в ушах монотонный, брюзжащий голос главного редактора. — Ориентируйтесь на лучшие примеры! Показывайте пути решения проблем!..

Репортаж был опубликован практически без сокращений, им открыли экономическую полосу. Вместо подписи стояли буквы Б. В. — мой саркастический псевдоним, расшифровывающийся как «Бригитта из дома В.». Я положил раскрытую газету на кухонный стол в надежде, что Анна узнает меня по стилю, несмотря на псевдоним.

— Там кто-то своровал идею твоего материала, — заметила Анна за ужином. — Вышло, между прочим, довольно пошло. Так что радуйся, что ушел оттуда.

Я так и не признался ей, кому принадлежит псевдоним «Б. В.». Мне удалось потом перехватить почтальоншу, принесшую уведомление о гонораре. Больше я не пытался писать в газету. Да, впрочем, и Павелке с тех пор не давал о себе знать.

Когда я замечаю его там, на Вишневой горе, — а время как раз подходит к полудню, — я говорю себе: теперь или никогда. Будь что будет, в конце концов, я вовсе не заставляла его делать ударение на втором слоге.

— Далеко ли собралась? — спрашивает он, притормаживая.

— Да уж не близко. Вон там, на холме, у нас виноградник, — отвечаю я.

Это, конечно, явное преувеличение — туда всего-то подниматься минут пять, но я продолжаю идти рядом с дорогой, показывая всем видом, что моя корзина тянет по меньшей мере пудов десять. Ну и что ему остается делать?

— Садись, подброшу… — И ставит корзину в багажник. Прямо как будто читает мои мысли.

Я с удовольствием проехала бы с ним и подольше. За рулем он молчал. Когда мы поднимались пешком наверх, он старался скрыть одышку.

— Вот здесь и есть наш виноградник, — говорю я и расстегиваю ему ремень на брюках.

— А твой муж?

— A-а, он как раз машет своим флажком двенадцатичасовому поезду…

На горе у нас в сторожке стоит старая кушетка. Она, конечно, коротка для лежания, но нам хорошо и на ней, хотя, глядя на нас со стороны, можно, наверное, помереть со смеху. И я так счастлива — мужчиной Герд оказался что надо. Только вот лицо у него было какое-то обозленное и пахло от него как от зверя…

После он сразу же встает.

— А твоя Анна может так? — допытываюсь я.

— Раньше могла, — отвечает он кратко, — теперь нет.

— Да, несладко тебе приходится, — замечаю я снова.

— Оставь, — бросает он. — Это мои заботы.

Уже усевшись за руль, он вдруг опускает боковое стекло:

— Если тебе интересно, на следующей неделе у меня соберется вся наша компания. Рыжая Карина тоже.

И дает газ.

Но моя корзина — она же осталась в багажнике! Черт бы ее побрал! — ругаюсь я про себя и бросаюсь вслед за машиной. К счастью, отрезок дороги до шоссе усеян выбоинами, как после бомбежки, и у поворота мне удается догнать Герда. Он смотрит на меня с испугом.

— Корзина! — выдавливаю я, еле переводя дыхание.

— А-а, — вздыхает Герд облегченно. И вот я уже стою на дороге, зажав корзину между ног.

— Теперь все? — нетерпеливо спрашивает он. А я, идиотка, не могу сдержаться, чтобы не задать вопрос:

— Мы еще встретимся?

— Едва ли, — сухо бросает он, захлопывает дверь, и машина исчезает за поворотом.

Между прочим, рыжая Карина так и не откликнулась на приглашение Герда.

Предложение этой женщины явилось для меня полной неожиданностью. Скорее всего, оно стало следствием недоразумения. Я просто хотел ее немного подвезти до виноградника, а она, видимо, решила, что я воспылал к ней страстью. Для отказа у меня имелась в запасе тысяча причин: она была замужем, и мне ни к чему было ссориться с соседями в деревне. Во дворе меня ждали рабочие, Анна просила…

— Ну что, пошли?

Я с удивлением смотрел на сидящего рядом со мной мужчину — своего двойника Б. В., который с такой готовностью принял ее предложение… Однако что мне оставалось делать. Я поплелся за ним к заброшенной сторожке у вершины горы.